Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 13

Каждый способен творить чудеса. Мы можем переноситься в прошлое через воспоминания, смотреть в будущее сквозь мечты, и управлять настоящим — следуя цели.

— Зачем ты сделал это с собой?

— Потому, что так надо.

— Всё равно не понимаю, — Агата шептала, а её пальцы осторожно касались шрама на моей шее. — Сабина может поверить в шрам, но не твоему лицу.

— Поэтому лицо будет сокрыто, — задумчиво проговорил я, поглаживая её волосы. — Перепуганная мать, которая смоталась хоронить родственницу, узнала, что ложь. Она мчится в родовое гнездо, и узнаёт, что на сыночка совершено покушение. Старушку едва ли не удар хватит. А сын был ранен, ему перерезали горло. Парень чудом выжил, но у него до неузнаваемости изменился голос. Такое возможно.

Агата тихо вздохнула, плотнее прижимаясь ко мне.

— Но лицо, глаза…

— Я скрою лицо под маской. Зачем? Есть парочка вариантов, как это объяснить.

— Тогда я вдвойне не понимаю, зачем ты нанял этого мясника и порезал себе горло! — прошипела раздосадованная Агата.

— Шрам не для матери. Однажды я выйду в свет. В высший свет. И буду играть роль Антони. Я хочу, чтобы те, кто это сделал с ним, были в ужасе и верили, что перед ними переживший покушение Веленский.

Агата больше ничего не спросила, а лишь скользила ладонями по моему телу. Она уже хорошо меня знала, изучила каждую неровность на коже и каждый шрам, включая пять пулевых. Агата никогда не была навязчива. Она всегда вовремя останавливалась, вот и теперь, поняв, что заходит на зыбкий лёд, отступила, мирно заснув у меня на груди. Я осторожно выскользнул из постели, аккуратно укладывая её голову на подушку. Подошёл к окну и распахнул его. Ночной воздух, как и всегда, стал для меня стократно чище. Я вдыхал полной грудью, наслаждаясь приятной прохладой ветра, который щекотал моё нагое тело. Рука машинально коснулась шеи, а затем ран от пуль, которые помнила плоть.

«Пять пуль за один день. Это слишком».

Мой взгляд вперился в ночные небеса, а мысли летели далеко-далеко, в прошлое, в тот самый злосчастный день.

«Как давно это было? — подумал я. — А всё свежо, будто случилось вчера. Я помню всё. Помню всех. Помню».

Ядро со свистом пролетело в метре от меня, ухнув в земляной вал за спиной. Оттуда послышалась ругань, но высовываться никто не спешил.

— Плотно кладут, твари! — донёсся весёлый голос сержанта, скрывавшегося по ту сторону укрепления. — Нас так распашут быстрее, чем проходчики дороются под стену.

— У меня приказ засесть и ждать! — крикнул в ответ я. — Спокойно ждём усиления! На огонь со стен не отвечать! Других вариантов нет.

Это было чистейшей правдой. Утром минувшего дня мы поднялись в атаку и под покровом тумана сумели взять первые две линии обороны форта практически без потерь. Двое убитых и четверо раненных — сущие пустяки в сравнении с тем, что могла и должна была устроить нам бардожийская пехота. Сработали как на учениях. Артиллерия подкатила замаскированные под стоги сена мортиры и начала плотный обстрел участка стены. Пока заспанные обороняющиеся прятались, ожидая перегрева наших орудий, мы совершили отчаянный рывок.

Новый удар уже по валу, за которым скрывался я, обсыпал меня и находящихся рядом аркебузиров пылью, но укрепление снова выдержало. Горло першило который час, пороховая гарь и земля, казалось, навсегда забили нос и рот, скрепя на зубах. Я наощупь достал платок, и смочив его водой из фляги, осторожно протёр веки.

— Арсений, — буркнул я, махнув рукой сержанту, раздувавшему намотанный на рукав фитиль. — Узнай, как скоро закончат проходчики!

— Есть!

— Гриша, — продолжил я, переведя взгляд на другого сержанта, — Отправь кого половчее из ребят, чтоб не подстрелили сразу, к Аперпагу в ставку.

— Писать что? — откликнулся тот.

