Монтесума

НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ НАРВАЭС

Какое-то время Кортес мог считать, что его желания счастливо исполняются но мере их возникновения. Через восемь дней после того, как испанцам было предписано покинуть страну, в Сан-Хуан де Улуа бросила якорь испанская флотилия. Восемьсот человек иод командой Пан- фило Нарваэса и восемьдесят лошадей вышли на берег.

Весть об этом визите, конечно, усилила беспокойство Монтесумы. Теперь более чем когда-либо встала необходимость ухода его назойливых гостей. Он поспешил сообщить о прибытии нового отряда христиан Кортесу. Капитану, но его мнению, больше не нужно было ожидать окончания постройки своих судов, поскольку на прибывших судах было достаточно места для всех его людей, так что они могли отправляться не мешкая. Испанцы чрезвычайно обрадовались, думая, что речь идет о долгожданных подкреплениях.

В окружении Монтесумы эта весть вызвала глубокое потрясение. Один из его главных советников настоятельно рекомендовал ему не допускать возможности соединения этих двух вражеских армий и уничтожить сначала людей Кортеса — тем более что многие из них находились в провинции, — а затем расправиться с остальными. Однако после долгих дебатов было решено не препятствовать приходу новоприбывших в город. В ином случае, узнав об исчезнове- ыии войска Кортеса, они не пошли бы на Мехико, а уплыли бы к себе, чтобы вернуться затем в еще большем числе, и тогда пришлось бы встречаться с ними в открытом иоле без особых шансов на успех. Надо было уничтожить их всех сразу, в подходящей для этой цели местности, в данном случае — в условиях озерного города.

Напрасно беспокоились мешики и радовались испанцы. Новое войско было послано Диего Веласкесом для того, чтобы сместить Кортеса с фактически занимаемого им поста и отдать его вместе с его пособниками иод суд за мятеж и незаконный захват власти. Adelantado земель, завоеванных Кортесом, Веласкес твердо вознамерился взять их иод свой контроль и получить большую часть их фантастических богатств. Несмотря на возражение властей Сан-Доминго, он хотел сам уладить это дело вооруженным путем. Это была вторая непростительная ошибка, которая внесла раскол в ряды испанцев.

Кортес отправил своих гонцов за новостями, но те не вернулись. Узнав от мешикских эмиссаров об аресте гонцов людьми Нарваэса, он направил капеллана экспедиции Бартоломео де Ольмедо к новоприбывшим, чтобы объяснить им ситуацию* в стране, спросить у них о целях их визита и узнать, в чем им нужно помочь. Лишь через несколько дней Кортес узнал от людей из Веракруса, что Нарваэс старался перетянуть к себе как можно большее число его людей. Кортес послал Нарваэсу письмо с просьбой обосновать свое присутствие и свои действия па данной территории предъявлением соответствующих королевских санкций; кроме того, он указал на невозможность для пего покинуть в данный момент Мехико из-за опасности мятежа.

Нарваэс Знал, что люди Кортеса были закаленными в боях солдатами и что они могут рассчитывать на помощь многочисленных местных союзников. Ради успеха своего предприятия он старался завоевать симпатию и помощь индейцев, начиная с тотоиаков, которые быстро сообразили, что новый отряд христиан многочисленней и сильней, чем предыдущий. Затем он связался с Монтесу мой, который направил к нему в качестве посла одного из высших сановников. Нарваэс велел передать Монтесуме, что он намерен посетить Мехико для того, чтобы арестовать Кортеса, очень плохого человека, и после этого сразу покинуть город.

Для Монтесумы небо, наконец, стало проясняться. Новое вторжение было направлено не против него, а против его врагов. Последние вынуждены будут уйти, чтобы выступить против Нарваэса. Что ему оставалось еще делать, кроме как ждать того момента, когда две армии уничтожат друг друга, а затем ликвидировать гарнизон Мехико и всех, кто останется в живых?

