Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 4

Война — это когда вместо того, чтобы воспитывать своих детей, мы убиваем чужих.

В воздухе пахло серой и масляной гарью. Ночное небо то и дело окрашивалось мириадами огней фейерверков. Радужные сполохи, искрясь и шипя, разлетались и гасли, донося с запозданием эхо от взрывов. Город праздновал окончание войны. Улицы полнились как простым людом, так и знатью. Их всех в едином порыве радости, выгнало под горящее небо общая удача — война окончена!

— За Поларнию! — кричали с одной стороны улицы, бредущие навеселе рабочие сталелитейной фабрики.

— За князя! — салютовали им с другой, не менее подгулявшие мастеровые из печатной мануфактуры.

— Клянусь, в одном бою я завалил дюжину русов одним выстрелом из аркебузы! — хвалился собой, раскрасневшийся от самогона мужчина с красным нитяным мушкетёрским аксельбантом.

— Да, хорош заливать! Тебя послушать, у тебя была не аркебуза, а мортира! — смеясь отвечали ему друзья.

— Клянусь честью! — качаясь, возражал вояка. — В битве под Клушиной я положил две дюжины в отчаянной рубке!

— Ага, а потом проснулся и продолжил начищать шлем лейтенанта! — прыснул от хохота голос из толпы.

Вояка что-то кричал ему в ответ, размахивая кулаками, кто-то поддерживал мушкетёра, иные неизвестного шутника, может быть, даже его лучшего друга. Мне было на всё это наплевать. Я шёл по чужой земле, среди чужих мне людей. Серым незаметным призраком, двигался среди них, а они шумели и упивались свалившимся откуда не возьмись счастьем. Война была окончена. Для них. Меня же на эту шумную улицу в субботнюю ночь выгнал приказ хозяина — убить карточного шулера по имени Яцек Элиаш-Радзиковский.

Войцех не подкачал, он смог раздобыть план дома моей будущей жертвы. Старик оказался не промах. Он нашёл такого человека, который бывал в каждой комнате дома Яцека, но не состоял у него на службе. Такой охотнее продаст, что и вышло. Идеальная кандидатура для подкупа — истопничий инженер. Эти ребята каждую осень становились богаче, чем продавцы ледяного шербета в июле. Самих истопников дворяне содержали да жаловании, а вот инженера, который настраивал и проверял водяную систему и котёл, нанимали по необходимости. Обычно обращались к одним и тем же специалистам, кто строил отопительную систему дома, а затем ежегодно её обслуживал. И, конечно же, истопничьи инженеры имели схемы каждого дома, которому оказывали услуги. Судя по лицу Войцеха, тот отдал за вожделенную бумагу едва ли не все свои сбережения. И всё-таки дворецкий сиял, когда передавал мне план дома. Он угодил своему господину. Антони же сдержанно его поблагодарил.

«Ты должен ему руки целовать и компенсировать все затраты, — подумал я. — Впрочем, кого я обманываю? Ты забудешь об этом уже на следующей неделе, если выйдешь сухим из воды».

Дворецкий снабдил меня и остальным затребованным инвентарём, и теперь по томящейся в ночной дымке улице, скрывая лицо под капюшоном, шагал вооружённый до зубов мормилай. Я отмёл совет Войцеха о поездке на двуколке, как глупый и непрактичный.

«Передать извозчику записку… Эх, старина Войцех… Да, сколько же ты знаешь извозчиков, которые умеют читать? Ходить от одного кучера к другому по этой вашей Бронзовой площади… Меня так запомнит полгорода. А другая половина обязательно услышит на следующий день «по секрету», что на площади шатался подозрительный немой тип с запиской. Меня, конечно, вполне устроит, если ниточки расследования приведут в дом Антони, только вот, я сам скорее всего буду убит при аресте господина… Это решительным образом нарушало мои планы. Ещё слишком рано».