— Всё на словах… А то ещё перехватят. И вели, чтоб не уходил, пока не дадут ответ. Когда подойдёт усиление? Нам надо закрыть правый фланг. Я уже дважды видел там всадника.

— Эт, да, — протянул стоящий рядом солдат, который непрестанно шарил дулом заряженной аркебузы в поисках цели. — Вынырнет из-за оврага, да обратно. Опять вынырнет на пару секунд и опять обратно. Я его давно пасу. Снять бы, да далековато, а напугать не хочется.

Снова глухо ухнуло орудие, подняв новый сонм пыли и матюгов, уставших от длительного стояния в грязи воинов. Я сплюнул и выглянул из укрытия. Метров в семидесяти впереди возвышалась крепостная стена, венчавшаяся зубцами с узкими бойницами. Солнце то и дело срывало блики многочисленных шлемов. Пока мы задыхались пылью, от непрестанных ударов из пушек, они выжидали, понимая, что время работает на них. Конечно, узнай ребята, что проходчики тащат под землёй бомбу, которая при должной удаче, переломит ход противостояния, они молотили по нам куда как активнее.

— Ещё час точно, капитан! — прокричал вынырнувший из лаза аркебузир. — К обеду управятся.

— К чьему обеду? — с интересом спросил я.

— Ну… — сержант замялся, оглянувшись на стену. — К нашему, я надеюсь.

— Это правильно, — хохотнул я, подмигнув ему.

«Нас не ровен час размажут, как муху по столу, а всё об одном думает, как бы поесть, поспать… ну, и про баб, наверняка».

Со стороны форта прилетело очередное ядро, с чавкающим звуком вмявшееся в насыпь. Вдруг в стороне протрубил горн. Было далеко, чтобы понять чей он, наш или их. Дудка она везде дудка. Это тебе не музыка, а боевая речь. И из этой речи я понял, что кто-то трубил построение для атаки.

— Пикинёры, — крикнул я, догадываясь, что этот горн нам сулит. — Вжаться в вал, но быть наготове!

И верно, угадал. С той стороны, где то и дело маячил всадник показались остроконечные шлемы и золочёные нагрудники. Я нервно сглотнул.

«Досиделись, мать вашу. Кирасиры».

— Пики на пле-е-е-е-чо! — не дожидаясь дополнительных команд, взревел Григорий Бестужский. — Стро-о-о-йся!

Со стороны форта снова прилетело ядро, а сразу за ним ещё одно. Мы стояли между двумя валами, прикрываемые одним от обстрела, но не могли полностью перегородить расстояние между ними. Крайние правые ряды оказывались в зоне поражения пушек форта.

— Арсений! — крикнул я. — Двадцать аркебуз на мой вал.

— Есть!

Топот копыт возвестил меня о том, что кирасиры хлынули в бой. Я старался не смотреть в их сторону, продолжая отдавать команды.

— Построение в терцию четыре шеренги, стан-о-о-о-вись! Аркебузы заря-я-я-жай! Без команды не стрелять!

— Как бы не помяли, — тихо заметил завсегда хмурый лейтенант Иляс. — Нам четверть пик со стены снимут, прежде, чем они вступят в бой.

— Кирасиры не ударят в нас, — быстро ответил я. — Первый заход будет на соседний вал! Верь мне. — И не обращая внимания, проникся он моим предположением или нет, я снова закричал. — Первая шеренга на колено! Вторая в рост!

Топот копыт становился всё громче. За спиной словно град по стеклу долбили снаряды, наши палили в ответ из аркебуз и малюток (мелкокалиберная безоткатная пушка). Можно было бы зарядить их картечью, но я решил продолжать нервировать вражеские расчёты на стене. Вдали послышалась стрельба и множественные гулкие залпы.

«Кажется, началось. — Радостно подумал я. — Общее наступление? Хорошо бы».

Кирасиры были совсем близко.

— Терция! Стро-о-о-о-ся! Занять оборону! Арсений, по стенам свободный огонь!

Наш вал окутало облако сизого дыма. Аркебузиры палили, как заведённые. Шомпол в ствол, три такта, порох на пол ногтя, утрамбовать, войлочный пыж, утрамбовать, пуля, войлочный пыж, утрамбовать, порох на полку, взвести курок, тёрку прижать к упору, прицелиться… выстрел!

