Мокруха

Глава 11

Первое, что почуял Лонни, придя в себя, была вонь.

О чёрт, подумал он. Они меня таки сцапали и засунули в какую-то вонючую яму гнить среди трупов. Может, просто остаться тут, пока я не сдохну?

Он решил, однако, что должен встретить судьбу с честью. Для этого он сел (движение отдалось болью в спине) и со скрипом открыл глаза.

— Ой бля, — вымолвил он.

Теперь он понимал, откуда исходит вонь. Он был в гостях у хиппи.

Он сидел в покосившейся хижине, озарённой слабым жёлтым светом трёх керосиновых ламп, висящих на трёх разных стенах. Вонь немытого человеческого тела и собачьего дерьма перекрывала запах керосина. В изножье кровати на старом скрипучем стуле пристроился, внимательно глядя на Лонни и смаля марихуану из вересковой трубки, старый хиппи. По крайней мере, Лонни принял его за хиппи. На старике были вытертые до белизны от времени джинсы... да, те самые, расклёшенные. Потрескавшиеся грязные пятки выглядывали из самодельных кожаных сандалет. Довершала костюм хиппи древняя футболка Grateful Dead — с черепом среди роз.

Роз...

Он вспомнил увитую розами девушку.

— Ты словно привидение увидел, бро, — прохрипел старый хиппи и ухмыльнулся. — Ты сбежал с Ранчо Хуесосов?

— Я... — У него не нашлось слов.

— Хуесосы Дьявола, вот они кто, ублюдки. Хуесосы Дьявола. — Он снова ухмыльнулся, на этот раз показав гнилые, словно мшистые, зубы. Сухопарое лицо его было покрыто морщинами и выжжено солнцем. Веки отяжелели, глаза казались такими же голубовато-линялыми, как и джинсы. Тёмные когда-то волосы и борода отросли до пояса, поредели, запылились и пошли серебряными нитями. В усах, нависавших надо ртом, застряли крошки еды и марихуаны. Ногти, длиной не меньше двух дюймов каждый, были подведены толстой каймой грязи. Он потянулся к столику рядом со скрипнувшим стулом и вытащил оттуда коробок спичек. Медленно, медитативно, он снова разжёг трубку, действуя одной рукой и не сводя глаз с Лонни. У стены, на расстоянии вытянутой руки от кособокого стула, стоял двенадцатизарядный дробовик. Лонни ни на секунду не забывал, что он там стоит. И старый хиппи, по всей видимости, тоже.

В углу, ближе к скрипучей двери с многочисленными висячими замками, лежал на груде тряпок беспородный пёс. Он поднялся с лежанки, отряхнулся, потянулся, показав матово-каштановую шерсть и неизбежный грязный слюнявчик вокруг шеи. Потрусил к старому хиппи, клацая выпущенными когтями по разбросанным вокруг и покрывавшим большую часть пола жестянкам, положил морду тому на бедро и снова затих, время от времени поглядывая на Лонни.

Хиппи с отсутствующим видом погладил пса по голове. Безоглядное доверие животного этому человеку неожиданно успокоило Лонни.

Он оглянулся. Хижину заполняли стеллажи с пыльными ржавыми инструментами и фенечками разных сортов: от обычных гвоздей до свитых из раскрашенной проволоки и какого-то хлама кукол. Между кособокими полками разной длины и высоты проглядывали стены. На затянутом паутиной постере молодой Мик Джаггер и удивительно похожий на человека Кит Ричардс позировали в костюмах восточных сатрапов на психоделическом фоне. Джаггера с Ричардсом обрамляли прибитые к стенам в случайном порядке дорожные знаки со следами пуль, газетные вырезки, выцветшие до оттенка слоновой кости, испещрённые пометками от руки со множеством восклицательных знаков.

Ну да. Похоже, что этот чувак и впрямь старый хиппи-сумасброд.

— Ты... нашёл меня? — выдавил Лонни.

— В миле к западу, где-то так. Мы с Джерри какое-то время за тобой наблюдали. Ты был не в себе. Ты полз и говорил сам с собой. — Хиппи испустил ароматный клуб марихуанного дыма. — Ты прополз прямо через моё поле и даже не оглянулся на марихуану. Ты либо не любишь, либо не умеешь её смалить. Или тебе было очень плохо. Ты знаешь, а ты первый, кто оттуда выбрался после того киноактёра. Ему я тоже помог. Там в холмах вокруг Ранчо полно могил. Хочешь?

Он предложил Лонни трубку. Лонни покачал головой, опасаясь, что затяжка его прикончит.

— Ты... — Он облизал губы. — Говорить тяжело...

— Одна причина в том, дружок, что ты обезвожен. Вторая, наверное, в том, что ты пытаешься кое о чём не думать и занимаешь свои мозги всякой хернёй. Тебе рано или поздно придётся об этом задуматься, бро, но лучше в другой раз, да. Ты что-то очень плохое видел, да, бро? Ага. Дьяволовы Хуесосы. Червивые Хуесосы. Да-а.

Лонни не хотелось лишний раз тревожить воспоминания согласием, но он кивнул.

— У тебя кофе есть? — выдавил он.

Хиппи перестал раскачиваться на стуле и так резко наклонился вперёд, что Лонни испугался, не обидел ли чем старика. Но чудак дружелюбно ощерился и проворчал:

— Да что за вопрос, конечно, есть! Я считай что только за кофе в город и выбираюсь, ну, ещё за аспирином. Я выбираюсь туда дважды в год, с постоянством морового поветрия! Так точно, сынок, кофе есть! Я тебе такой кофе заварю, что у тебя волосы на затылке дыбом встанут, и ты поскачешь, как резвый жеребчик! О, срань Господня!

Оказалось, что его звать Дракс, Майк Дракс. Он заявил, что, кроме кофе и марихуаны, ему для жизни больше ничего не нужно, и хотя Лонни высосал две чашки только после трёх пинт воды, порции бобов и тортилий, хиппи так смалил, что Лонни с трудом сохранял относительное спокойствие, сидя в вонючей хижине. Он попытался расслабиться и спросил:

— Как так вышло, что ты оказался тут?

Дракс посмотрел на него с некоторым подозрением.

— Мне тут нравится, и всё.

— Ты... Послушай, я же тебе рассказал, что со мной сталось. Давай. Колись. Ты всё знаешь про Ранчо. Почему ты не пойдёшь к копам?

— А чем мне помогут эти свиньи? Там, на Ранчо Хуесосов, уже побывали некоторые копы. И уехали с лоснящимися от бабла мордами. — Хиппи фыркнул и понизил голос. — Я всё видел. Всё, что там творится. — Он махнул рукой в сторону стены с газетными вырезками. — У меня все доказательства. Сам сличи, коли хошь. И та затея с нефтью на Ближнем Востоке, это то же самое. Это они сосут, я тебе точно говорю. Да, бро. Доббс знает[57], и Джерри знает, и я знаю. — Он повернулся к усеянному пятнами и царапинами колченогому столику, единственному в хижине, взял с него пригоршню первосортной золотой марихуаны и принялся опытными движениями вылущивать семена, давя конопляные соцветия большим и указательным пальцами.