Кортес видел, что ситуация стремительно ухудшается. Он должен был во что бы то ни стало помешать вновь прибывшим появиться в Мехико. Для этого надо было идти к ним навстречу, в направлении Чемпоалы, где обосновался Нарваэс. Капитан попрощался с императором, напомнив ему об обязательствах перед испанской короной и поручив его заботам остававшийся в Мехикр гарнизон. Монтесума обещал выполнить все просьбы и даже предложил Кортесу местную вспомогательную силу, от чего Кортес вежливо отказался. Монтесума попросил согласия на то, чтобы молодые дворяне и «храбрецы» получили возможность отметить праздник Токскатля в Большом храме. Кортес дал свое согласие и отправился в путь, взяв с собой лишь сотню солдат; по дороге, однако, он увеличил численность своего отряда за счет тех людей, которые были посланы с разными поручениями в провинцию. Возле Чо- лулы он встретил отца Ольмедо с письмом Нарваэса, в котором тот требовал от Кортеса полного подчинения. Однако представитель Веласкеса ни словом не обмолвился в своем письме о королевских указах, предъявления которых требовал Кортес.

По мере приближения отряда к Чемиоале обмен посланиями участился, однако без каких бы то ни было уступок с той или другой стороны. Нарваэс обдумывал возможность заманить Кортеса в западню, тогда как Кортес старался перетащить на свою сторону как можно больше солдат противника. Наконец показалась Чемпоала.

БОЙНЯ НА ПРАЗДНИКЕ ТОКСКАТЛЯ

В Мехико тем временем царило предпраздничное возбуждение. Люди лихорадочно готовились к большим празднествам двадцатидневиого месяца Токскатль (4-23 мая). В этом месяце чествовались два главных бога города: Уицилоночтли и Тецкатлипока.

В маленьком гарнизоне общей численностью не более ста пятидесяти человек, которые были оставлены для того, чтобы стеречь Моитесуму и охранять империю, царила тревога, которая нарастала но мере приближения праздника. Конкистадоры сами понимали опасность, нависшую над ними в последнее время. Ведь совсем недавно Монтесума предложил им уйти, намекнув на то, что в ином случае они могут быть принесены в жертву. Тот самый Монтесума, который смог втайне мобилизовать сто тысяч человек, готовых хоть сейчас ринуться в бой.

Напряжение нарастало с той и с другой стороны.

Добрая половина испанских солдат вышли из своих казарм. Они направились к Большому храму, где находились танцевавшие; и некоторые из них сразу же блокировали четыре его рыхода. Пятьдесят других обнажили свои шнаги и напали на танцевавших великих сеньоров и воинов. «Тогда они окружили тех, кто танцевал; они сразу направились туда, где были тамбурины; они напали на барабанщика и отрубили ему кисти рук; затем они отрубили ему голову — так, что она отлетела далеко в сторону. Затем они направили на людей свои металлические копья и стали их рубить и колоть своими металлическими шпагами. У некоторых была изрублена голова, другие были ранены в руки, плечи, живот и'во всякие другие места.

И не было возможности убежать. Было очень много раненых. А если кто-нибудь хотел убежать, то па него набрасывались христиане и от человека ничего не оставалось.

Некоторым удалось перелезть через стены и убежать. Иные вбежали в соседние дома и там спрятались. А еще некоторые притворились мертвыми и притаились среди мертвых, и так спаслись. Но когда кто-нибудь не мог лежать

спокойно и было видно, что он жив, то на него набрасывались эти люди и продырявливали человека своими шпагами.

Кровь храбрых воинов текла так, как если бы это была вода. Отвратительный запах поднимался от крови и от внутренностей, которые были разбросаны повсюду. Испанцы ходили по дома%1, своими шпагами протыкали занавески, если им казалось, что там скрывается кто-нибудь из танцевавших во дворе Большого храма, и если кого-нибудь находили, то тут же убивали. И пока испанцы искали людей, они одновременно грабили дома».