— Дым на кромку вала! — вопил я, срывая голос. — Запалить, к чертям собачим!

И солдаты кидали пучки травы, вымоченные в смоле, на вершину земляного вала, кашляя, растирая красные от гари глаза, но делали своё дело. Прошло секунд тридцать, если не меньше, когда стена едкого чёрного дыма окутала огрызающееся выстрелами укрепление. Защитников стен это, без сомнения, нервировало, но они продолжали палить по нам вслепую, благо орудия уже были пристрелены. Ну, хоть так…

— Пора, — прохрипел лейтенант Иляс Гатчевский, глядя на меня.

— Давай, — тихо ответил я.

В терцию пикинёров уже трижды прилетало пушечное ядро. У первого вала лежало с десяток изуродованных тел. Сабли кирасиров сверкали в лучах полуденного солнца.

— Огонь! — крикнул я, когда от всадников до терции оставалось не более тридцати метров.

Оглушительным раскатом многоголосной канонады, аркебузы выплюнули рой свинцовой смерти навстречу кирасирам. В этот момент их ударный кулак как раз разделялся на два, чтобы нанести одновременный удар за оба вала. Я этого не ожидал, однако к моему вящему удивлению, маневр сыграл против самого противника. Первые десять, а то и пятнадцать кирасиров вылетели из сёдел, или схватив пулю, завалились на круп лошади. Из-за ограниченного пространства, их манёвр едва не сорвался. Отряд правой руки, покатился на наш вал прямиком на пики. Аркебузиры не могли успеть зарядиться по новой, хоть все и имели выучку делать это за пятьдесят секунд. Терция не дрогнула. И когда врезаясь друг другу в спину, кирасиры застопорились, с вала ударили во второй раз в стоящие мишени, почти в упор.

Я перевел взгляд на первый вал, и моё сердце замерло. Блестящие шлемы кирасиров мелькнули над насыпью, проносясь мимо. Это могло значить лишь одно. Мы потеряли… половину? Мышцы свело судорогой. Я машинально вскинул аркебузу и навёл на ближайшего ко мне кирасира с вычурной кокардой в виде черепа. Оттянул курок и выстрелил. В последний момент, он посмотрел на меня, буквально за долю секунды до того, как упасть. В глазах офицера я не видел страха, в них было превосходство. Он словно знал, что-то недоступное мне. В следующий миг, пуля пробила его шею, выбивая из седла. Я знал, что внизу мои ребята приняли его с распростёртыми объятиями.

— Шепсов! — завопил я, силясь перекричать гвалт сражения. — Шепсов!

Лейтенант, что командовал второй терцией по ту сторону вала не мог меня услышать, либо уже был убит. Вновь протрубил боевой рог, кирасиры строились для новой атаки. Отряд, что пришёлся на наш вал, как мог отступал, потеряв добрую половину бойцов.

«А сколько убито наших? — гадал я, осматривая землю. — Чёрт возьми, не менее сорока. И это при том, что мы успешно отбились… Пушки на стенах, не дадут нам пощады. Где подкрепление, разорви меня снаряд?».

— Арсений, — прокричал я. — Арсений!

— Он ранен, — ответил кто-то.

Я не мог различить лица, солдата, его уже венчала свежая окровавленная повязка.

— Первый вал, — завопил я, едва не разрывая голосовые связки. — Кто командует? Кто уцелел?

К счастью, меня услышали.

— Никифоров!

— Никифоров! Санька! — едва не приплясывая от радости, что хоть кто-то из толковых ещё в строю, прокричал я. — Вместе со всеми, кто выжил! Ко мне на вал! Без команды! Выполнять!

И не дожидаясь ответа, я снова заорал.

— Аркебузы! Свободный огонь по стене! Терция! Четвёртая шеренга пять шагов назад! И-и-и-и! Ра-а-а-аз!