Старый чувак смалит слишком много грёбаной анаши, подумал Лонни. Ничего удивительного, что у него крыша набекрень.

— Твои друзья ещё могут быть живы, — сообщил Дракс. — Иногда Хуесосы их долго у себя держат. — Внезапно он посмотрел на Лонни с заговорщицким прищуром и сказал: — Я тебе расскажу, так уж и быть. — Пальцы его продолжали давить и мять колоколки. Некоторое время он молча глядел на Лонни, потом продолжил: — Мой папа был певцом. Ну, начинал он ранчером — в смысле, настоящим ранчером, у нас было ранчо там, в Нью-Мексико. Мы сами там работали. Моя мама рано умерла. А мой папа... он был ковбой. Поющий ковбой, он это дело даже больше любил, чем на ранчо работать. Когда мне было где-то десять, его услышали в баре, свели его со студией звукозаписи, и уже через два года он давал та-акие концерты, что закачаешься. Потом в кино попал. Он снялся в двух вестернах. Потом в ящик. Бля, он такой красавец был! Я совсем малец, ты понимаешь, гляжу на него, как на Господа Бога! Самый добрый и честный человек на свете, вот кто он был. Жаль, что ты с ним не встретишься... Он меня везде брал, водил по ночным клубам, там, где давал концерты, везде возил. Он меня не оставлял одного, даже если мог позабавиться с этими пышнозадыми тёлками — никогда так не делал, никогда. Как он меня любил! А потом... мне четырнадцать... бац, он про меня забыл! Он забыл, что я живу на свете! Он меня бросил подыхать с голоду! Он знал, что я один в старом доме, и... — В голосе Дракса проступила ярость, он сжал кулаки так, что костяшки побелели, и стукнул по подлокотникам шаткого стула. Пёс встрепенулся, заскулил и положил лапу на бедро хозяина. Лонни сел так ровно, будто палку проглотил. Он бы не сильно удивился, одолей сейчас старого чудика приступ безумия и швырни тот в Лонни одной из тех керосиновых ламп, которыми запросто можно черепушку расколоть.

Но плечи Дракса тут же обвисли, и он продолжал, немного успокоившись:

— ...они с ним это сделали. Сэм Денвер, он забрал моего старика в то место, и они залезли к нему в башку, и сделали его одним из своих, и начали выкачивать из него деньги, талант и вообще всё, что у моего папы было. Они и меня бы сожрали, настал день, когда они пришли за мной и забрали меня на то ранчо, и я увидел, что они там делают с ребятами, и я от них вырвался, и перепрыгнул ту грёбаную ограду, да, бро, клянусь своей сраной жопой, я её перепрыгнул! Бля, я сразу в Сан-Франциско свалил. Купил себе билет в другой мир у самого Оусли, которого я знал лично[58]. Блин, да я трахнул его старуху с его благословения, и ничего плохого в том не было, Господь свидетель! Потом я перебрался в Санта-Крус. И тут я читаю, что моего старика нашли разбившимся в машине, и я понял, что это всё. Я так думаю, он пытался от них вырваться, и они раскокали его грёбаную машину, чтоб он их не выдал... Я потом кое-что узнал, я видел другой мир и говорил с кактусоедами, и они мне пару таких интересных штук показали... — Он ткнул в сторону свисавших с полок проволочных кукол.

В хижине было всего одно окно, закрытое деревянными ставнями с навесным замком. Дракс поднялся, тремя шагами преодолел расстояние до окна (при каждом шаге в однокомнатном домишке все половицы скрипели), вытащил из кармана толстую связку ключей, отпер замок на ставнях, отвёл его в сторону и поднял фрамугу. Лонни вдохнул благословенно свежий и чистый воздух, ворвавшийся в разбитое окно, а Дракс триумфально указал на участок перед хижиной. Земля там была разрыта и перераспределена кружком насыпей высотой до пояса с деревянными навершиями. На каждой красовалось трио кукол — сплетённых из радиопроволоки, транзисторов, перьев, сушёных семян марихуаны и клочков одежды. В закатном солнечном свете куклы, казалось, засияли золотисто-красным огнём.

— Видишь? — воскликнул Дракс. — Они нас охраняют! Они нас стерегут! Больше Чем Человек меня боится, бро, чтоб ты знал. Я кое-что знаю, и у меня есть такие дружбаны, что закачаешься. Он знает, что скоро я приду по его гнилую червивую душонку! Солнцестояние близится, солнцестояние по звёздам, которые ты видишь, и по тем, которых не видишь, звёзды расскажут... Скоро я доберусь до мерзавца, и я только ждал случая завалиться к нему в гости, я у него практически на заднем дворе сижу!

Лонни заинтересовал рассказ старика, но кофе сделал своё дело, и у юноши возникли более насущные заботы.

— У тебя тут ванна есть?

Дракс стремительно обернулся к нему, и язык его зловеще скользнул между гнилых пеньков.

— Думаю, что есть, едрит твою! У меня такая ванна, что в ней запросто утонуть можно! Сорок миль шириной! Только поосторожнее, чтоб тебя какая змея за чирей на жопе не цапнула!

Гарнер вышел из автобуса в нескольких кварталах от дома, в котором жил Блюм. Городские власти ввели политику ограничения выбросов атмосферных загрязнителей, но из автобуса валило облако чёрного жирного дыма, которое ветер понёс прямо в лицо Гарнеру, когда тот остановился осмотреться. Через улицу он заметил лавку алкогольных напитков с выставленными наружу тентами и столиками. Куда ни глянь, фонари не горели. На тротуарах квартала роились мужчины и женщины, в основном цветные и негры, но Гарнер увидел и нескольких тощих белых чикс. Сюда, бывало, наведывались за крэком и белые среднего достатка, и Гарнер некоторое время глядел, как они подруливают к пушерам на «Тойотах Камри» и «Фордах Таурус», затариваясь через водительские оконца машин.

Задыхаясь, преодолевая тошноту, Гарнер обнаружил, что ноги сами несут его к лавке. Он наведался в пункт выдачи переводов Western Union и разжился небольшой суммой.

И тут до него дошло, что он рано вышел. Повернул в неверном направлении. Надо было проехать дальше и свернуть ниже по Сансет-бульвару.

Господи, подумал он. Я пропал. Опять всё насмарку.

Ну и что? спросил таившийся в нём нарик. В смысле, что за печаль? Скорее всего, Констанс нет в живых. Этот мерзавец её уже, наверное, убил.

Но Гарнеру не казалось, что похититель вообще намерен убить Констанс. Если б хотел, давно бы убил.

