Морально нечестивый

Глава 15

Марчелло

Порой кажется, что ты умираешь; как будто тысячи иголок одновременно вонзаются в твою кожу, причиняя адские мучения твоему телу.

Именно это я почувствовал, когда Сара положила руку мне на лицо. Ее прикосновение было едва ощутимо для меня, прежде чем мой разум просто отступил. Сейчас это уже достаточно легко. У меня есть свой маленький уголок в голове, куда никто не может войти. Где монстры держатся на расстоянии. Где я один... но, по крайней мере, я в безопасности. Это как белая комната без окон и дверей. Я не знаю, откуда берется свет, но мой разум, должно быть, догадался, что он держит монстров на расстоянии.

Но иногда они все же проникают внутрь.

Это не первый раз, когда комната кажется слишком большой, как будто в ней слишком много места, чтобы монстры могли свободно разгуливать. И тогда я уменьшаю размер. Я представляю себе коробку. Маленькую коробку, внутри которой только я. Потому что в моем воображении я тоже маленький. Все еще ребенок. Я помещаю себя в коробку так, чтобы в ней не осталось места для других существ. А потом мне приходится ждать, напевая про себя молитву. Я ожидаю безопасности, которая почти никогда не приходит.

Но в этот раз все иначе.

Чем больше я хочу исчезнуть внутри себя, тем громче становится голос извне. Мягкий голос, который говорит о простых вещах, таких как снятие мерок для платья. Мелодичный голос, который заставляет меня чувствовать себя спокойно... защищённым. Она произносит имя... Клаудия, и мое сердце сжимается от чужого чувства. А потом она рассказывает мне об этой девочке, ее приключениях, ее взрослении.

Я не знаю как, но моя коробка расширяется. Мне хочется ухватиться за нее и удержать, но она медленно распутывается, пока я снова не оказываюсь в комнате. И я не один. В моей белой комнате вижу прекрасного ангела, который шепчет успокаивающие слова. Чем больше я слушаю, тем больше меня завораживает этот звук.

Пока не появляется дверь.

Нет!

Я не хочу встречаться с демонами. Они заберут меня.

Я пытаюсь спрятаться, но ее прекрасный голос не дает мне этого сделать. Он проникает в каждый атом комнаты и эхом отдается в самом моем существе. Она держит свою руку передо мной, но я только качаю головой. Я не могу прикоснуться к ней. Она слишком чиста... Я запятнаю ее.

— Я буду оберегать тебя, — говорит мне Ангел, и я поднимаю голову, чтобы заглянуть в ее глаза.

Ослепительный свет обрушивается на меня, и то ли от страха, то ли из чувства безопасности, я хватаю ее за руку.

— Каталина?

Мои глаза с трудом привыкают к дневному свету. Каталина сидит на корточках, ее лицо наполнено беспокойством.

— Ты в порядке? — спрашивает она, придвигаясь ко мне.

— Теперь да, — я пытаюсь сформировать слова, — Спасибо.

Она даже не представляет, что она для меня сделала.

— За что? — Она хмурится.

— Ты заставила их уйти... — Я не знаю, понимает ли она... Наверное, никто не понимает.

— Кого, Сару? — Имя этой женщины заставляет меня скривить губы от отвращения.

— Нет, — я делаю паузу, пытаясь найти способ заставить ее понять, — демонов. Ты заставила демонов уйти.

И не в первый раз.

Последние десять лет ее лицо было моим единственным проводником в реальность. Единственной связью с миром.

Не знаю, любовь ли это к ней или благодарность, которую я чувствую в своем сердце, побуждают меня сделать это, но я шокирую даже себя, когда поднимаю руку, чтобы коснуться ее щеки.

Я закрываю глаза на мгновение, ожидая, что боль придет.

Удивительно, но ее нет.

— Ты всегда прогоняешь демонов. — Я открываю глаза и позволяю слезам течь. Мне не страшно показаться слабым перед ней. Только осознание того, что она рядом, заставляет меня чувствовать себя таким сильным.