Я уже успел зарядиться снова, и вынырнув над валом, саданул по сверкающему вдалеке шлему, надеясь, раскроить ему череп. Рядом свистнули две пули, уже привычно в вал ухнуло ядро. На этот раз очень близко, и я, потеряв равновесие упал, едва не напоровшись на пику. Ребята с первого вала разрозненной гурьбой, перепрыгивали на нашу сторону. Кто-то успевал проскочить, иные падали, сражённые выстрелами. Но всё же большинство миновало опасный участок. Слишком далеко для прицельного выстрела. Терция вновь сомкнула ряды, пропустив выживших.

Над полем снова грянул горнист кирасиров, и я с удивлением понял, что они уходят. Второй атаки не будет. Мы выдержали. Я начал считать, сколько осталось в строю наших, и сердце сжималось. Семьдесят девять человек из четырёхсот, которые вчерашним утром атаковали первый вал. И с каждым мгновением это число таяло.

— Алексей, — тяжело дыша процедил сержант Никифоров, хватая меня за рукав и указывая вдаль. — Драгуны!

«Этих ещё не хватало, — подумал я, глядя, как к замершим после отступления кирасирам, примкнул строй конных стрелков. — Ладно, ещё пободаемся».

— Алексей Андреевич, можно взрывать! — отрапортовал вынырнувший из-под дыры в земляном вале, чумазый проходчик.

— Взрывайте, вашу мать! — резко крикнул я, перепугав того сапёра. — Взрывайте! — и уже не глядя на него, завопил, надрываясь, как умалишённый. — К штурму приготовиться! Как рухнет стена, аркебузиры за мной! Лезем в любую дыру, что останется в стене и двигаемся внутри к ближайшей башне. Во двор не соваться! Не паниковать! Арсений!

— Я, — с готовностью выкрикнул, как оказалось стоящий рядом со мной сержант.

— Пикинёры на тебе! Не дай ударить нам в спину, когда пойдём. Костьми ложитесь, но заходите только когда мы будем внутри! Задача ясна?

— Есть, — хмуро, но решительно ответил он.

«Прости, Тихий, но вы поляжете, — подумал я, глядя ему в глаза. — Но не печалься, следом поляжем и мы».

— Малюток развернуть! — ревел я, купаясь в боевом раже, что охватил меня. — По драгунам бить без команды! Расчёт на месте, от пик ни на шаг, как они двинуться, орудия бросить!

— А что нам? — вставил появившийся из провала в земле командир проходчиков.

— Выживай, Фёдор, — честно ответил ему я. — Сидите под землёй, когда кавалерия пройдёт мимо вас, попытайтесь добраться до наших.

Я оглянулся, вдалеке творился какой-то хаос. Беспорядочная пальба стала настолько привычной, что я даже успел о ней забыть, свыкнуться, как с шёпотом ветра.

— Почему не взрыва… — начал было я, как вдруг из-под земли пахнуло жаром.

В следующую секунду я уже лежал ничком, сбитый с ног тяжелейшим ударом, что сотряс окрестности. Жахнуло так, что наш вал осыпало каменной крошкой, оставившей несколько раненых. Я выглянул из-за вала и увидал огромный пролом в стене, все ещё осыпавшейся в облаке пыли.

— Вперё-ё-ёд! — прокричал я, отбросив аркебузу и выхватил из ножен саблю. — Покажем засранцам, что такое пехота псковичан!

Мы хлынули вперёд, заливаясь яростными криками, успев пробежать половину расстояния до стены, прежде чем с форта снова заговорили очнувшиеся от потрясения стрелки противника. Это было уже неважно. Ничего уже не было важно, кроме того пролома, в который вперился мой взгляд. Я не смотрел назад, не глядел по сторонам, а только бежал, толкая землю под себя, на пределе возможностей, не думая о выдержке и усталости.

Нырнув во всё ещё опускающийся на землю каменный туман, я метнулся к разорванной стене, выискивая лаз. Мимо вжикнула пуля.

— Гранаты! — откуда-то сбоку глухо прокричал сержант Бестужский.

«Ещё живой? — успел подумать я. — Молодец!».

В пролом полетели гранаты, а я глядел на чёрный провал, уходящий в глубь стены.

— Прекратить! Прекратить! — вопил я, и выждав секунд пять, и бросился вперёд, в темноту укрепления. — За мно-о-о-й!