Представим, что она и впрямь уцелела. Ну и что? Ты её в жизни не отыщешь. Он мог её изуродовать до неузнаваемости. Отрезать ей оставшиеся пальцы. А ты, может, стоишь сейчас в квартале от неё и ничем помочь не можешь.

Если ты бросишь поиски, ничего не изменится. Если отдашь эти деньги Блюму, вышвырнешь их на ветер. Пустая трата времени. От Блюма толку никакого. Он безнадёжен. Они все тут безнадёжны... С таким же успехом ты можешь затариться крэком на эти деньги.

Размышляя так, Гарнер плёлся по Сет. К нему никто не подходил, и неудивительно: на белого при деньгах он ничуть не смахивал, был весь изранен, перепачкан и перебинтован. Ему показалось даже, что его пропустят, не заинтересовавшись. Он шёл по лезвию бритвы: по одну сторону ужас, по другую омерзение. Ему хотелось купить крэка; кишки ему лгали, что приход будет великолепным. И так же сильно не хотелось: руки вспотели, сердце колотилось от ужаса.

Ты сдурел, чувак? Ты забыл, как с тобой обошлись в последний раз? Отдубасили в котельной!

Но поднявший голову наркоман отгонял эти предупреждения соблазнительными картинками курящейся трубки с крэком и нашёптывал: Не тревожься. В этот раз всё получится. В этот раз с тобой обойдутся иначе. Тебя не станут колошматить. Тебя не ограбят...

— Ищешь чегой-то, чел? — парень, по виду латинос, в тесно прилегающих к лицу солнцезащитных очках и красной косынке. На улице и так темно, какого хрена этот чувак напялил очки от солнца?

— А что у тебя? — услышал Гарнер собственный голос.

— «Голуби». Берёшь или нет? Я тут говна не толкаю.

Констанс...

Но Гарнер кивнул, извлёк из кармана четыре мятых двадцатки и протянул пушеру. Парень выхватил деньги одной рукой, а другой опустил в ладонь Гарнера четыре белых таблетки неправильной формы. В следующее мгновение его и след простыл. Гарнер развернулся и зашаркал к лавке. Его брали сомнения. Что-то не так с этими таблетками...

В свете неоновой вывески он пригляделся к ним. Какие-то они чересчур белые и крошатся слишком легко. Он лизнул их языком. Аспирин и разрыхлитель для теста. Он уставился на раскрытую ладонь. Его обмишулили. Ограбили. Он закинул четыре таблетки в глотку, и камень упал с его сердца.

— Вы вроде бы вполне счастливы, — сказал глубокий голос совсем рядом. Гарнер поднял голову и увидел высокого негра в черепаховом свитере, с золотым браслетом на запястье. Негру было от сорока до шестидесяти, трудно точнее определить при таком плохом свете... но Гарнер откуда-то знал, что это уличный проповедник.

— Они вас обманули? — спросил негр.

Гарнер кивнул.

— Вы улыбаетесь, — продолжил негр. — На сколько они вас нагрели?

— На восемьдесят баксов.

Гарнер заметил за спиной негра парочку женщин со стопками листовок в руках. Тоже негритянки, смущённо улыбаются. Человек, с которым они вместе работали, стоял, слегка покачиваясь на пятках, засунув руки в карманы, и глядел на Гарнера с интересом, но и раздраженно-устало.

— Вы проповедник? — уточнил Гарнер.

— Пастор Рэй Брик, Первая конгрегационная церковь.

Они пожали друг другу руки.

— Вам это может показаться невероятным, но я тоже пастор. Методист. Официально я им, наверное, остался.

— Я в это верю. Мы всё время кого-то теряем... Вы стали исповедником наркоманов, когда сами соскочили?

— Точняк.

— Угу. Это статистика. В долгосрочной перспективе у одного из четырёх соскочивших наступает рецидив. Как правило, однократный... Какая у вас причина?

— Мою дочь похитили и, скорее всего, убили.

Пастор был впечатлён.

— Это вполне простительно в вашей ситуации. Но теперь-то уж хватит?

Гарнер уставился на него, ему скрутило судорогой кишки.

Не теряй времени, советовал наркоман. В следующий раз будешь осторожнее.

— Позвольте задать вам вопрос, — сказал Брик, уловив его нерешительность. — Вы считаете совпадением то обстоятельство, что я проходил мимо как раз в момент вашего ограбления? Положим, так оно и есть. Но кто знает? Лишь Господь управляет совпадениями. Вам повезло, что вы не получили сегодня настоящего крэка, потому что на самом деле он вам не нужен.

Гарнер медленно закивал.

— Я... как раз собирался к человеку... который может помочь мне... найти мою дочку. Я... отвлёкся.

— Поиски вашей дочери очень важны. Как насчёт того, чтобы дойти туда вместе? Мы проводим вас отсюда. Вы согласны?

Гарнер снова кивнул, чувствуя невыразимое облегчение.

— С удовольствием.

У него слёзы потекли из глаз.

— С искренним удовольствием.

Дверь квартиры Блюма была приоткрыта дюйма на два. Для алкашни это так же типично, как для обычных людей — закрывать за собой дверь. Парень так рьяно квасил, что как частный детектив был, пожалуй, уже совершенно бесполезен. Но ведь, подумал Гарнер, совсем недавно я и думать забыл, что я священник, а поди ж ты...

Он стукнул в дверь и подождал немного. Ответа не последовало. Внутри ни шороха. В щель сочится свет лампы и доносится сердитый бубнёж телевизора.

В агентстве сообщили, что Блюм отсутствует на работе уже три дня и на телефонные звонки не отзывается.

— Он время от времени уходит в запой, — пожал плечами супервайзер. — С какой стати нам вдруг забить тревогу?

Гарнер пнул дверь ногой и вошёл. Он очутился в захламлённых апартаментах-студии. Ощутимо воняло невидимой гнилью и более очевидным кошачьим лотком. Шкафы были распахнуты, ящики выдвинуты, их содержимое перерыто и раскидано по полу. Блюм сидел в удобном кресле с зелёной обивкой, точно в центре комнаты, лицом к Гарнеру. У ноги сыщика притулилась полупустая бутылка «Джека Дэниелса». Он был в одних подштанниках и взирал на экран старого чёрно-белого телевизора. Изображение Барбары Уолтерс[59], интервьюирующей кинозвезду-«затворника», заметно двоилось. Блюм смотрел на него неподвижными немигающими глазами. Гарнер видел пару отражений телеэкрана в зрачках Блюма — идеальные миниатюры. За спиной сыщика маячил загаженный кошачий лоток и виднелось полуоткрытое окно, ведущее на пожарную лестницу. Кот как в воду канул. Кот сбежал с корабля первым.

В руках Блюм держал книгу. Было в его позе что-то, заставившее Гарнера предположить: книгу вложили в руки сыщика намеренно, как послание. На обложке значилось: Вспоминая Троцкого.