— Марчелло, ты... — Она смотрит на меня с благоговением. Не теряя храбрости, я делаю следующий шаг и беру ее руку в свою. Я издаю громкий стон от ощущения. Я нерешительно обхватываю ее руку пальцами, и мне приходится потратить минуту, чтобы выровнять дыхание. Человеческий контакт. Неболезненный человеческий контакт. Впервые за десять лет.

— Лина, — хриплю я, желая передать все, что чувствую сейчас, но не могу.

— Шшш, все хорошо, — шепчет она и переплетает наши пальцы.

Я смотрю на наши соединенные руки, кажется, целую вечность.

— Я могу прикоснуться к тебе, — говорю я, больше для себя.

Может быть, я все еще заперт в своем сознании. При этой мысли меня охватывает глубокое разочарование. Это было бы не в первый раз... Каждую ночь я засыпаю с мыслями о Каталине. Мечтаю прикоснуться к ней, поцеловать ее.

— Это реально? — шепчу я, поднимая глаза, чтобы посмотреть на нее, умоляя ее сказать мне, что это так.

— Это реально. Я настоящая. — Ее тело придвигается ближе, и наши колени почти соприкасаются.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но обнаруживаю, что у меня заплетается язык. Она ослепительна. От ее красоты, сияющей из глубины души, у меня перехватывает дыхание. Я сжимаю ее руку. Мне хотелось бы выразить словами, как много она для меня значит.

Но я не могу.

Я не заслуживаю этого. Я не заслуживаю ничего из этого. Ни ее сострадания, ни ее утешения. И все же я так слаб, что не могу даже держаться подальше.

— Ты в порядке? — спрашивает она меня, и я просто киваю. Я подношу ее руку к своим губам для мимолетного контакта.

— Спасибо, — говорю я ей снова, мой голос полон эмоций.

— Тебе не нужно благодарить меня, — уголки ее губ приподнялись. — Мы семья.

— Семья... — повторяю я, это слово так чуждо на моем языке. Наши определения семьи по своей сути противоположны. Для меня семья всегда была связана со страданиями... для нее, похоже, это понятие включает в себя гораздо больше.

Все еще держа меня за руку, она придвигается ко мне так, что мы оба упираемся в книжный шкаф. Она вытягивает ноги, чтобы принять более расслабленную позу, и я следую ее движениям.

— Могу я спросить, почему ты ненавидишь, когда к тебе прикасаются? — Ее голос негромкий, но он как бальзам на мою израненную душу.

— У меня было не самое лучшее детство, — начинаю я и делаю глубокий вдох. — Было несколько вещей, которые произошли... — Я качаю головой. Я не могу ей рассказать, и, наверное, никогда не смогу.

— Шшш, все в порядке, ты не должен рассказывать мне сейчас. Но мне хотелось бы, чтобы ты знал, что я здесь... если тебе что-нибудь понадобится.

— Спасибо.

Мы сидим в комфортной тишине некоторое время, и я не думаю, что когда-либо раньше чувствовал себя так спокойно.

— Я... я должна признаться, — говорит Каталина, и я поворачиваюсь к ней. Ее щеки покраснели, голова низко опущена. — Я даже не знаю, как это сказать. Господи! — Она поджимает губы.

— Ты не можешь сказать ничего такого, что могло бы меня разозлить, Лина. — Я заверяю ее, и на ее лице появляется небольшая улыбка.

— Мне нравится, когда ты называешь меня Линой, — шепчет она, почти смущаясь.

— Тогда с этого момента я буду называть тебя так.

— Я... неделю или около того назад я была ночью на кухне и... услышала тебя.

— Ты слышала меня. — Я тяжело сглотнул, мне не нравится, к чему все идет.

— Тебе снился кошмар, — объясняет она, и я зажмуриваю глаза, стыд заполняет меня.

Сколько себя помню, у меня были ночные кошмары. В большинстве случаев мне помогает снотворное, но даже тогда... Мысль о том, что Каталина могла слышать меня в самый неподходящий момент, выводит из себя.

— Я не хотела вмешиваться, но я беспокоилась о тебе, поэтому вошла в твою комнату. Мне очень жаль, — настойчиво добавляет она.