В этой связи и ещё по ряду причин добираться до дома шулера я решил пешком. Я не боялся заплутать, во мне просыпались новые, доселе спящие чувства. Нечто особое чем-то сродни незримому компасу. Когда Антони отдал приказ «Мормилай, убей Яцека Элиаш-Радзиковского!», внутри меня словно поселился демон, жаждущий крови. Я вдруг совершенно отчётливо представил лицо Яцека, хоть и не видел его ни разу. А ещё сквозь дома и улицы, передо мной плыл незримый для других шлейф воли господина.

Я двигался, словно гончая по следу, но всё же старался не спешить. Когда я замедлялся или останавливался, в затылке начинал нарастать комок жгучей боли. Приходилось бороться с этим, но терпеть. Первый самостоятельный выход в город был крайне важен. Я чувствовал себя узником, отпущенным на выходные домой, хоть данное сравнение и совершенно не к месту. А тем временем, гонимые шальным угаром жители Крампора распалялись всё сильнее и сильнее. Моего слуха донёсся звук колокола, а за ним свист и хлёсткие удары кнута. Разгоняя толпу по мостовой мчалась шестёрка лошадей, запряжённых в телегу с механической помпой, цистерной с водой и пожарной командой. Парни зычно вопили, от души долбя в рынду, которая со звоном возвещала публику о том, что где-то случился пожар. Перепившие горожане встречали их восторженными криками, сложно стали свидетелями не беды, а нового обязательно витка празднества.

«А вот и первые плоды фейерверков».

Я прижался к стене здания, протискиваясь мимо разгорячённой толпы зевак, бегущих следом за пожарной командой. То и дело меня касались чужие тела и руки, задевали плечами, наступали на ноги. Я вдруг понял, что не испытывал раздражения или страха быть обнаруженным. Единственным чувством, блекло витающим на поверхности моего получеловеческого естества было отвращение.

«Я — оживлённый мертвец брезгую их живых обществом. Впрочем, и они сейчас не совсем людьми. Это толпа».

В районе порта гуляние шло своим чередом. Положив руки на плечи, люди раскачивались в такт песни уличного артиста. Ему аккомпанировали две молодые девушки, очень на него похожие.

«Наверное, сёстры или дочери, — подумал я. — Семейный подряд».

Одна была лет пятнадцати от роду, веснушчатая, зеленоглазая кокетка. Она весело отбивала о бедро ритм деревянной трещоткой, а другой рукой бряцала бубном. Та, что помладше, совсем ещё кроха, весьма умело дула в глиняную свистульку, старательно исполняя свою партию. Их отец сидел, привалившись спиной к фонтану, на его бёдрах покоились гусли. Обе ноги ниже колен у него отсутствовали. Я почти миновал группу уличных музыкантов, как вдруг замер, против воли, заслушиваясь песней мужчины.

Мне ветер гневный выл в лицо,

Сжимали холода.

Когда покинул я крыльцо,

Родимого двора.

Шагал, как все, на князя зов,

Сжимай шальшион,

Меняя дымку городов на синеву снегов.

Какое счастье, наконец, помчаться на врага!

Встречай меня, мой враг, хе-хей! Из пуль встречай, пурга!

Сменила зимушку весна,

А следом лета сласть,

Мы бились в поле под дождём,

Боясь в грязи упасть.

Под знойным солнцем мы ползли,

По каменным зубцам,

Даря за каждый метр — жизнь любимейшим врагам.

Какое счастье, наконец, смотреть в его глаза!

Встречай меня, мой враг, хе-хей! Мортир встречай, гроза!

Сверкнула сталь, удар, удар!

Рази его, булат!

Мы грянули, как бесов хор, под мертвенный набат.

Он покачнулся и упал.

И запрокинул взор,

На неба синь, на тень лесов…

Закончим этот спор!

Мой враг смотрел в мои глаза,

Сжимал мою ладонь,

А я шептал ему слова,

Про дьявольский огонь,

Про кары, пытки и про смерть,

Под яростью творца…

А враг смеялся мне в лицо,

Уже простив слепца.