Началась настоящая охота на людей внутри и вокруг десятков больших и маленьких зданий, находившихся за оградой Большого храма. Персонификатора Уицилоночтли или Тецкатлипоки ранили в лицо. Важные особы, принимавшие участие в тайцах, почти все были убиты, а их тела ограблены: испанцы снимали с них как особенно любимые ими золотые украшения, так и украшения из полудрагоценных камней. Убитых были сотни, а может быть и тысячи.

Зрелище было ужасным, сообщают индейские информаторы де Саагупа. Однако информаторы описывают эти события с опозданием в несколько десятилетий — тогда, когда менталитет народа сильно изменился и когда ацтекское общество перестало быть грозной военной машиной, взявшей на себя обязанность кормить вселенную человеческой кровью. Тон свидетельств изменился. Нет уже речи о «славной рыцарской битве, иоле которой усеяно цветами, дорогими перьями и телами умерших в радости». Лежащие на земле «цветочного поля» окровавленные тела уже не представляются «цветами, драгоценными камнями, красными розами в обрамлении драгоценных перьев». И воины, падая от смертельных рай, больше не сообщают о «радости, которую они испытывают от присутствия в обществе предков и древних королей».

И тем не менее раздавались крики, призывавшие на помощь или побуждавшие к схватке с врагом. «О, храбрые воины! О, мексиканцы! Хватайте оружие, какое придется! Скорей! О, наши храбрые воины гибнут!»

«Люди кругом заплакали и стали ударять себя но губам, причитая. И снова поднялись храбрые воины, и продолжилась битва. И храбрые воины бросали дротики и копья, и гарпуны. И все это выглядело как желтый туман над испанцами». Последние были окружены со всех сторон многочисленными отрядами решительно настроенных ацтеков и были вынуждены поспешно отступить ко дворцу Ахаякатля. Альварадо, весь в крови, прибежал к Монтесуме, которого он никогда не любил, и вне себя от злости, стал упрекать императора, указывая на свои раны: «Смотри, что наделали твои вассалы!» — «Если бы ты не начал, — ответил монарх, — мои вассалы ничего такого не сделали бы. Вы просто хотите погубить и себя, и меня!»

Испанцы вернулись в казармы и считали себя уже в безопасности. Однако громадное множество ацтекских воинов обрушилось со всех сторон на дворец. Некоторые из них пытались проникнуть во дворец, но не могли преодолеть железный барьер, противопоставленный им осажденными испанцами. Численное преимущество индейцев в этих условиях не имело большого значения. С крыш соседних домов на индейцев летел град стрел, камней и дротиков. Поскольку пришельцы держались стойко, то нападающие попытались сделать подкоп под стену. В результате их усилий часть стены рухнула и они смогли проникнуть во дворец. Однако очень скоро они должны были отступить. Были проделаны другие бреши, но эта тактика в целом оказалась безуспешной.

Сражение прекратилось только с наступлением ночи. На следующий день оно возобновилось и продолжалось еще несколько дней. Каждый раз ацтеки шли в бой с такой яростной решимостью, что испанцы и их союзники тласкальтеки, вконец измотанные, считали уже, что наступил их конец. В отчаянии, Альварадо, решившись на последний шаг, требует к себе Моитесуму. Императора вместе с его сыновьями и другими грандами заставили выйти на террасу. Но едва мешики увидели их, они потребовали их немедленного освобождения. Альварадо приставил к груди Монтесу мы свой кинжал и заявил, что если тот не остановит мятеж, то будет убит вместе со своими сыновьями и со всеми находившимися во дворце индейцами.

Монтесума вынужден был подчиниться. Ведь если бы он погиб, то солнце закатилось бы, воцарился бы хаос и его близкие погибли бы вместе с ним; ацтекское «солнце» больше ие взошло бы, его заменило бы «солнце» новоприбывших, «солнце» Кецалькоатля. Обращаясь к мешикам, он говорил им, что если они хотят видеть его живым, то должны прекратить мятеж.

