Мои турецкие ночи

Глава сорок четвертая

— Он знал, что ты будешь спорить и просил тебе не говорить, — вздыхает мама.

Я совершенно выдохлась. Мысль о том, что я свободна от финансового бремени, окрыляет и одновременно загружает новыми тревогами. Как мне относиться к такому подарку? Кто я после этого? Мне противна даже мысль, будто это плата за проведённое вместе время. Я привыкла всю жизнь тяжело пахать, и к таким щедрым жестам не приучена.

— Он очень просил не принимать этот подарок как оскорбление, Снежочек, а как просьбу осуществить свою мечту. Какой же милый мальчик, и так хорошо тебя изучил! Наверняка у него нашлись бы разные способы заставить тебя остаться с ним, но он очень трепетно к тебе относится.

— Относился лучше любого мужчины на всём свете, да только я оказалась слишком гордой, чтобы остаться с ним его второй женой, и слишком трусливой, чтобы попытаться изменить ситуацию.

— Вот уж кого я бы не назвала трусливой! — снова вздыхает мама. — Ты мой отважный маленький львёнок. С детства была как взрослая! Моя опора! Всегда так ясно мыслила! Это я трусиха, — каждый раз убеждала себя, что вот-вот всё изменится, вот-вот твой отец возьмётся за ум… А надо было просто встать и уйти. Это же только сейчас мы такие мудрые стали. Подписались на психологов всяких, узнали про созависимые отношения, про «двенадцать шагов»…

— Мам, — предостерегающе произношу я. Но она не хочет останавливаться.

— Ты уж прости меня, доченька. Сколько тебе пришлось испытать всякого. Не должны дети быть старше своих родителей, нельзя было делить с тобой наши взрослые беды. Где была моя голова, когда я взваливала на тебя свои проблемы? Когда скандалы перед тобой мы устраивали. — Мама качает головой и трёт лоб своей крошечной ручкой.

— Мам, я не могу сейчас об этом.

— Милая, просто знай, что ты самый смелый человек, которого я когда-то видела. — Она протягивает руку и похлопывает меня по ладони.

Сдаюсь и откладываю ложку. У меня совершенно нет сил. Пытаюсь помочь маме убрать со стола, но она гонит меня из кухни, взмахивая полотенцем, как на цыплёнка. Я прохожу в свой зал и валюсь на заботливо разложенный и застеленный диван. Снова включаю телефон и пишу Алихану: «Спасибо?!»

Сообщение доставлено, но не прочитано. Я жду ещё пару минут, а потом забываюсь сном коматозника.

Когда я просыпаюсь, дождь так и не перестал, а мама собирается на педсовет.

— Галя звонила, сказала, что заглянет после обеда, — сообщает она мне из коридора.

— Возьми своим подружкам рахат-лукум у меня из сумки! — кричу я ей. Вчера, — или всё ещё сегодня? — я истратила в стамбульском дьюти-фри приличную сумму на подарки, предполагая, что мама будет ждать гостинцев, как ребёнок, прождавший родителей весь день.

Что ж, похоже, наши отношения действительно иногда напоминают перевёрнутые «дочки-матери».

Галка приезжает с бутылкой мартини и банкой испанских оливок. Сжав меня в своих объятиях до хруста костей, она топает на кухню и достаёт из шкафа фужеры.

— Зато ты там за эти пять месяцев испытала столько, сколько, может, за всю жизнь здесь не испытала бы! — подруга словно продолжает наш старый разговор. Всё так же стоя, она опрокидывает в себя вермут и только после этого садится за стол.

Я пробую мясистую оливку. После маринованных турецких её вкус кажется пресным.

— Видела старый фильм «Мосты округа Мэдисон»? Мама его обожает. Встречаются однажды мужчина и женщина и понимают, что вот этот человек — любовь всей их жизни. Они знают, что никогда не смогут быть вместе, ведь он — старый холостяк, а она — добропорядочная домохозяйка за сорокет. И всё равно бросаются в объятия друг друга, чтобы провести четыре самых счастливых дня, а потом навсегда расстаться.

— Ну, ты не сорокалетняя домохозяйка, — подняв бровь, уточняет Галка. — Да и он вроде не прочь перестать быть холостяком.

— Не со мной, — я тоже делаю глоток и морщусь — раньше мне так нравился сухой вермут, а сейчас кажется чересчур сладким, до приторности.

— Дура ты, Снега, — авторитетно заявляет подруга. — Мужиков надо брать за жабры и показывать как поступать дальше. Сами не допрут никогда.

— А с остальным мне что делать? С головорезами этими? Вот такое видела? — Я аккуратно отдираю пластырь с шеи, чтобы продемонстрировать начавший затягиваться порез.

— Ухх! — втягивает в себя воздух Галка. — Это, конечно, усложняет повестку, но не до безысходности. Можно уехать за границу, где вас не достанут.

— Там же другие люди от него зависят.

— Инсценировать самоубийство. Он же актёр, в конце концов! И фотки всем разослать! — Галка очень убедительно показывает мёртвое тело и я поневоле начинаю улыбаться.

— Ты знаешь, как мы тут следим за твоей историей?! В местном паблике про тебя два раза писали! Ты наша гордость! А кто тебя отправил на поиски приключений? Я! — важно показывает на себя пальцем Галя и чокается со мной фужером.

— Ага, второй женой у самопального султана.

— Тут промашка случилась, не отрицаю. Надо было его статус из турецких госуслуг проверять. На будущее — будем иметь в виду.

— Никакого такого будущего, зай! Не хочу никого иметь в виду и видеть тоже не хочу.

Галя выбирает оливку покрупнее и шумно вздыхает.

— Вот только не вздумай мне залечь и закиснуть. А то знаю я тебя!

Это я и собираюсь сделать. На ближайшие пару лет.