Какое счастье, наконец…

Но тело сводит боль. Очнулся, вижу… Ног как нет.

И неба нет, лишь смоль.

Встречай меня, мой милый князь, с победою твоей!

Десяток пепельных монет за ноги не жалей!

Лишь пять?

Ну, тоже хорошо. Спасибо, милый князь.

Но, слушай, раз уж так, изволь, одну ногу отдать!

Мужчина пел то весело и задорно, то делая многозначительные паузы. Толпа улюлюкала и смеялась, ревела и плакала. А я неотрывно глядел на него, пока он не поднял на меня красные от дыма или слёз глаза. Мы смотрели друг на друга, пытаясь ни то, признать, ни то понять. Безногий калека и мормилай. Моя правая рука против воли поднялась, два пальца легли на висок, салютуя безногому солдату. На его лице проступили желваки, но он медленно поднял кисть и ответил тем же, а после отвернулся и заиграл новую песню. Я же пошёл своей дорогой.

В затылке пылающим пожаром разрасталась пелена боли, но я её будто не замечал. Вместо того, чтобы следовать бардовой линии, что вела меня к цели, мне взбрело в голову пройтись по набережной.

«Какой бы болью не сулило сопротивление, она ничто в сравнении с тем, что я уже испытал».

Ноздри щекотал запах водорослей. Под ногами поскрипывал выброшенный на берег тростник. Я и сам не заметил, как оказался у воды. Холодные волны накатывали медленно и нежно, словно лаская. Тёмная вода сулила спокойствие и безмятежность.

«Может, ну его? — лениво подумал я. — Забраться в лодку, привязать к ногам камень потяжелее… Каким бы искусным не был проклятый некромант, он не может создать ни совершенное оружие, ни бессмертного убийцу. Не может и всё тут. Просто потому, что заигрывающий со смертью заблуждается, будто повелевает ею. Он не владеет смертью, а ворует её. Прячет до срока, но однажды она всё равно возьмёт верх. И над его творением, и над ним самим».

Затылок болел уже настолько сильно, что я опустился на колени, зачерпывая ладонями прибойные волны. Уже не помогало. Тогда скинув капюшон, я окунул в воду голову.

«Раз и всё… К чёрту, — подумал я, выныривая. — Я сделаю то, что приказано, а затем то, что хочется».

По берегу прогуливались парочки, пришедшие полюбоваться закатом и помиловаться. На меня искоса поглядывали, но никому не было дела. Мало ли, кто сегодня перебрал с выпивкой и решил освежиться? Вернувшись к площади с музыкантами, я заметил, что толпа заметно поредела, а пение смолкло. Не желая больше нигде задерживаться, я двинулся на север, вчитываясь в названия улиц. В этой части города было особенно много питейных заведений, которые по всей видимости закрывались лишь с рассветом, а то и не закрывались вообще. Под ногами хлюпало, а после свежести берега, даже мой непритязательный уже ни к чему нос беспокоила непередаваемая вонь от блевотины, мочи и испражнений. То тут, то там в переулках гремели хмельные голоса. Одни запугивали друг друга, а на следующей улице уже дрались. Сыпалась ругань и матерщина, визжали женщины, впрочем, скорее задорно, подбадривая своих «кавалеров».

Вдруг за моей спиной отчетливо послышались приближающиеся шаги. Их было пятеро, а может и больше, я предпочёл не оглядываться, ускоряя шаг.

— Эй, ты, обожди! — крикнули явно именно мне. — Дело есть!

Я откинул полу плаща, доставая из-за пояса пистолет.

— Я кому сказал, стой! — гаркнули за спиной. — А ну повернись!