— Я... я что-нибудь сделал? — В такие моменты у меня не получается контролировать себя. Надеюсь, я не причинил ей вреда.

— Ты, — начинает она, но краснеет, — поцеловал меня. — Ее голос такой тихий, что я едва могу его расслышать.

— Я поцеловал тебя? — повторяю я, почти в благоговении, и она кивает. Я поцеловал ее... и даже не помню этого.

Я ругаюсь себе под нос.

— Мне так жаль, — быстро пытается успокоить она меня.

— Не надо... Я злюсь, потому что этого не помню. Не потому, что это случилось. — Мне приходится сделать глубокий вдох. Я так долго мечтал об этом, а когда это действительно произошло, то ничего не помню об этом? — Это было хорошо? — быстро спрашиваю я, почти боясь ответа.

Она кивает.

— Думаю, да. Это был мой первый поцелуй. — Признается она, и мои глаза расширяются от шока.

Каталина, кажется, стыдится этого, поэтому я пытаюсь утешить ее собственным признанием.

— И мой тоже, хотя я этого не помню.

— Ты шутишь. — Она внезапно поворачивается ко мне лицом. — Ты хочешь сказать, что никогда ни с кем не целовался? Но как? — хмурится она.

— Я никогда не хотел. — Я пожимаю плечами. По крайней мере, это правда. Я бы не хотел, чтобы она знала о моем грязном прошлом... о том, что я делал, чтобы отец от меня отстал. Но даже тогда, я провел черту между такими интимными вещами, как поцелуи. Это никогда не казалось правильным.

— О, — кажется, она не уверена в себе, — мы можем сделать это снова, если ты хочешь. Поскольку ты этого не помнишь... — Она прерывается. На мгновение я ничего не говорю, слишком потрясенный тем, что она только что предложила.

— Если ты можешь... и хочешь, то есть, — быстро исправляется она, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Я бы хотел попробовать.

Я отпускаю ее руку и осторожно касаюсь ее щек. Она слегка вздрагивает, ее дыхание становится более резким. Я слегка провожу большим пальцем по ее губам, наслаждаясь ощущением ее кожи. Никакие сны не могли подготовить меня к этому... к тому, что ее обнаженная кожа будет находиться под моей.

Я все жду, что боль ударит меня и заставит отпрянуть. Но чем больше я исследую ее, тем комфортнее мне становится.

Я чувствую себя... как дома.

Касаюсь пальцами ее щеки, прослеживая ее черты, запечатлевая их в моей памяти.

— Ты восхитительна, — мой голос хрипловат. — Такая красивая.

Лина опускает ресницы от моего комплимента, розовое пятнышко окрашивает ее щеку.

— Я не думала, что нравлюсь тебе, — говорит она тихим голосом. — Ты всегда избегал меня.

— Только потому, что ты мне слишком нравишься. Быть рядом с тобой и не иметь возможности прикоснуться к тебе... — стону я. — Это чистая пытка.

— Ты мне тоже нравишься, — признается она, и я ухмыляюсь, как дурак. Слова, о которых я всегда мечтал...

Я медленно наклоняюсь вперед, пока наше дыхание не смешивается. Ее глаза широко раскрыты, и она прикусывает губу. Не думаю, что она понимает, что это делает со мной. Я нависаю над ее губами, почти боясь сделать последний шаг.

Но я делаю это.

Накрываю губами ее, почти как прикосновение перышка. Я вдыхаю ее сущность, и ее рот открывается, чтобы впустить меня. Ее вкус... ее ощущения... Я не могу удержаться и притягиваю ее ближе, превращая сладкий поцелуй в настойчивый. Ее руки напряжены, и я понимаю, что она очень старается не прикасаться ко мне. Мое сердце согревается от ее заботы. Мы целуемся, кажется, часами, и когда мы наконец отрываемся друг от друга, то оба тяжело дышим.

— К чему это нас приведёт? — спрашивает меня Лина, ее голос звучит с надеждой.

— К чему захочешь. — Кажется, у меня не так много границ, когда речь идет о ней. Она разрушает даже те, которые я когда-то считал непробиваемыми.