Гарнер не стал тратить время на восклицания. Он постоял мгновение, размышляя, стоит ли обходить Блюма сзади. Он терпеть не мог доставлять своим врагам удовольствие.

В конце концов он это сделал: шагнул Блюму за спину и увидел торчащий в затылке детектива по самую рукоять нож для колки льда[60]. По лысому черепу скатилась и засохла единственная аккуратная струйка крови. Гарнер страдальчески сморщился и отпрянул, подумав, что для вящего эффекта им не помешало бы выключить телевизор. В дальнем углу что-то слабо мигало красным, как раз рядом с грудой старых «Лос-Анджелес Таймс». Это был сигнальный огонёк офисного автоответчика фирмы «Сирс». Над ним нашёлся и собственно телефон.

Гарнер описал полный круг за креслом Блюма и подошёл к телефону. Нажал кнопку воспроизведения сообщений. Прослушал сообщение из агентства, которым Блюма уведомляли, что, буде он до полуночи не выйдет на связь, пускай считает себя уволенным. Затем следовало сообщение от кого-то из Блюмовых клиентов. Раздражённый, искажённый телефонным динамиком голос сказал:

— Блюм? Вы тут? Нет? Ну ладно. Это Джефф Тейтельбаум. Я получил от вас это загадочное телефонное сообщение, в котором вы говорите, что на местах находок Мокрух все три раза был замечен Сэм Денвер. Если я правильно понял ваш лепет, то происходило это «вскоре после» убийств. Вы небось хотите, чтоб меня кондрашка хватила от этой вашей таинственной чухни? Если решили, что мой брат стал жертвой, то, едрит вашу налево, так и скажите или уёбывайте нахуй. Нельзя же просто оставить послание на автоответчике и съебаться! Короче, я сейчас в Центральном госпитале Калвер-сити, но через полчаса вернусь домой. И я хочу поговорить с вами лично. Если вы уже свой органайзер пропили, то записывайте адрес...

Гарнер покопался в ящиках Блюма, надеясь отыскать ручку, наконец обнаружил огрызок карандаша и нацарапал адрес на оборотной стороне листовки, которую ему дал Брик. Листовка призывала наркоманов присоединиться к программе излечения от зависимости.

Аккуратно сложив листовку и спрятав её в карман, Гарнер напоследок осмотрел помещение — не осталось ли каких-нибудь ещё блокнотов, плёнок, фотографий, любой ниточки к Констанс?

Разумеется, не осталось. Они всё подчистую вымели.

Он набрал номер службы доверия полицейского департамента Лос-Анджелеса, сказал про труп и поспешно покинул квартиру, стараясь думать не о крэке, а о своей миссии. О том, как добраться до остановки и сесть на автобус, который отвезёт его к Джеффу Тейтельбауму.

— Ты что, в самом деле раздумал ехать на ту вечеринку? — снова спросил Джефф. Они вошли в ярко освещённый и почти пустой вестибюль госпиталя. Того самого, откуда сбежал Митч. — То есть я что хочу сказать: Господи, тут же твой контракт на кону стоит. Не слишком удачное время бить с Артрайтом горшки.

— С Артрайтом? — скорчил гримасу Прентис. — Не думаю, что мне охота настолько близко знакомиться с Артрайтом.

— Тема в твоей карьере, чувак.

Прентис передёрнул плечами. Что ответить Джеффу? Что он слышит в голове голос Эми, предостерегающей его держаться подальше от Артрайта и Лизы? Что Лиза невесть почему вызывает у него страх? Что он не до конца верит, будто на ранчо затевают вечеринку — и не понимает, отчего? Да полноте, он ведь даже не сказал Джеффу, где пройдёт вечеринка. На ранчо Дабл-Ки. После всего, что старуха с попугаем понарассказывала ему о смерти своей племянницы, Прентису резко расхотелось ехать на ранчо.

Джефф настаивал:

— Врач сказал тебе то, что ты хотел от него услышать?

— Ты лучше сам его послушай, — уклонился от ответа Прентис, мотнув головой в сторону низкорослого смуглокожего человека в белом халате, спешившего им навстречу через двойные двери вестибюля. Это был доктор Драндху. Драндху подлетел к ним, протянул руку для пожатия и нервно заулыбался.

— Мистер Прентис, мистер Тейтельбаум, правильно?

Акцент у него был безошибочно индийский, но в целом по-английски он говорил чисто и правильно, придерживаясь подчёркнутой формальности обращений. Руки друзьям индиец пожимал так, словно костяшки у него по-птичьи хрупкие.

— Я очень благодарен вам, что сумели выкроить время, — сказал он. — О, вы поранились, мистер Прентис? — Он смотрел на перебинтованную левую руку Прентиса. Рана продолжала саднить.

— Ага. Разбил бутылку шампуня в ванной.

После кошмара в ванне его не покидало странное ощущение. Навязчиво тянуло свалить куда глаза глядят и надраться.

— Не слишком профессиональная перевязка, мистер Прентис. Если позволите...

— О нет, спасибо. Что такое? Вы упомянули Митча.

— Оно взаимосвязано, да-да. Пожалуйста, пройдите сюда. Я должен вам кое-кого показать. — Он повёл их через двойные двери, по коридорам, пропахшим антисептиками. — Я попросил вас приехать, потому что ваш брат, мистер Тейтельбаум, стал у меня одним из первых СИшников...

— СИшников? — переспросил Джефф. — А что, уже термин изобретён?

Драндху смущённо улыбнулся.

— Синдром Истощения, так я его называю. Когда мне удастся больше о нём выяснить, я намерен написать статью. Но пока что известно немногое, как ни печально констатировать. Столь немногое... Если честно, я напуган и чувствую прискорбное одиночество. Пробую заинтересовать коллег своим открытием, а они утверждают, что я путаю синдром со СПИДом или индуцированным наркотиками истощением. Но я так не думаю, о нет. Пациенты не ВИЧ-инфицированы, не... в общем, не удаётся связать синдром с каким-то конкретным препаратом. Но это резкое истощение и стремление к самоувечию...

— Моя бывшая жена, вероятно, тоже страдала им, — сказал Прентис.

Драндху с интересом глянул на него.

— Правда? Очень интересно. А они были знакомы, этот мальчик и ваша супруга?

— Немного. Но... — Он пожал плечами. Он ещё не был готов углубляться в тему. — В любом случае мы с Джеффом думаем, что здесь нет места совпадению. У Митча и Эми была одна и та же болезнь. Митч только начинал терять вес, но остальные симптомы совпадают.

— Позднее я обязательно поговорю с вами, если вы не передумаете... Мне нужно сделать некоторые заметки. А пока я хотел бы показать вам своего СИшника — он попросил разрешения поговорить с вами. Он сказал, ему известно, чем вызван синдром, но мне он открыть этого не желает. Я думаю, он боится... А вот и он. Мистер Кенсон?