Шаги были совсем близко… Пять метров… Четыре… Я оттянул курок, прижав тёрку к упору в положение боя. Резко развернувшись, не говоря ни слова прицелился в того, что был самым большим из них, и нажал на спуск. Бабах! С такого расстояния невозможно промахнуться, разве что со страху. Громила замер, не веря себе, глядя на грудь. На его светлой рубахе растекалось тёмное пятно. Не дожидаясь их реакции, я убрал пистолет за пояс, доставая второй. Правая рука нацелила оружие на мордоворотов, щёлкнула пружина взводимого куроку.

— Э-э-э-э, господин! Не надо! — промямлил один них.

Громила к тому времени уже завалился на плечи двух товарищей, на силу державших его тушу. Я мотнул дулом пистолета в направлении улицы за их спиной и снова замер, готовый в любой момент пустить её в ход. По счастью, у них начали работать мозги, а хмель моментально выветрился. Не заставляя просить себя дважды, забулдыги подхватили истекающего кровью товарища и поволокли его прочь. Я убрал неразряженный пистолет за пояс, подобрал первый и перезарядил оружие. Все действия я проделывал нарочито медленно, хладнокровно следя за опустевшей улицей.

«Сегодня праздник. Никого не привлечёт пальба. Фейерверки гремят то тут, то там. Нет смысла спешить».

Закончив с пистолетом, я двинулся дальше к цели. Дом, который отметил на карте Войцех был уже рядом. Прочитав на очередной табличке «Угловой переулок», я принялся считать дома. В этом не было необходимости, чутьё мормилая само вело к цели, но сказывалась военная дотошность. Дойдя до двенадцатого дома, я ненадолго замер, осматривая окна, сверяясь с планом дома в моей голове. Внутри не горело света, домочадцы, коих к счастью было не много, отдыхали. Я прошёл мимо.

«Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать».

Остановившись у шестнадцатого дома, я свернул, прячась в тени поломанной изгороди. Дом недавно пережил пожар, а от того был необитаем. Легко перебравшись в сад, я миновал участок и выбрался к чёрному проулку. Вход сюда имели лишь владельцы домов по улице. Пахло кошками и гнилью. Сюда, владельцы домов похоже сливали здесь помои и нечистоты. Пройдя вдоль стены назад, и отсчитав четыре дома, я снова оказался у искомого. Тлеющая призрачная ниточка, что указывала на близкую цель, натянулась, словно была реальна.

«Совсем рядом».

Я осторожно потянул на себя калитку. Она не поддалась. Присмотревшись, я понял, что на ней нет замка, лишь простая навесная щеколда. Подцепив её ножом, мне без труда удалось пройти внутрь. Калитка предательски скрипнула, но я даже не дрогнул.

«Это не респектабельный квартал. Дыра для тех, кто имеет какие-то деньги, но не имеет статуса. Тут всё на соплях. Построить, построили, а ухаживать…».

В саду была лишь одна скамейка, несколько яблонь, грядки с клубникой, а венчали всё это скудное хозяйство бельевые верёвки со свежепостиранной одеждой. Оказавшись у двери, я замер.

«Проклятие! Замочная скважина!».

Взлом замков не являлся моей сильной стороной, поэтому пройдя вдоль дома, я уставился на окно, расположенное на уровне груди. Оно не имело ставней, а запиралось на защёлку изнутри. Достав нож, я принялся ковырять раму, потихоньку расшатывая рейки, на которых держалось стекло, пока оно не поддалось. Просунув ладонь внутрь, мне удалось нащупать защёлку. За спиной мяукнула кошка. Я обернулся, выискивая её глазами.

«Нет, показалось. — подумал я, осматривая сад. — Неужто даже у мёртвых нервишки шалят?».

Это было одной из моих привычек, не утраченных даже после смерти. Задавать самому себе вопросы, и иногда даже отвечать на них. Удостоверившись, что снаружи никого кроме меня нет, я пролез в окно, тотчас свернув со стола, стоящего под ним железную миску. Она грохнула об пол с таким звоном, что первой идеей, было выскользнуть прочь, и бежать. Я замер, вслушиваясь в тишину, которая опустилась следом. Простояв так минуты три, мне почудились чьи-то шаги. Они были лёгкие и едва различимые. Босые ноги шлёпали по направлению ко мне. Рука метнулась в карман, пальцы сжали кастет. Я встал позади двери, которая через несколько мгновений отворилась. В помещение летней кухни вошла женщина, держа на вытянутой руке горящую свечу.