— Мы можем не торопиться? Иметь нормальный брак?

— Не торопиться, хорошо . Мне бы этого хотелось, — откровенно отвечаю я.

Может, не все потеряно.

Может, для меня все-таки есть надежда.

Ближе к вечеру я

встречаюсь с Владом в охраняемом месте. Припарковав машину, он выходит из нее и бросает мне папку.

— Что это?

— Отчет о судебно-медицинской экспертизе нашей милой монашки.

Я открываю его и бегло просматриваю его содержимое. Там не так много. Причиной смерти была признана потеря крови, но патологоанатом прокомментировал наличие нескольких разрывов на левом желудочке сердца. Это, а также некоторые повреждения на ребрах, позволили предположить, что монахине могли нанести удар ножом в сердце, после чего она истекла кровью.

— Я не понимаю, почему это так важно. — Я пролистываю папку и передаю ее ему обратно.

— А вот замечания патологоанатома довольно интересны. Предположим, ее действительно ударили ножом в сердце. Мы с тобой оба знаем, как трудно это сделать. Нужно идеальное лезвие, идеальный угол и нужное количество силы.

— Значит, у нашего подражателя достаточно анатомических знаний, чтобы нанести смертельную рану. — Я приподнимаю бровь, глядя на него.

Он прав в том, что проткнуть кого-то в сердце не так просто, как кажется, в основном потому, что ты не будешь наносить удар над сердцем, скорее тебе придется наклонить нож под углом снизу. И даже это во многом зависит от типа используемого лезвия и силы преступника, поскольку сначала нужно пройти через жировую и мышечную ткани.

— Я прокрутил в голове несколько сценариев. — Влад начинает расхаживать передо мной.

— Рассказывай.

— Патологоанатом упомянул только рваные раны, но не дыры или что-то, что могло бы однозначно идентифицировать это как удар ножом. Это значит, что рана была не слишком большой.

— Или ей не проткнули сердце. — Я указываю на очевидное.

— Но, если это так, — продолжает Влад, — тогда наш подражатель намеренно использовал узкое лезвие, чтобы проткнуть сердце, но в итоге отсрочить смерть.

— К чему ты клонишь?

— Значит, она истекла кровью. Но это произошло не сразу. На это нужно время. Мы с тобой оба это знаем.

— И что?

— Посмотри еще раз на отчет. Там есть список всех ее травм. Но знаешь, чего там нет?

Я жду, зная, что он меня просветит.

— Раны, полученные при обороне. Никаких. Токсикологический отчет тоже чист, так что она не была под действием наркотиков. Если бы рана была неглубокой, у нее было бы достаточно времени, чтобы бороться.

— Значит, борьбы не было. — Я хмурюсь, обрабатывая информацию. — Это означает...

— Преступником был кто-то, кого она знала.

— Ближе к делу. — говорю я. — Может быть миллион других причин, по которым она не стала с ним драться, верно?

— Разве? Я провел всю ночь, перебирая все возможные сценарии. Вот здесь, — он указывает на файл, — никаких защитных и жестких ранений. То есть ее руки были свободны, но она даже не поцарапала своего убийцу. Ее ногти были чистыми. И я не имею в виду, что кто-то специально их чистил. Просто под ними не было никаких инородных тканей. — Я вижу, что Влад начинает волноваться, поэтому я просто жду, когда он продолжит.

— Есть два вероятных исхода. Первый - она была слишком шокирована, чтобы отреагировать. Это возможно, но не совсем вероятно. Это рефлекторная реакция, особенно при самообороне. Второе... — Он делает паузу и поворачивается ко мне. — Она была добровольным участником. — Его лицо серьезно, когда он говорит это, и я не могу удержаться, чтобы не разразиться смехом.

— Значит, она хотела этого. Ты слышишь, как это абсурдно? — Кто добровольно согласится быть разрубленным на куски и выставленным на алтарь?

— Кому-то промыли мозги. Кто-то, кто верит, что в его смерти есть какая-то высшая цель? — Влад пожимает плечами. — Люди отдавали свои жизни и за меньшее. — Он произносит это скучающим тоном.