Они вошли в самую обыкновенную больничную палату. Кенсон лежал на белоснежной койке. Его привязали к ней, но под одеялом матрас был взбит, так что он почти сидел на постели. Прентис подумал, что ремни не защищают от психического буйства, а скорее поддерживают Кенсона, чтоб тот не свалился на пол. Кенсон выглядел так, что сомневаться в такой возможности не приходилось: сплющенной карикатурой на человека, которого Прентис видел по телевизору много лет назад. Глаза его глубоко запали, взгляд несфокусированно блуждал по разным углам комнаты. Губы оттянулись, обнажая немногие уцелевшие зубы. Руки его были перебинтованы от запястий до плеч. Рядом стояла капельница с раствором глюкозы, подсоединённая к трубке, вонзавшейся стальной иглой шприца в одну из вен на тыльной стороне костлявой руки Кенсона.

— Вам, наверное, было чертовски больно, когда они втыкали эту капельницу, — заметил Джефф мягко, и они остановились у койки.

Кенсон кивнул.

— Было.

Драндху, казалось, был несколько озадачен нежеланием участников беседы размениваться на предисловия.

— Мне стоило бы представить вас друг другу... Это мистер Луис Кенсон, а это мистер Джефф Тейтельбаум и мистер Прентис, его приятель. Мистер Кенсон, если помните, я вам рассказывал, что брат мистера Тейтельбаума, который... — Драндху порывисто обернулся к Джеффу. — Я не стал бы нарушать врачебную тайну, однако мне кажется важным установить возможные связи между...

— Не тревожьтесь об этом, — сказал Джефф, притащил стул от противоположной стены и уселся в изножье кровати. — Кенсон, я слышал, вы хотели с нами поговорить?

— Хотел. — Голос его был подобен вороньему карканью. — Я думал, что вы, наверное, видели кое-что... Я имею в виду... Вы ведь знаете, во что вляпался ваш брат? Понимаете, если я при докторе буду рассказывать, он решит, что я... — Он сделал паузу и облизал сухие трещины на месте губ. — Он и без того собирается позвать психиатров... Я полагаю, если мне удастся поделиться этой информацией ещё с кем-то... Я надеялся, что вам она поможет разыскать мальчика. Забрать его оттуда. Я правильно догадался?

Джефф качал головой. Прентис оглядывался в поисках второго стула. Его в палате не оказалось. Он внезапно почувствовал крайнюю усталость. Его давно мучила бессонница. Кроме того, один взгляд на Кенсона, казалось, иссушал силы.

— Тогда, возможно, нам не стоит об этом говорить, — прошелестел Кенсон. Голос его то повышался, то снова падал, а взгляд застыл где-то посередине между посетителями и стеной палаты. — Может, и не стоит. Я думал, что вы уже общались с пацаном.

Господи, сказал себе Прентис, я должен узнать.

— С Митчем мы не говорили. Но я, к примеру, знаю, что на самом деле случилось с маленькой девочкой по имени Венди и её мамой.

По существу, он блефовал.

Один глаз Кенсона повернулся к Прентису.

— Правда? Отлично. Тогда давайте поговорим.

— Доктора Драндху вызывают в педиатрическое отделение, — сказал голос медсестры из невидимого интеркома.

— О чёрт, — простонал Драндху. — Я вынужден покинуть вас.

— Он вынул из кармана кассетник, размером не больше транзисторного радио, какое часто таскают с собой психи, вслушиваясь в астрал, и привязал его к капельнице, как раз под бутылочкой глюкозного раствора. — Пожалуйста, извините меня. Я только наверх смотаюсь и проверю. Ничего страшного, если я поставлю магнитофон на запись?

Кенсон вздохнул — так скребёт ноготь по коже.

— Блин, я не знаю... Наверное. Сам не понимаю, отчего я так осторожен. Мне уже нечего терять. Я человек конченый. Но... привычка. Тридцать лет... от всех таился...

Драндху включил запись, посуетился несколько мгновений вокруг Кенсона, отметил его пульс и температуру. Когда индиец ушёл, Кенсон заговорил.

Он рассказал про госпожу Штутгарт и Акишра. Джефф слушал с вежливым удивлением. Было совершенно ясно, что он не верит ни единому слову Кенсона. Прентиса, однако, рассказ убедил. Он так и слышал — откуда-то — голос Эми, говорящий: Я надеюсь, ты в курсах, что твоя самоновейшая гёрлфренд Лиза — одна из них? Она вампир. Паразитирует на человеческом наслаждении. Вампиры, они же разные бывают...

— Я долгое время был с ними заодно, — говорил Кенсон. — Но, понимаете, в конечном счёте психического симбиоза Акишра оказывается недостаточно. Они перемещаются в тело носителя и проявляют себя на физическом уровне. Они становятся его частью. С этим я примириться не сумел. Я решил выйти из игры. Тогда Денвер сделал меня своим пленником. Игрушкой. В общем-то я сам виноват. Я заслуживал такой участи. Карма. Но я дождался своего шанса и украл автомобиль. Рабы Денвера гнались за мной. Я заехал в холмы, машина сломалась, и тогда меня спас полоумный старый хиппи, не человек, блин, а пустынная крыса. Его звать Дракс. Он сказал, что всё это время наблюдал за нами и следовал рядом. Он подобрал меня, увёз в пикапе в свою развалюху, и тогда клевреты Денвера отстали. Они его, пожалуй, боятся. Денвер утверждает, что старый хиппи — неизвестный фактор, что он под защитой, и лучше держаться от него подальше. В общем, этот Дракс привозит меня в город и сдаёт на поруки врачам. Так я очутился здесь.

— А эти Акишра... — напомнил Прентис. Он почти видел их наяву.

Почему? Почему идея кажется ему такой достоверной?

— Вам нужно понять, что такое эти Акишра, иначе вы не поймёте вообще ничего, — сказал Кенсон. — Я имею в виду, реальную подноготную этих мерзавцев не поймёте. Передайте мне вон тот стакан, пожалуйста, мне надо промочить... спасибо. — Он помолчал немного, отпил воды. Глубоко, утомлённо вздохнул и продолжил: — Имя Акишра происходит из индийской мифологии. Люди на Востоке всё про них знали. Астральные паразиты. Они выглядят... как большие глисты, прозрачные черви — некоторые достигают размера питона, другие — подвязковой змеи. Они такие, серебристые. Их много видов. Никогда не встречаются поодиночке, если не считать самых здоровенных уродов: Акишра-Прим. Акишра недоступны невооружённому глазу. Можно рукой в них ткнуть и ничего не почувствовать. Но они здесь. Они кажутся нематериальными, легче тумана, но в действительности вполне материальны[61]. Джуди считала, что они созданы из каких-нибудь субатомных частиц. И они везде. Они окружают людей. В особенности — тех, кто впал в определённую зависимость.

