Монтесума

ПОРТРЕТ КОРОЛЯ

Согласно Chronique X Монтесума заказал скульпторам свой портрет из лучшего камня скалы Чапультенек, как это делали до него некоторые из его предшественников. Монтесума но-королевски наградил скульпторов. Уже до начала работы каждый из них получил много красивой одежды, бруски соли, десять грузов фасоли (один груз — от 23 до 30 кг), столько же бобов другого рода, два груза чилийского перца, целую лодку кукурузы, по два груза какао и хлопка — словом, вполне достаточно для того, чтобы безбедно существовать им и их семьям в течение всего времени, пока будет продолжаться их работа. Позже Монтесума велит выдать скульпторам всю последнюю дань из Куэтлакстлана.

Tlatoani был изображен, утверждает Тезозомок, «таким, каким он был: небольшого роста, хорошего сложения, с красивым лицом, со сплетенными волосами, украшенными перьями розовой колпицы, с очень изящной трубочкой в носу, с нефритовыми ушными украшениями xiuhtezca- nacochtli, с золотым пагубным украшением; па его правом запястье и на правой лодыжке были браслеты из шкуры ягуара, в руках он держал круглый щит и колокольчики omichicahuaz. Он сидел па богато украшенном тропе, спинка которого была обтянута шкурой ягуара. Его взгляд был серьезно задумчив». Увидев себя таким, он сказал, превозмогая слезы: «Если бы наши тела были такими долговечными, как эта скульптура, изваянная из камня, которой суждена вечная жизнь, разве кто-нибудь боялся бы смерти? Но я понимаю, что должен умереть, и эта скульптура — единственное, что останется от меня на память людям».

История здесь подтверждает легенду: Монтесума действительно дал себя изобразить на скале Чапультенек. От этой работы сохранились некоторые следы. Восточное подножие скалы хранит королевские рельефы (первоначально они были раскрашены), которые дают нам прекрасную возможность сопоставить свидетельства Тезозомока с археологическими данными.

Монтесума позирует для своего скульптурного портрета на Чапультепеке. Duran, Historia... 1867-1880

Император не сидит на тропе, покрытом шкурой ягуара, а стоит прямо и всей своей позой обращен вперед. Невозможно судить о выражении его лица (скорее всего, выражения лица в обычном понимании там и ие было); собственно

говоря, лицо, как и вся верхняя часть тела, специально разбито и стерто. Таким образом, не представляется возможным оценить точность хрописта-комнилятора в описании различных украшений. О чем можно говорить с полной уверенностью, так это головной убор из перьев розовой колпицы, круглый щит и omichicahuaztli или, вернее, chicahuaztli, жезл с погремушкой — такой, какой должен был быть у «бога в содранной коже» Шине-Тотека. Этот жезл несколько напоминал пику и был украшен лентами. В основании острия жезла находился полый шар, содержавший в себе мелкие камешки, которые действовали как в обычной погремушке и заставляли звучать «музыкальный инструмент» при ударе жезла о землю. Действительно, этот жезл вполне различим на рельефе, и его присутствие указывает на то, что король изображен в виде Шипе; круглый щит и головной убор из перьев розовой колпицы также характерны для «бога в содранной коже».

Именно эту одежду обычно надевал tlatoani, отправляясь в поход. Для этого было несколько причин. Прежде всего, на поле боя воины торопились содрать заживо с первого взятого в плен кожу и надеть ее на одного из своих «храбрецов». Далее, Шине был божеством, ответственным за жатву, война была жатвой богов.

Фигура окружена различными глифами. Первый из них отсылает нас к реформе праздника Нового Огня: дата (2-й год Тростника), изображенная в виде тростника, обвитого шнурком — аллюзия па связь годов. Здесь же присутствует глиф сеньора, соответствующий положению Монтесумы («Тот, который сердится как сеньор»). Рядом находится дата — 1-й год Каймана (Capactli); возможно, это дата, реальная или условная, его интронизации. По другую сторону изображения находится едва различимый глиф 1-го года Тростника. Эту дату можно интерпретировать но-разному. Это календарное имя Кецалькоатля, и в то же время это год, соответствующий нашему 1519, то есть году прибытия Кортеса. Далее, Моптесума согласно официальной версии родился именно в этот год, и через пятьдесят два года ему исполнится ровно «век». И, наконец, в мифологии 1-й год

Тростника -- это, согласно Historia de los Mexicanos рог sus pinturas (основанной на документе, составленном при Моптесуме) дата первой ритуальной войны.

Маловероятно, что глиф указывает на год рождения МонтесуМы. Если бы у императора было то же календарное имя, что и у Кецалькоатля, то хронисты, но крайней мере те, которые постоянно подчеркивают связь между Кортесом и Кецалькоатлем, старались бы обязательно подчеркнуть и это обстоятельство. Кроме того, ацтеки не имели обычая записывать календарное имя известных личностей. Глиф отсылает нас еще раз к вопросу о возрасте Монтесу- мы. Необычным кажется прибытие Кортеса именно в год рождения Кецалькоатля. Для этого существовал только один шанс из пятидесяти двух. Маловероятным представляется, кроме того, что Монтесума родился именно в этот год и что в 1519 году ему исполнился ровно «век». Пришлось бы констатировать слишком много совпадений.

Возможно, миф мог означать год открытия монумента. В 1519 году Монтесума следил за каждым шагом в продвижении белых. Возможно, эта дата является одновременно и намеком на «возрождение» Кецалькоатля. Расположение рядом образа короля Шине и даты не лишено в этом смысле значения. Надо учитывать, что согласно некоторым версиям Шине был спутником Кецалькоатля в Толлане. В таком случае выбор Шипе был продиктован соображениями, не имеющими отношения к нему непосредственно. Впрочем, но крайней мере один из предшественников Монтесумы велел изобразить себя именно в таком виде.

Даже в том случае, если 1-й год Тростника отсылает пас к году открытия памятника и к Кецалькоатлю, гипотеза о связи этой даты с первой священной войной не исключается. Не будем забывать, что 1-й год Тростника образует как бы пару со 2-м годом Тростника, находящимся но другую сторону от изображения короля. Известно, что смещение праздника нового года после голода па протяжении нескольких предшествующих лег предоставляло императору возможность своего рода возрождения «цветочной» войны — возрождения, провозглашаемого Teocalli священной войны.

Разве главная «священная война» — та, которая велась против долины Пуэбла, — не возникла ровно за один век до этого, на исходе другого катастрофического голода?

Если изображающий Моитесуму рельеф действительно относится к 1519 году, то нужно ли в этом видеть доказательство страхов императора? Действительно ли заказал он этот монумент в предвидении своей близкой кончины? Во всяком случае, Chronique X утверждает, что все государи, которые велели запечатлеть себя в скульптуре — Монтесума I, Ахаякатль, Ахвицотль — сделали это тогда, когда, будучи больными или старыми, они чувствовали приближение смерти. Видя, как пришедшая с востока угроза приобретает все более реальные черты, Монтесума не мог не испытывать беспокойства за судьбу своей империи. И за свою тоже...