— Матеуш? — прошептала она, щурясь. — Матеуш, это ты? Опять самогонку воруешь? Матеуш? — взмолилась женщина, перепуганная от того, что не застала на месте преступления некоего известного ей Матеуша.

Убедившись, что на кухне никого нет, она развернулась и уже почти вышла, как вдруг вздрогнула, косясь в мою сторону.

«Глаза блеснули в свете свечи», — догадался я и ударил.

Она вздрогнула, и опала. Я подхватил тело, осторожно укладывая её на пол. Женщина была без сознания, но дышала. Быстро перешагнув тело, я скользнул внутрь дома, решив поскорее со всем разобраться. Узкий коридор вывел меня к скромной обеденной, не чета той, что была у Веленских. Пройдя через неё, я оказался у внутренней парадной лестницы. Ступени поскрипывали, но ковёр скрадывал звуки шагов. На втором этаже было пять комнат. В той, что была по левую руку последней на этаже спал батлер хозяина. Не смотря на сравнительную бедность, Яцек держал такого дорогого слугу.

«Потому и нечист на руку, — подумал я, медленно скользя по коридору. — Живёт не по средствам».

Ещё две комнаты пустовали, когда-то в них жил брат и сестра Яцека, затем кабинет его отца, и наконец, бывшая спальня родителей, которую теперь и занимал искомый шулер. Затылок едва не вскипел. Не было и малейших сомнений — он там, за дверью. Потянув ручку двери, я зашипел от негодования, заперто изнутри!

«Не только Войцех непривычен к таким задачам… Я и сам офицер, а не домушник!».

Развернувшись в обратном направлении, я скользнул к комнате, в которой жил слуга. Его дверь поддалась без труда. Не заперто. Молодой батлер, лежал в роскошной постели, разметав по подушкам нежные почти женские руки. На его голове был ночной колпак, на теле шелковая пижама.

«Даже не берусь представить, сколько он тебе платить и за что!» — хмыкнул я про себя, грубо ткнув батлера в грудь пальцем.

Тот захлопал глазами и едва не закричал, но я предусмотрительно зажал ему рот. Вторая рука приставила к горлу острие сабли. Его глаза расширились, мужчина мелко задрожал. Я медленно убрал от его рта ладонь, прижав указательный палец к своим губам, лезвие стали все ещё холодило кожу у подбородка батлера. Он с готовностью закивал. Я осторожно отодвинулся назад, увлекая слугу в коридор, а затем толкнул вперёд, ткнув острием клинка между лопаток. Батлер послушно шёл, не пикая. Когда мы оказались у двери его хозяина, я развернул слугу и показав на дверь, дважды постучал, а затем сделал реверанс. Кажется, до батлера, наконец, дошло, кто его разбудил среди ночи и зачем. Зрачки мужчины расширились, его лоб покрылся испариной, а руки, не находя себе места, то схватывались в замок, то тёрлись о бёрда, смахивая пот. С той стороны послышалась ругань.

— Если это не срочное письмо от князя или на худой конец графа, я велю тебе высечь себя самого!

Я резко указал пальцем на рот батлера и на дверь, придвинув лезвие сабли к его горлу.

— Господин…

— Каспер? Чего тебе?

— Господин…

— Ладно, ладно, сейчас, — пробурчал раздражённый голос.

Но тонкий слух, приобретённый мною в посмертии, говорил о том, что всё вновь идёт не по плану. Скрипнули петли комода или бюро, хозяин дома что-то поспешно искал.

«Голос батлера дрожал! Он догадался!».