— Ты говоришь о людях, как будто ты не один из них, —резко отвечаю я.

— С таким же успехом я мог бы и не быть. — Он ухмыляется, затем идет к своей машине и открывает багажник, показывая спящего мужчину.

— Что это? — простонал я, прекрасно понимая, что Влад имеет в виду. Так вот почему он хотел встретиться здесь. Я качаю головой.

— Как я уже сказал, пока это только теория, но мне хотелось бы проверить ее на практике.

— А ты не мог бы сделать это сам?

— Ты же знаешь, что не могу. Мне нужен кто-то, кто будет держать меня в узде.

Тогда Влад говорит мне, что тот человек - крыса, и он все равно получил бы подобное наказание.

Я неохотно соглашаюсь, и мы устанавливаем все переменные для эксперимента Влада. Он точно все продумал.

Когда мужчина приходит в себя, Влад наносит ему удар длинным узким ножом. Мужчина борется в руках Влада, его руки брыкаются, пытаясь вцепиться во Влада.

Я нахожусь в стороне, наблюдаю.

После того, как Влад вынимает нож, след крови начинает медленно падать. Он делает несколько шагов назад и оценивает ситуацию. Конечно, у мужчины шок, и он немного спотыкается, зажимая рану, но не падает. Он бросается на Влада, пытаясь отобрать у него нож.

— Ты доказал свою точку зрения. Заканчивай, — кричу я Владу, уже видя признаки того, что он борется со своим контролем. Думаю, мое предупреждение запоздало на секунду, потому что Влад заваливает мужчину на спину, его нож режет и режет. Я вздыхаю, сцена передо мной слишком знакома. Я сажусь в машину и на мгновение закрываю глаза. Пройдет некоторое время, прежде чем его ярость пройдет.

Стук в окно заставляет меня проснуться, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Влада, полностью покрытого кровью. Я опускаю окно и протягиваю ему салфетки. Он вытирает кровь с лица. С его костюма капает кровь, и я могу только представить себе состояние тела, если Влад так выглядит.

— Спасибо.

Я выхожу из машины и осматриваю его работу. Мужчина полностью растерзан, его тело представляет собой массу искореженной плоти и костей.

— Ну что, это доказало твою гипотезу? — спрашиваю я с иронией, и Влад усмехается.

Он приседает и берет руку мужчины - или то, что от нее осталось.

— Я бы сказал, что доказал свою точку зрения. Если ты не хочешь в это верить, дело твое. — Он пожимает плечами, показывая мне остатки крови под пальцами мужчины и несколько царапин на своей коже.

Я помогаю ему закинуть тело в багажник его машины, после чего он отправляется в путь.

Теория Влада звучит безумно. Черт, да она и есть сумасшедшая. Зачем кому-то добровольно позволять серийному убийце убивать себя? Но если есть хоть какой-то шанс, что он может быть прав... Тогда монахиня знала подражателя. Это начало. И я не могу позволить себе оставить ни одного нераскрытого дела. Не тогда, когда мне есть кого защищать.

Я возвращаюсь в машину и еду домой, отмечая, как было уже поздно уже. Когда я вернулся в дом, было уже, наверное, чуть больше двенадцати. Моя первая мысль - пойти и привести себя в порядок, поскольку я, должно быть, тоже в кровавом месиве.

— Марчелло? — слышу я голос Каталины.

— Лина? Что ты делаешь в такой час? — Она подходит ко мне и задыхается, когда видит, в каком я состоянии.

— Ты ранен? Боже, что случилось? — Она хмурится, глядя на меня, ее лицо полно беспокойства.

— Кровь не моя, — говорю я и пытаюсь, как мне кажется, улыбнуться. — Мне нужно смыть это. — Я иду в сторону своей комнаты, а Лина следует за мной.

— Ты... — начинает она, и ее нижняя губа дрожит.

— Я кого-то убил? Нет. Помог ли избавиться от тела? Да. — Я рассказываю ей краткую версию истории и расстегиваю рубашку. Кровь просочилась сквозь материал и теперь пачкает мою кожу, липкость заставляет меня чувствовать себя некомфортно.