Я оказался под стеной. Первая дверь. Не закрыта! Помещение. Караулка входа в башню. Пустая. Снова дверь. Никого. Ещё одна. Дёрнув дверную ручку на себя, я едва не лишился головы. Сразу две пули просвистели мимо, одна лишь сорвала кожу с моего виска. Я действовал по наитию, не думая, и не рассуждая. Выпад, тело распростёрлось в немыслимом прыжке, правая нога впереди, колено согнуто, левая толкнулась вперёд. Рука уже колола, прежде, чем я вновь ощутил опору. Солдат застыл, тщетно хватая воздух с пробитой насквозь грудью. Я рывком высвободил саблю, тотчас принимая удар второго противника в шестую защиту. Он оказался слишком близко, и мне удалось садануть его по зубам чашей гарды. Тот зашатался. Снова укол, не разгибаясь после выпада, в пах. И мулинет снизу-вверх, разрубая ему лицо.

«Это псковская пехота, твою мать!» — хищно прорычал я, ни то в голове, ни то наяву.

За спиной топали десятки башмаков, рвущихся в рукопашную солдат. Я мчался, не помня себя, забыв о заправленном за пояс пистолете, выпрыгивая за каждую дверь, будто голодный или даже бешеный зверь, снова и снова разя ошеломлённого врага.

— Алексей! — кричал взмыленный словно конь Арсений. — Алексей!

— Тихий? — удивлённо спросил я, оглядывая его с ног до головы. — Живой?

— Не ждал, да? — спросил он, и я почувствовал в его голосе разочарование.

— Да не в этом смысле…

— Так точно, — сухо ответил он, продолжив доклад. — Башня занята. Мы блокировали три яруса. Доступа на верхнюю площадку нет, там уже человек пятьдесят стрелков, носа не высунуть.

Только после его слов, я осознал, что не помнил последних минут боя.

«Что я делал? Где был? Какие приказы отдавал? Всё как пеленой затянуто».

— Так… Организовать дозоры…

— Сделано.

— Что видно? Подкрепление скоро здесь?

— Похоже, не будет подкрепления, — устало ответил Арсений, садясь прямо на пол, отбросив субординацию.

— Как это понимать? Объяснись, — отрывисто отчеканил я.

— Вон бойница… — зло прошипел он. — Можешь сам полюбоваться… Они уходят.

Оставив на потом воспитательную работу, я прильнул к бойнице. Валы, что мы с таким трудом сдерживали уже были в руках кирасиров и драгунов. А на горизонте… далеко-далеко… клубилась пыль… отступающих порядков нашей армии.

— Мы же взяли стену, — ошеломлённо прошептал я.

— Я тоже ничего не понимаю, — признался Тихий. — Видно хорошо им там… дали…

— Ждем, — бросил я, совладав с волнением.

— Чего ж ещё остаётся, — хохотнул Арсений.

— Отставить истерику! — прикрикнул я. — Расставить посты! Доложить сколько пороха осталось!

— Нисколько, — ответил сержант, совершенно не проникнувшись моим командным тоном.

— Лёша, всё… — тихо добавил он, подняв на меня взгляд. — Отвоевались.

— Разберёмся, — процедил я, с ненавистью глядя на сержанта.

Время шло, а нас не спешили штурмовать. Противник медлил, сознавая своё превосходство. На исходе второго часа, меня позвали на нижний ярус.

— Там парламентёр, Алексей Андреевич, — отрапортовал запыхавшийся солдат. — Спрашивают вас… ну, то есть главного.

— Ну, пойдём, — буркнул я, увлекаемый стрелком за собой.

Мы шли вниз. Очень долго шли. Я словно впервые видел помещения, которые сам и прошёл ранее, притом первым. Приходилось то и дело перешагивать, а иногда и перепрыгивать через трупы. Я так и не свыкся с мыслью, что можно наступить ногой человеку на грудь, даже мёртвому, хотя служил вот уже пятнадцать лет. Лежали и наши и чужие. Чужих было больше, чему я не мог не радоваться, пускай и сознавая, что теперь это не имеет ровным счётом никакого значения. Мы остановились в караулке первого этажа. Здесь было тесно. Десяток аркебузиров держали на прицеле изрешечённую многочисленными залпами, ставшую ветхой дверь. Я остановился радом с ней, возле стены, держа саблю наготове.