Спокойствие было восстановлено, однако положение испанцев оставалось но-прежнему опасным. В последующие дни бои несколько раз возобновлялись — до того момента, когда воюющим стало известно о встрече Кортеса и Нарваэса. Продолжая осаду дворца, мешики прекратили всякую поставку продовольствия. По мнению некоторых конкистадоров, Монтесума советовал им подождать возвращения победителей и потом уже ликвидировать всех испанцев разом.

Такая картина явствует из имеющихся документов. Однако, как и в случае Чолулы, воинственные намерения мешиков были подвергнуты сомнению. Как если бы они были чем-то постыдным... Таковыми они могли казаться индейцам позже, в эпоху Новой Испании, когда они пытались уверить себя и окружающих в том, что их сопротивление испанцам с их благодеяниями цивилизации было вызвано, в конечном итоге, только чрезмерными притеснениями со стороны конкистадоров, в частности, ничем не оправданной резней в Чолуле и на празднике Токскатля. Эти намерения могли казаться постыдными также испанским монахам, которые старались представить ацтеков в виде кротких овечек — чрезвычайно доверчивых, но ставших жертвами жестокости белых агрессоров. Парадоксальный факт: наиболее заинтересованными в отрицании ацтекского заговора были друзья Веласкеса.

Согласно большинству свидетельств, которые были собраны Веласкесом в 1521 году, бойня на Токскатль была совершенно неоправданной. Как свидетельствует Васкес де Тапиа, эго была просто прихоть Альварадо. Последовавший затем мятеж был вызван лишь этой бойней и более ранними проявлениями жестокости испанцев, казнивших простых

индейцев и подвергших мучительной пытке великого сеньора. Все же эти свидетельства не являются такими уж беспристрастными. Для Веласкеса существенным было доказать ложность утверждения Кортеса, согласно которому положение в Мехико ухудшилось в результате прибытия Нарваэса. Те свидетели, которые выступали в поддержку Кортеса, настаивали на ответственности Нарваэса, а вместе с ним и Веласкеса.

Солдаты Альварадо, осажденные в казармах. Lienzo de Tlaxcala, ed. 1892

Существует также мнение, что Альварадо вмешался в события лишь с целью овладения великолепными драгоценностями именитых танцоров. Хуан Кано, а также Гомара и Сервантес де Салазар утверждают это совершенно определенно, хотя Берналь Диас, например, говорит об абсурдности этого утверждения. Правда состоит в том, что положение Альварадо в возбужденном городе не позволяло ему действовать но своему произволу и тем более устраивать провокации. В его подчинении было не более ста пятидесяти человек, из которых значительная часть должна была обеспечивать охрану дворца и императора.

Обвинение, согласно которому только жадность была причиной токскатльской бойни, отсутствует в версиях побежденных. В этом случае они допускают обычную для них путаницу. Так, анналы Тлателолько, датируемые 1528 годом, относят описываемые события к тому же времени, что и смерть Незауалькецин и Коатльпоноки. В этих анналах говорится также об избиении носильщиков воды, принесших ненароком корм лошадям (скорее всего, здесь мы имеем путаницу с событиями в Чолуле).

Chronique X, или по крайней мере текст Дюрана, относит резню на Токскатль ко времени после возвращения Кортеса и делает ее результатом сговора Альварадо и Кортеса.

Отец Товар утверждает вслед за Дюраном, что танцы были организованы по просьбе испанцев. В другом тексте он говорит, «что нападение произошло вследствие неизвестно какой прихоти, возможно, из-за жажды драгоценностей». Обратившийся к мешикам Монтесума был подвергнут оскорблениям и обвинен в трусости. Однако здесь же Товар добавляет, что «каждый день люди собирались толпами и требовали освобождения своего короля, а он, в свою очередь, старался их успокоить и делал это до того момента, как Кортес пришел из Веракруса с новыми войсками».