Времени на раздумья не было. Я ударил батлера поддых, и как только он согнулся, добавил гардой сабли по затылку. Зажав саблю в зубы, я выхватил из-за пояса пистолет и взведя курок, нажал на спуск. Кремень вжикнул по тёрке, высекая сонм искр. Громыхнул выстрел! Дверной замок зазвенел и лопнул. Отбросив пистолет, ударом ноги я распахнул дверь, врываясь в комнату. Яцек спешно заряжал аркебузу, увидев меня он отбросил её, схватив лежащую на постели рапиру уже извлечённую из ножен.

«Быстро же ты», — успел подумать я, а затем росчерки стали заполнили мир.

Яцек хорошо фехтовал, но был напуган и действовал практически в темноте. Я сразу понял, что надо его загнать спиной в угол, где стояла свеча, таким образом ослепив. Он продержался четыре схода, на пятый я отбил его выпад и уколол сам в плечо вооружённой руки. Яцек выронил рапиру, вжимаясь в стену. Я полез в карман, а затем достал короткую записку, которую протянул ему. На первом этаже раздались тяжёлые шаги и бормотание.

«Ну, какого чёрта, все летит в тартарары?».

Не обращая внимания, на нового гостя, я внимательно следил за выражением лица Яцека, который читал записку. Её составил я сам: «Отдай расписку Антони Веленского!». Шулер прочёл, а затем поднял на меня глаза, нагло и презрительно заявив:

— Я не отдам её тебе. Эта записка залог того, что ты меня не прикончишь! Если её найдут после моей смерти, это будет отличным доказательством вины Антони.

В этот момент я понял, что он действительно не отдаст. Такие как он плавают в шантаже, словно рыбы. Он скорее умрёт, но не отдаст. Рука метнулась вперёд, поражая открытую шею. Яцек замер, и булькая, рухнул на пол. Тяжёлые шаги за спиной громыхнули у самой двери. Когда грузный мужчина ввалился внутрь, я выстрелил в упор. Лицо конюха окрасилось алым. Он покачнулся, и цепляясь за шкаф, упал вместе с ним. Для верности, я пронзил саблей его спину в области лёгких.

«Хватит уже сюрпризов на сегодня».

Подойдя к массивному бюро, я наугад открыл несколько ящиков. В нём было множество бумаг. Целые стопки, перетянутые бечёвкой.

«Так не пойдёт», — решил я, принявшись рвать и раскидывать бумаги по комнате.

Затем, подхватив свечу, я поджог несколько листков, шторы, балдахин постели и вышел в коридор. Пройдя по остальным комнатам, я повторил свои действия. На полу всё ещё лежал оглушённый слуга. Рядом лежала разряженный пистолет, я машинально подобрал его, заткнув за пояс. Подхватив батлера за ногу, я потащил тело вниз по лестнице. Его затылок стучал по ступенькам.

«Не слишком аккуратно, но скажешь спасибо и на том».

Дойдя до чёрного входа рядом с летней кухней, я отворил дверь и вытащил мужчину наружу. Затем вернулся за служанкой, которую уложил самой первой. На втором этаже уже заметно рассвело, пламя играло повсюду, жадно вгрызаясь в стены дома. Я снова вернулся внутрь и прошёлся со свечой по всему первому этажу, подпаливая всё, что хорошо горит.

«Вроде всё… Или нет?»

Подумав, я вытащил из-за пояса один из пистолетов, который только недавно подобрал.

«Хорошая работа, — сказал я себе, осматривая оружие. — На заказ делали».

Ещё не до конца отдавая себе отчёт в том, какую игру буду вести дальше, я улыбнулся своим мыслям и бросил пистолет на пол.

«Привет и только. Как же без привета?».

Пламя уже ревело на втором этаже, и следовало поскорее убираться прочь. Быстрым шагом, я покинул опустевший дом, теперь трясущийся от набирающего силу пожара. Стёкла уже начали дребезжать, а жар чувствовался даже на улице.

«Твоя воля выполнена, Антони. Только принесёт ли это тебе счастье?».