Джефф пожал плечами.

— Ну что, интересный миф, спору нет. Метафора...

Кенсон вздохнул.

— Миф? Чушь. Хотелось бы мне, чуваки, чтоб это оказался всего лишь миф. — В речах Кенсона сохранялся ещё едва уловимый оттенок театральной декламации. В конце концов, он же был актёром и, казалось, получал удовольствие, рассказывая эту историю, даже несмотря на своё плачевное состояние. — Вам нужно уяснить одну вещь: Акишра везде и всегда окружали нас. Каждый, буквально каждый, кто от чего-то зависит, от чего угодно, привлекает их. Возьмём, к примеру, курильщиков. Мы называем эту разновидность Акишра альфа-порхунами. Это самые маленькие астральные черви. Если посмотреть на сигаретный дым тренированным глазом, можно различить их... — он горько засмеялся. — У курильщика есть... нечто вроде индийского платка из плавающих вокруг головы астральных червей. Они прикрепляются к его голове одним концом, а тела их колышутся вокруг, словно морская трава. Или другой пример. Если человек выпивает от случая к случаю, то паразиты к нему, как правило, не успевают прицепиться. А вот настоящие алкаши обзаводятся особым родом червей — вроде ленточных, но очень крупных. Целый выводок их тянется к голове по хребту. Кокаинщики получают своих — таких, в форме штопора. Они манипулируют человеческим поведением, грёбаные маленькие уроды. У героиновых наркоманов черви вроде пиявок, и так далее. Разумеется, человека могут взять в оборот две, три, несколько разновидностей Акишра одновременно. Бывает, что под ними тела не видно, как под мехом. Идёшь по центру города в будний день, а тебе навстречу прёт толпа, вся обсиженная червями. Как только научишься их замечать, то это ж реально обосраться недолго. Это страшно, ребята. Это страшно. И, как понимаете, наркоман теряет жизненные силы, он в буквальном смысле отдаёт им свою энергию — каплю за каплей. Акишра к нему присасываются. Растут, побуждают попавшего в зависимость человека погружаться всё глубже и глубже. Акишра бывают разных видов, я уже говорил. Вот у меня, скажем, Акишра класса Прим. Он прямо сейчас на мне сидит. Пожирает меня заживо. Они так и вьются вокруг, эти Примы. Любые черви, достигая достаточных размеров, начинают свиваться кольцами, точно питоны. А Примы... с ними можно общаться, вступать в связь, мы знаем, как, и они обладают определённым психическим воздействием. Мощным. Но их надо пригласить. Они особые. Их получают после ритуала, понимаете ли. И мы так поступаем: берём свежую жертву, мы их называем «куклами», подвергаем её всем вариантам тошнотного наслаждения, высвобождаем её жизненную энергию, Акишра присасываются и потом взамен канализируют нам часть импульсов наслаждения. К этому тоже привыкаешь, и как только подцепил какого-нибудь червяка, он уже от тебя не отстанет. Вы следите за моей мыслью? Если позволить им физически проникнуть в своё тело, они... омолаживают клетки. Регенерируют их снаружи. Они заставляют старое тело работать, как прежде. Но цена... велика. Это омерзительное зрелище... на поздних этапах. Джуди...

Он печально покачал головой и остановился передохнуть, слабо ловя воздух ртом. Потянулся к полке рядом с койкой, взял оттуда кислородную маску и натянул, сделав рукой жест «погодите минутку, я сейчас». Он дышал кислородом целую минуту. Джефф ёрзал на стуле, смущённый откровениями Кенсона, а Прентис переминался с ноги на ногу, обуреваемый желанием выпить. В свете рассказов Кенсона желание это казалось ему немного странным. Наконец Кенсон отложил кислородную маску и сказал:

— Вы меня простите. Я так устал...

— Может, вам стоит отдохнуть? — предложил Джефф. — Договорим попозже.

— Нет, нет, дайте мне закончить! Я много лет мечтал... хотел кому-то открыться... — Он проглотил немного воды и продолжил: — Теперь некоторые из Акишра посылают своих жертв бродить по городу в поисках, как бы это сказать, ощущений. Просто... ощущений. Сенсорной стимуляции. Пока не высосут их досуха, как меня.

И как Эми, подумал Прентис.

Джефф раздражённо повздыхал. Кенсон не обращал на него внимания.

— Акишра отваливаются от высосанных жертв, когда им уже нельзя помочь. Когда поведением жертвы становится трудно управлять. Эти люди становятся бомжами, если доживают, вы их подчас видите умирающими в приютах для бездомных, думаете, несут себе всякую чушь... Но, что забавно, не всякое наслаждение привлекает Акишра. Только... грязное. Они как болезнь, как зараза, которая выгрызает душу по кусочкам. Иногда, если резко переменить поведение, можно сбросить их, освободиться, голос наркомана внутри, внедрённого Акишра, становится всё тише, пока не исчезает совсем. Но там, на Дабл-Ки, среди нас, там, где возможно подлинно тесное психическое общение с ними... рано или поздно вас туда притянет. Потому что вы становитесь зависимы от связи с Акишра-Прим как таковой. От экстаза, этой связью порождаемого. Это называется Наградой Акишра. Вы даже представить себе не можете, каково это. Всё, что могу я сказать в свою защиту: бывают на свете вещи, которые принимаешь без раздумий, без промедлений, хотя бы тебе потом и мерзостно было про них вспоминать. Стоит кому-то нажать на кнопки наслаждения у вас в голове, и вы без колебаний поступаете так, а не иначе. Вас ебут. Вас программируют. Вас используют. Акишра знают, как это устроить, и получают преимущество. Такое впечатление, будто частичка вашего грёбаного мозга заодно с блядскими червяками.

— Ладно, с меня хватит, — сказал вдруг Джефф и резко поднялся со стула. — Я не могу больше слушать эту хуйню. Извините, мистер Кенсон. Кстати, в Дочери епископа вы были неподражаемы. А теперь я пойду подышу свежим воздухом. — Он развернулся к Прентису. — Я намерен снова вызвонить треклятого Блюма. Ты не поверишь, что он мне там на автоответчик наплёл. Он мне лапшу на уши вешает, алкаш херов.

— Вы любите шлюх, мистер Тейтельбаум? — спросил Кенсон и демонстративно откашлялся. — Проституток? У вас их по две за день бывает. Я угадал?

Джефф обернулся и уставился на больного.

— Что?!

— Я говорю, что вижу червяков вокруг вас. Притом таких червяков, какие обычно присасываются к любителям шлюх. Трах без обязательств в машине. Они вам отсасывают, да? Прямо в авто. Многие парни при бабле на это подсаживаются. Девочки так доступны, а некоторые и выглядят потрясно, прикиньте. Иногда вы являетесь в бордель, их там выстраивают перед вами рядком, и вы пальцем тычете — хочу, дескать, вон ту. Готов об заклад побиться, именно этот момент выбора — ткнул пальцем, и она дала — доставляет вам заряд наслаждения. Зависимость. Акишра там полным-полно, человече. Я их вижу. И плотнее всего червяки сидят у вас на...

