Молодой Ленинград ’77

Задумчивый, смешной, большеголовый,

Влюбленный мальчик замер на крыльце:

Во двор влетала юная Сушкова

На белом тонконогом жеребце.

Влетала вихрем между лип старинных

Во весь опор, стремглав, и наконец

Над клумбою французских георгинов

Вдруг на дыбы взвивался жеребец.

Так приближалось небо голубое,

Так набиралось сердце высоты,

Что легкое движенье головою —

И шпильки градом сыпались в цветы.

Мрачнели кудри за спиною гибкой,

Глаза горели черным в пол-лица.

И до крыльца — морозная улыбка,

И по аллее — топот жеребца.

В комнате оттаивает елка

От лесной дремоты навсегда.

Тяжелеют елкины иголки,

С веток грубых падает вода.

Старый ящик с мишурой цветною

Вынут из чулана и открыт.

Пахнет мандаринной кожурою

От фольги. И дождь сухой шумит.

Мамины сережки, кольца, бусы

И медали с кителя отца —

Все готово, чтоб на елке грустной

Трепетать, качаться и мерцать.

Скоро ли настанет этот вечер

С музыкой кремлевской в тишине?

Сколько смеха будет! Сколько свечек!

И озноб восторга по спине!

Потом в окошке постук возникал,

И мы со стульев праздничных срывались

И слушали, как топот нарастал

И с легким звуком двери отворялись.

И дед-мороз в кирзовых сапогах,

В тулупе и ушанке со звездою

Развязывал тесемки вещмешка

И улыбался пышной бородою.

И так был неожидан и хорош

Его подарок с ленточкою яркой,

Что мне хотелось, чтобы дед-мороз

Ребенком был и получал подарки.