Безусловно, имперцы собирались уничтожить испанцев. Они поступили бы очень глупо, если бы не воспользовались такой благоприятной для них обстановкой. Отсутствие Кортеса, малочисленность гарнизона, ссоры белых, готовность мешиков к решительным действиям, праздник богов, враждебных Кецалькоатлю... Монтесума потребовал от Кортеса уйти из Мехико еще перед прибытием Нарваэса, а это прибытие лишь вдохновило партию войны. Кровавое преступление Альварадо только ускорило события, вынудив мешиков отбросить маску.

Как нам уже известно, в первое время некоторые советники полагали, что следует напасть на пришельцев до того, как две христианские армии: та, которая находилась в Мехико, и та, которая высадилась недавно на побережье, соединятся. В конце концов было принято решение пропустить новую группу христиан, а затем уничтожить их всех сразу.

Ситуация приобрела иной вид, когда стало известно о походе Кортеса против Нарваэса. Поскольку два войска должны были уничтожить друг друга, то почему бы не очистить город от остававшихся в нем богов? Но сначала — освободить Моитесуму. Например, налетом — организовав общее нападение на дворец.

Возможно, именно этот план разрабатывался мешика- ми. Для этого они устроили в период Токскатля танец сеньоров и выдающихся воинов, который, похоже, не входил в обычную обязательную программу празднества. Согласно свидетелю событий Хуану Альваресу, Альварадо проник с несколькими своими людьми в Большой храм для того, чтобы увидеть собственными глазами, как разворачивались празднества. Как это обычно делалось на праздник Токскатля, мешики изготовили большую статую Уици- лоночтли из теста, приготовленного на основе кукурузной муки в смеси с перемолотыми сердцами и кровью принесенных в жертву, и теперь они танцевали возле нее, потрясая оружием.

Информаторы де Саагуна говорят об устрашающем, воинственном виде бога: «На нем была мантия, украшенная человеческими черепами и другими костями. На плечах у него было знамя красного цвета, как если бы оно было окровавленным. Знамя было сделано из бумаги и выкрашено красной краской; и обсидиановый нож, которым был вооружен бог, был тоже из бумаги. А его щит был сделан из прочного тростника и украшен в четырех местах перьями орла и пучками пуха, teueuelli, который осыпался на землю. И ленты, свешивавшиеся со щита подобно знамени, были выкрашены красным цветом. Вместе со своим щитом он держал четыре стрелы, а на левой руке у него красовался браслет из шерсти койота».

Вернемся, однако, к свидетельству Хуапа Альвареса. Речь идет о двух пленных, обреченных на жертвоприношение: один был привязан веревкой к спине статуи Уицилопочтли,

другой таким же способом был прикреплен к другой статуе, очевидно Тецкатлииоки. При виде всего этого Альварадо решил, что затевается что-то недоброе. Он приказал освободить обоих пленных и отвел их к себе в казарму. На допросе они признали, что действительно были обречены на жертвоприношение, добавив при этом, что были рады тому, что им предстояло вскоре встретиться со своими богами. Кроме того, они сообщили, что окончание тайцев должно было явиться сигналом для нападения на христиан. Конкистадоры через своего представителя потребовали принятия решительных мер, что и было выполнено — с известными уже результатами. Через некоторое время Альварес увидел Альварадо и спросил о положении дел. «Слава богу, — ответил Альварадо, — мы накрыли этих мерзавцев. Они хотели на нас напасть, но мы их опередили. Среди мошенников выигрывает тот, кто ударит первым».

Так это выглядит в интерпретации Альвареса, кстати сказать — свидетеля обвинения против Кортеса в 1521 году.

Монтесума был сторонником свободного прохода новой вражеской армии в Мехико, что во всяком случае давало возможность отсрочить столкновение — существенное преимущество для короля, имевшего мало шансов выжить. Изменились ли его представления после того, как он получил заверения Нарваэса? Никто не смог бы ответить на этот вопрос. Возможно, он одобрял лишь планы но его освобождению, отложив на более поздний срок заботы но ликвидации или изгнанию пришельцев.