— Кенсон, — сказал Джефф грозно, — завали ебальник, мудило.

Лицо его пошло красными пятнами.

— Ну ведь правда, а? Откуда я узнал, как ты думаешь? Подсматривал за тобой?

Джефф метнул взгляд на Прентиса, который старался не смотреть на друга, чтобы на лицо не прокралась предательская ухмылка. Прентис всегда диву давался, как один парень может быть настолько занят «переговорами».

Джефф тяжело задышал, развернулся на пятках и вылетел мимо Прентиса в распахнутую дверь. Прентис с облегчением подошёл к стулу и тяжело бухнулся на него.

— Кенсон, вы не слишком устали, чтобы ответить ещё на пару вопросов?

— Вы не думаете, что у меня крыша поехала?

— Я... нет, не думаю. Потому что... э-э... я вот что хочу спросить: предположим, я занимаюсь сексом с девушкой, у которой... договор с этими Акишра-Прим. Может ли девушка усилить сексуальный экстаз, чтобы меня присадить на это дело, и...

— Конечно. Лиза в этом деле мастерица. Вы с ней знакомы?

У Прентиса возникло ощущение, что ему свинец заливают в кости, или же в палате резко, раза в три, возрастает локальная сила тяжести неприятной правды. Ослабевшим голосом он откликнулся:

— Да. Знаком.

Кенсон кивнул, потянулся к маске и долго дышал кислородом. Потом опустил маску на колено и сказал:

— Если немного поднимете мою кровать, я, может, ещё пару минут смогу проговорить.

Прентис сидел в зоне досягаемости двух кнопок управления подъёмным механизмом койки, но Кенсон до них дотянуться не мог. Прентис наудачу нажал нижнюю. Койка зажужжала, и верхняя часть матраса пришла практически в горизонтальное положение.

— Так лучше, — слабым голосом поблагодарил Кенсон. — А теперь тут... немножко поднимите... Отлично. Что вы хотите знать?

— Кроме Акишра, есть ли ещё какие-то обитатели астрального мира, или как вы называете эту реальность? Может... может, не такие злые?

— Доброжелательные создания? Есть. — Кенсон фыркнул. — Но высшие духи — своевольные мудаки, я вам скажу. Акишра — они, в сущности, обычные животные. Эфирные животные. Некоторые из них обладают зачатками интеллекта, но в общем-то они всего-навсего звери. А высшие духи... они помогают, только если специально обратят на вас внимание. Ну вот, скажем, села вам на ладонь букашка, а вы, вместо того чтобы раздавить её, осторожно перемещаете на цветок. Поняли аналогию, ага? Наверное, они добры... по-своему. Есть, есть там другие астральные существа, поумнее Акишра. Они всё время друг друга лохматят. Они всё время играют в полицейских и воров с добрыми духами. Джуди называла это танцем. Танцем Созидания и Роста, танцем Разрушения и Упадка. Не стану притворяться, будто много в этом смыслю. Всё, что мне известно наверняка: добрые духи труднодоступны, и, кажется, достучаться до них становится тяжелее. Понимаете, Акишра и остальные хищники, эти демоны, вроде садовых вредителей, размножаются циклически. Дважды в этом веке они начинали реально масштабный цикл воспроизводства. Последний раз это случилось в середине 1970-х. Они распространились по миру, стали проявляться... по делам их узнаете их[62]: серийные убийцы, растлители малолетних, диктаторы-психопаты, злобные подонки всех мастей. Обычно они не вступают в настолько явный... забыл слово... симбиоз, да. Они не так симбиотичны, как сейчас в случае Денвера и его говнюков. И, чтоб вы знали, Акишра готовятся к следующему реально большому циклу размножения. — Кенсон снова скрипуче фыркнул. — Думаете, вокруг много полоумных головорезов? Они взялись культивировать гадов!.. Вы погодите, через несколько дней цикл завершится! У Денвера целый инкубатор червяков... о Боже. — Он умолк, смежил веки, руки его сжались в клешни.

— Вызвать врача? — спросил Прентис.

Кенсон покачал головой, плечи его затряслись мелкой дрожью. Спустя несколько мгновений он открыл глаза. Яблоки закатились, обнажив белки, он смотрел пустым взглядом в никуда и бормотал:

— Ещё одно, Джефф... ещё одно...

Прентис не стал его поправлять. Он видел, что Кенсон теряет сознание.

— ...ещё одно... поймите... люди, заражённые Акишра... они всегда... всегда охотно предлагают себя... знают или нет про червей, сознательно или бессознательно... всегда... они...

Кенсон потряс головой и замахал рукой, словно отгоняя кого-то или что-то.

С острым ощущением нереальности происходящего Прентис вышел из палаты глянуть, как там Джефф.

Джефф оказался в вестибюле, в телефонной будке. Он дозванивался Блюму. Прентис окликнул его:

— Эй, Джефф, встретимся на парковке, о`кей?

Джефф кивнул и сказал в трубку:

— Он... что? Когда? С кем я говорю? Сержант...

А теперь ещё что? мрачно подумал Прентис. Ему пока не хотелось знать. Надо было переварить откровения Кенсона.

Но когда он вышел на продуваемую холодным ветром парковку под сумрачное вечернее небо, затянутое дождевыми облаками, история Кенсона снова показалась ему бредом сумасшедшего. Наверное, Кенсон чем-то болен и втянулся в какую-нибудь секту. Вот и слепил всё воедино, в параноидальную фантазию, чтобы объяснить себе хворь.

Но ведь Кенсон знает Лизу. И он сказал...

— Привет, Том.

Она была здесь.

Лиза как раз выходила из «БМВ» с откидным верхом. У Прентиса ноги подкосились при одном взгляде на девушку. Ему почудилось, что откуда-то издалека его тревожно зовёт Эми, пытается что-то сказать. Но он проигнорировал этот вздор и подошёл к Лизе. Та была в чёрных джинсах, красном топике и красных же босоножках на высоких шпильках. В сочетании с джинсами босоножки смотрелись особенно сексуально. Он остановился на расстоянии рукопожатия.

— Привет! Ты как меня выследила?

Она метнула быстрый взгляд за его спину, в сторону госпиталя. Он начал было оборачиваться, чтобы увидеть, куда она смотрит или на кого, но девушка решительно приблизилась и взяла Прентиса за руку, будто желая его удержать.

— Эй, да ты что, шутишь? Разве ты не должен был меня подобрать час назад? Мы ж на вечеринку едем.

— А что, будет вечеринка?