— Капитан Алексей Яровицын, готов слушать.

— Хорошего дня, капитан, — ответил вкрадчивый голос. — Ваши люди верно голодны?

— Мои люди полны решимости и задора, — деланно хохотнув, заявил я. — Вас их чаяния не касаются.

— Ну, почему же… — прозвучало после небольшой паузы. — Вы же в моём форте, капитан. А как гостеприимный хозяин, я должен проявить участие. К чему страдать солдатам? Они храбро сражались, их судьба ничем не омрачена, ведь они исполняли приказы… тех, кто вас бросил.

Он замолчал. Я хотел было сказать что-то дерзкое, о том, что это тактический маневр, и мы скоро всех тут размажем, но язык не повернулся так глупо врать. И он, и я понимали суть сложившегося положения.

«Нас не будут штурмовать. Они будут держать нас взаперти неделю, максимум две, а потом мы выйдем сами без единого выстрела. Подкрепления не будет. Обоза нет. Мы — мертвецы».

— Я не услышал вашего имени, — заговорил я, приготовившись к, вероятно, самой сложной шахматной партии в жизни.

Он помолчал и это молчание было красноречивее любых угроз.

— Дементий Лапиньский. Командор форта Корвник.

— Дементий, о чем конкретно вы хотели поговорить?

— О вашей сдаче, разумеется, — ответствовал голос за дверью. — Вы окружены. Шансов нет. Но я уважаю солдатскую доблесть. Вам удалось меня удивить. Я предлагаю почётную сдачу.

— На каких условиях?

— Жизнь, — коротко ответил Лапиньский. — Очень выгодные условия, так?

— Гарантии? — сухо осведомился я.

— Давайте не будем играть, Яровицын? Вы же всё понимаете… С каждым часом предложение будет хуже.

Я это действительно понимал. Как и то, что живыми, мы из этого форта не выйдем никогда. Поларния славилась на весь мир искуснейшими кузнецами, гибкими дипломатами, великолепной конницей, а также некромантами. Проклятыми чернокнижниками, что черпали своё могущество из материи, которую любой здравомыслящий человек считал неприкосновенной. Они оживляли мёртвых. Назвать это жизнью было нельзя… Но что и как именно они делали… То знание находилось в области тёмного… Очень тёмного знания, о котором до наших краёв доходили лишь обрывочные сведения и сказки.

— И всё же, каковы условия почётной сдачи? Не хотите играть, так не будем, — взял быка за рога я. — Что вы можете гарантировать моим людям?

Я буквально затылком чувствовал на себе полные отчаяния и злости взгляды, и ничего не мог с этим поделать.

«Сейчас вы меня ненавидите. Ваше право. Но я лишь прощупываю почву. Почву, который под нашими с вами ногами уже нет. Её выбили».

— Сохранение всего личного состава в живых. Содержание на казарменном режиме, а не в тюрьме. Медицинская помощь раненным и погребение убитых.

— Мне нужно время, чтобы обсудить это с офицерами, — уклончиво ответил я.

— Десять минут, — выдержав паузу ответил мне собеседник.

Я отошёл от двери. Поднялся на этаж выше и вызвал к себе всех сержантов и офицеров. Явилось пятеро. Из двенадцати, что были со мной ещё вчера. На меня смотрели измождённые, перепуганные, уставшие, полные ярости и… какие только лица на меня не смотрели. Я отчётливо понимал, что никто из них не готов принять произошедшее. И почти никто не готов сдаваться в плен.

— У нас ситуация, — начал я. — Предложили почётный плен. Чем это чревато, я думаю никому объяснять не надо.

Я затих, вглядываясь в их лица. Мы молчали. Молчание затянулось.

— Ждёте, что будет дальше? — продолжил я. — Всё. Всё уже закончилось. Всё, Арсений, как ты и сказал.

Они молчали.

— Мы знали, что так может случиться. Мы были к этому готовы, — резюмировал я.

Они молчали.

— Псковская пехота, — тихо прошептал я. — Вы готовы к последнему бою?

У меня закружилась голова, едва я это сказал вслух. Едва я сам осознал суть того, что будет дальше.