— Тебе помочь? — спрашивает Лина, шокируя меня. Я смотрю на свой голый торс, а затем на нее, вопросительно поднимая брови. — То есть, если тебе нужна помощь, — быстро перефразирует она и опускает взгляд, явно смущаясь.

— А если бы я... — Я делаю два шага, пока не оказываюсь перед ней. — Как бы ты мне помогла? — Я слегка наклоняю ее подбородок вверх, наслаждаясь простым прикосновением. Каталина, возможно, единственная женщина в этом мире, к которой я могу прикоснуться без проблем. И я не знаю, благословение это или проклятие.

— Я могу помочь вытереть твою грудь. — Ее глаза смотрят куда угодно, только не на меня.

— Правда? — Я тяну, наслаждаясь тем, что вижу Каталину такой. Она только кивает.

— Следуй за мной. — Я провожаю ее в ванную и даю ей полотенце. Затем я снимаю свои брюки, оставаясь в одних боксерах.

Каталина тут же отворачивает лицо.

— Это необходимо? — спрашивает она тихим голосом, слегка прикрыв глаза рукой.

— Я бы не хотел сейчас намочить свои штаны, не так ли? — бросаю ей вызов.

— Так. — Она принимает мое объяснение. — А как же тогда рубашка? Разве ты не должен снять и ее? — Ее вопрос достаточно невинный, но я еще не готов к тому, чтобы она увидела мою спину. Не в ближайшее время.

— Я могу сделать это сам, если... — Я меняю тему, но она прерывает меня.

— Я сделаю это.

Она берет полотенце и промокает его, прежде чем встать передо мной.

— Можно? — Она спрашивает моего одобрения, прежде чем прикоснуться ко мне, и мое сердце грозит разорваться в груди.

— Пожалуйста. — Ч веду ее руку, пока она не ложится на мою грудь. Каталина вытирает кровь, ее движения мягкие и нежные.

— Спасибо, — говорю я. Я мог бы просто принять душ, но, чтобы она делала это? Это похоже на сбывшуюся мечту.

Каталина так сосредоточена на своей задаче, что не замечает, как опускается все ниже и ниже. Когда ее движения следуют ниже моего пупка, мне приходится подавить стон. Она хоть понимает, что делает со мной? Еще чуть-чуть, и Каталина бы увидела, как сильно она на меня влияет.

Но я не хочу ее пугать. Пока не хочу.

Я беру ее руку и подношу к своему рту для мягкого поцелуя. Должно быть, она все заметила... судя по розовым пятнам на ее щеках.

— Я ничего не могу с собой поделать, ты знаешь. Не тогда, когда ко мне прикасается красивая женщина. — Я наклоняюсь вперед, чтобы прошептать ей в волосы. Она слегка хихикает, и этот звук — чистая музыка для моих ушей.

— Я... Спасибо, — отвечает она, румянец распространяется до корней ее волос.

После того, как она смыла кровь с моего тела, я пытаюсь уговорить ее пойти в свою комнату и немного поспать.

— Можно я останусь с тобой? — спрашивает Лина, и мне хочется сказать "да", но...

— Не сейчас, Лина. Ты видела, каким я могу стать ночью. Что, если я причиню тебе боль? — Я качаю головой, прекрасно зная, насколько сильными могут быть мои ночные кошмары.

— Не причинишь! — сразу же говорит она. — Ты не сделал этого в прошлый раз.

— Я не доверяю себе. Может быть, в будущем. Но сейчас? Я не буду рисковать. — Я придвигаюсь ближе к ней, намереваясь показать ей, что я не отвергаю ее, а защищаю. Пусть даже от самого себя. Я глажу ее щеку тыльной стороной ладони, прежде чем наклониться и коснуться губами ее губ. — Иди, — шепчу я.

Она смотрит на меня мгновение, ее глаза полны тоски, но она выполняет мою просьбу.

Черт возьми!

Мне нужно взять себя в руки. Даже если это снова означает терапию. Я должен сделать это ради Лины.

Все, чего я когда-либо хотел, находится в пределах моей досягаемости. Мне просто нужно быть достаточно храбрым, чтобы принять это.