Она посмотрела на него с искренним раздражённым недоумением.

— Разве я стала бы тебе говорить про вечеринку, если б её не было?

— Ну, не знаю. — Он шумно перевёл дыхание, внезапно почувствовав себя идиотом. С какой стати Лизе лгать?

Он отступил на шаг и посмотрел на неё в боковом свете фонаря над парковкой. Неужели это там? Нечто вроде сказочной вуали, колышется-поблескивает в воздухе вокруг девушки, словно бы извиваясь?

Он одёрнул себя и перевёл взгляд. Лиза шагнула вперёд, обвила руками его пояс, привлекла к себе. Вернулось пьянящее сладостное ощущение её близости, словно перетекло от Лизы в его тело. Он обнаружил, что возвращает объятие, и тут она сказала:

— Послушай, я же вижу, тебя что-то гнетёт. Разве мы ещё недостаточно сблизились, чтобы поговорить начистоту?

— Не знаю, — пробормотал он. — По какой-то идиотской причине я до сих пор чувствую ответственность за смерть Эми. За то, что с ней случилось. Я только что поговорил с человеком, который болен тем же, от чего умерла Эми. Если это одно и то же...

Собственные слова казались ему туманными и далёкими, теперь, когда он держал Лизу в объятиях. Она была настоящая. Её близость — настоящая. Вот что важно.

— Слушай, — шепнула Лиза, — я хочу, чтоб ты поехал со мной на эту вечеринку. Потому что ты должен повидать людей, которые мне спасли жизнь.

Он немного отстранился и глянул ей в глаза, не переставая обнимать за талию.

— И как они это сделали?

— Они мне помогли соскочить с наркоты. Помогли отвыкнуть. Не надо было мне тогда принимать экстази... Нельзя мне. Понимаешь, по городу циркулирует новый наркотик. — Она склонила голову на плечо и посмотрела на него честным взглядом. — Ты слышал про кседрин? — Хотя нет, она произносила зедрин.

— Не-а. — Его одолевала приятная истома. Ниже пояса, в средоточии мужской сексуальности, словно бы загорелся мягкий свет.

— Ну... зедрин — это новый синтетический наркотик. Я на него подсела. Думала, что смогу соскочить, заменив экстази. Но нет. Многие на нём сидят. И на других наркотиках тоже. Денверы помогают им очищаться. У них там клиника детоксикации для наркозависимых.

— Да? Так вот чем объясняется режим секретности...

— А то. Там же знаменитости. Но ты послушай! Я только сегодня вспомнила, что встречалась с твоей бывшей женой! С Эми! Мы совсем ненадолго пересеклись, она как раз выписывалась из клиники. Она сидела на зедрине, и Лу Кенсон тоже.

Кенсон? Он на миг отвлёкся от обволакивающего наслаждения.

— Лу Кенсон...

— Да. Лу увяз очень глубоко. И Эми... Наркотик оставляет постоянные эффекты, побуждает к самоувечию, уродует мозг... Начинаются параноидальные глюки, кажется, что видишь ползущих по тебе монстров и всякое такое. Ну, как с кокаином: при передозировке мерещатся насекомые, кишащие на коже. Кенсон и Эми снова присели на эту гадость, а мне повезло соскочить с зедрина. Денверы-то мне и помогли. Они и Зак Артрайт...

Его охватило немыслимое облегчение. Он снова почувствовал почву под ногами. Всё обрело смысл. Головоломка сложилась. Он широко улыбнулся.

— Господи... как мне нужно было это услыхать. Хорошо, так там вечеринка, ты говоришь?

— Ага. Для тех, кто избавился от зедриновой зависимости.

— Тогда... погоди, я на машине Джеффа...

— Никаких проблем. Поехали со мной.

— Ладно, я только вернусь с ним поговорить...

Лиза поморщилась, будто унюхав что-то неприятное.

— Может, лучше не надо? Он немножко спятил. Я не хочу, чтоб он знал, куда мы едем. Разве нельзя просто взять и свалить отсюда?

Прентис пожал плечами. Джефф свой в доску, ему всегда можно позвонить и объяснить, мол, так и так вышло.

— Конечно. Двинули в Малибу.

Джефф как раз повернулся возвратиться на парковку, и тут на него налетел доктор Драндху, потрясая стетоскопом.

— О, мистер Тейтельбаум, а вот и вы! Не возражаете, если мы вернёмся и ещё немного побеседуем с мистером Кенсоном?

— Да, разумеется. У меня к нему несколько вопросов. При условии, конечно, что он сумеет хотя бы пять минут обойтись без оскорблений.

— Он чем-то вас... обидел?

— Он меня обосрал с головы до ног, скажем так. Но пойдёмте. Том уже, наверное, вернулся в палату Кенсона.

Подходя к палате, Джефф заметил низкорослого крепко сбитого человечка с большими мочками ушей, похожего на марионетку Хауди-Дуди[63], с холщовой сумкой в руках. Лучезарно улыбнувшись, коротышка проследовал своей дорогой.

Из палаты Кенсона доносились крики и проклятия. Усатый толстый санитар с трудом удерживал вырывающегося пациента.

— Доктор так сказал, тебе же лучше будет, паря, ну что ты дёргаешься?

Но Кенсона схватили конвульсии, он задёргался с энергией, которой трудно было ожидать от человека в его состоянии. Подойдя поближе, Джефф с омерзением увидел, что у Кенсона изо рта идёт пена, челюсти клацают, руки трясутся, ноги мечутся туда-сюда. Судя по характерным вонючим пятнам, расплывающимся по простыне, Кенсон обмочился и обгадился.

Магнитофона на капельнице не обнаружилось.

— Кто перевязал ему голову? — возмутился Драндху. — Никто не должен был его перевязывать! Голову вообще не надо трогать!

Кенсон последний раз судорожно дёрнулся и обмяк, повалившись на койку и дико вращая глазами. Теперь мышцы его словно окаменели.

Санитар выпустил больного и запротестовал:

— Клянусь, я к нему вообще не прикасался, я просто услышал, что он тут колобродит, и...

— Да-да, понятно, а теперь, сделай милость, дай пройти, — бросил Драндху, заходя Кенсону за спину. Он начал разматывать повязку. Что-то подсказало Джеффу подойти и заглянуть доктору через плечо. Наконец Драндху полностью снял бандаж. У Кенсона отсутствовала верхняя часть черепной крышки: её срезали хирургической пилой. Обнажился мозг. И там кишели черви.

Кто-то скальпировал Кенсона и запустил ему в мозг паразитов. Настоящих червей, а отнюдь не астральных.

И не их одних. Пауков, стоножек, крупных красных и чёрных муравьёв. Они десятками ползали по его мозгу и выедали содержимое черепа.

Кенсон содрогнулся в последнем отчаянном спазме и умер, а Джефф отвернулся и, не выдержав, обблевал халат усатого санитара.