— Готовы.

— Готовы!

— Готовы.

— Готовы!

— Так я и думал, — сообщил я, дослушав последний из десятка признаний. — Весь личный состав на нижний ярус. Выходим и сразу строимся. Без приказов и команд. Как учили. Я поведу вас.

Помолчав я добавил.

— Спасибо, братья. Для меня была честь служить с вами.

— Не грусти, Лёха, — прохрипел замотанный в окровавленные бинты Иляс Гатчевой. — Скоро вечер. Отдохнём!

Он попытался подмигнуть мне, но из-за рассечения лишь вызвал повторное кровотечение, на которое стоически не отреагировал. Я спустился вниз и трижды отрывисто постучал в дверь.

— Лапиньский, мы выходим. Уберите людей, драки не будет.

— Рад иметь дело с умным человеком, Яровицын, — ответил голос из-за двери. — Вы приняли правильный выбор.

Я стоял, как вкопанный, слушая, как за стенами хлопают двери и стучат солдатские сапоги. За спиной полнилась толпа. Скоро стало жарко от количества людей, столпившихся в крошечном помещении караулки. Я толкнул дверь, прошёл по коридору, нырнул под поднятую решётку и вышел на площадь перед крепостными воротами. Нас встречала армада.

«Как же вы нас так близко подпустили, — хмыкнул про себя я, оглядывая ощерившийся пиками и аркебузами строй. — Вас же только тут добрая тысяча!».

Выйдя из караулки, я перешёл на парадный шаг. Чеканя каждый удар ноги, словно представал перед царём или князем. Сабля, извлечённая из ножен, легла на правое плечо. Высоко выбрасывая ноги, я маршировал всё вперёд и вперёд, а за мной, повторяя движения шли мои воины. Мои люди. Покалеченные, раненные, несломленные. Мы остановились в центре площади, сразу за большими воротами, к которым так и не смогли пробиться в первый день.

«Ну, хоть так, — хмыкнул про себя я. — Встречайте».

От вражеского войска навстречу мне выдвинулся мужчина лет сорока. Брюнет, длинные усы и нос с горбинкой. Цепкие карие глаза и надменная улыбка. Когда он поравнялся со мной, я отсалютовал ему саблей, коротко кивнув.

— Дементий Лапиньский, если я не ошибаюсь, — сообщил я.

— И Алексей Яровицын, — ухмыляясь, заявил он.

— Что ж, вот мы, перед вами, — спокойно сказал я, вытянувшись, как на смотре войск.

— Сложите оружие, — холодно заметил мой оппонент.

— Почётная сдача не предполагает изъятия оружия, согласно Пулспаскорской конвенции, — невозмутимо заметил я, глядя мимо него ледяным взглядом.

— Алексей, зачем всё усложнять? Мы не в суде… Не глупите…

— Сдача капитаном оружия, трактуется, как сдача подразделения! — игнорируя его слова, заявил я. — Примите мою саблю и поклон.

Не дожидаясь ответа, я направился вперёд, всё так же чеканя парадный шаг. Командор явно не ожидал подобного развития событий, но стоя перед строем собственных солдат, был вынужден играть по моим правилам. Когда между нами осталось два метра, я остановился.

— Это была хорошая битва, — сказал я. — Вот вам моя сабля, командор!

Сказав последнее слово, я прыгнул в выпаде, какой стал венцом моей жизни. Я знал, что у меня всего одна попытка, а потому подошёл так близко, что верил… Достану… Чёрт, меня подери, достану! И клинок дрогнул, пронзая грудь моего заклятого врага. Я успел увидеть ярость в его глазах… Как бок обожгло болью… Затем плечо… Был, кажется, ещё один выстрел. Может, дюжина… Время, словно, остановилось. Мир потерял краски, и я начал заваливаться набок. Я видел лишь колени сотен бойцов, что бегут на меня. Темнота.

Тело бил озноб. Я стоял у окна в спальне Антони Веленского, зябко переставляя мёрзнувшие босые ступни.

«Как вчера, — подумал я, закрывая ставни. — Нельзя забывать это. Моя война всё ближе и ближе. Ещё ничего не было. Всё только начинается».