Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 7

Как раб не выбирает господина, так страсть не выбирает цель.

Я ещё никогда не слышал в доме Веленских столько чужих голосов. Сабина организовала бал, на который пригласила едва ли не половину Крампора. Внутреннего двора не хватило для размещения всех прибывших дилижансов, поэтому часть, естественно из наименее именитых гостей, были вынуждены оставить свои экипажи прямо на улице. Конюх только и успевал отводить в конюшни лошадей, когда прибывали новые визитёры. У Веленских было немного прислуги, дворецкий Войцех, кухарка Майя, её ученица и посудомойка Анна, прачка Агата, да конюх Якоб. Для субботнего бала наняли ещё дюжину лакеев мужчин.

Поскольку бал был костюмированный, едва прибывающие раскланявшись с хозяевами, они облачались в вычурные карнавальные маски. Меня тоже приодели. Войцех за каким-то чёртом притащил древнюю кирасу, в которой, весьма вероятно, воевал ещё прадед Антони. Заметив мой скептический взгляд, дворецкий недовольно заворчал, но всё же унёс железку. Позже он вернулся в сопровождении Агаты с очередным сюрпризом, я лишь равнодушно пожал плечами.

«Да одевайте во что хотите, в конце концов».

Уже ставший привычным неброский костюм, скроенный из однотонной бурой ткани, да плащ с глубоким капюшоном заменили на бардовую ливрею: пиджак с накрахмаленным атласным воротничком, элегантные бриджи и белоснежные чулки. Моим переодеванием занималась Агата. Когда она закончила, то отошла на четыре шага назад, чтобы оценить преображение мормилая. Секунду задержавшись на мне взглядом, она прыснула от смеха, но тотчас поборов этот позыв, серьёзно кивнула Войцеху и удалилась, напоследок метнув на меня кокетливый взгляд. Последний штрих довершил сам дворецкий. На меня снова надели маску. Конечно же, другую. На этот раз моё лицо прикрывала изящная маска паяца, одна половина которой смеялась, а другая плакала.

«Символично, Войцех, — подумал я. — Такое и нарочно не придумаешь».

Вскоре явился сам Антони, заметив на мне ливрею, он нагло и грубо расхохотался.

— Вот дьявол, как тебе идёт! — воскликнул он. — Да, хм, неплохо-неплохо! Ладно, это всё шутки. Сегодня к тебе особое задание, будешь моим постельничим. Ну, не совсем им… В общем, потом объясню. Иди в мою спальню и стой там, если кто, кроме меня сунется, выпроваживай. Только не бей, в доме не будет врагов.

«Дурак. У тебя теперь их уйма».

Я стоял в спальне Антони, битый час изучая устройство его секретера. Поскольку приказ был весьма чёткий, приходилось именно «стоять», в противном случае, я бы не преминул хорошенько тут всё обшарить в поисках хозяйских тайн. За окном давно стемнело, часть гуляющих переместилась за дом. Там в недрах парка они принялись пускать фейерверки, заливаясь восторженными криками при каждом взрыве.

Раздался осторожный стук в дверь. Я продолжал молча ожидать. Стук повторился. Я снова не подал вида, что внутри кто-то есть. Дверь медленно приоткрылась. Сначала внутрь просунулась рука, затем голова. Неизвестный приподнял свечу повыше, осматриваясь. На нём была точно такая же как на мне лакейская ливрея. Заметив меня, тот опешил, но не попытался убежать, а напротив вошёл в спальню, самоуверенно произнеся:

— Господин велел тебе сопровождать его на прогулке. Гости изволили, покуражиться с шутихами в парке.

Я кивнул, постаравшись улыбнуться, и шагнул к нему навстречу. Лакей отошёл в сторону, думая, что я собираюсь пройти мимо. Мой кулак врезался ему поддых. Мужчина захрипел, согнувшись. Выведя его прочь, я снова занял место возле постели Антони.

«Кто-то купил одного из лакеев, либо заменил на своего человека, — рассуждал я. — Знал ли шпион, что перед ним мормилай? Весьма вероятно, что и нет. Но он должен был проверить. Я тоже имел весьма определённый приказ. Жалеть о том, что кто-то узнает, о покупке Веленскими мормилая, я, конечно не стану, как и сообщать Антони об инциденте. Я мог бы написать ему записку, только зачем? Пускай остаётся в неведении. Зато кое-что теперь известно мне самому. Под Веленских начали копать и это явно не городская стража и происки прокурора».

Прошёл ещё час или около того. Дверь спальни снова распахнулась, но я уже знал, кто это. Приближение Антони всегда вызывало во мне отклик нарастающим жаром в затылке. И действительно, в спальню вошёл хозяин собственной персоной, а при нём хихикающая особа. Её каштановые кудри, подрагивали на бегу, а лицо, как и у Антони, было скрыто под карнавальной маской.

— Мормилай, встань за дверью и никого не впускай, — бросил Антони, осыпая поцелуями свою спутницу. — Живее!

Я повиновался.

— А может, пусть останется? — хихикая, предложила ему девушка. — Ты можешь заставить его смотреть?

«Ещё не хватало».

К счастью, у Антони хотя бы в этом отношении было всё в порядке с головой, кроме того, он уже имел неприятный опыт в амурных делах при мне, и не изменил приказа. Я занял пост у двери, застыв, словно статуя. За спиной вскоре раздались томные охи-вздохи, а спинка кровати начала постукивать по стене. Минут пятнадцать спустя, они выскочили в коридор, довольные и чуть растрёпанные.

— Ты у меня на очереди, — хихикая, заявила любовница Антони, ткнув меня пальцем в грудь.

— Да прекрати же ты… — зашипел на неё Антони. — Это мой слуга!

— Вот именно! Слуги — самые…

Я не услышал, что она говорила дальше, потому, что девушка зашептала Антони на ухо, увлекая за собой. Он только и успел, что бросить мне на ходу:

— Жди в спальне!

«Молодец, — ликуя, подумал я. — И хозяина позабавила, и мне помогла».

Полумрак спальни Антони снова окутал меня. Я выждал некоторое время, затем подошёл к секретеру, открыл его. Бумаг было немного. Антони почти не вёл никаких дел. Мать заставляла его номинально управлять некоей мануфактурой, купив её для того, чтобы сын хоть чему-то учился во взрослой жизни. Но взрослая жизнь манила его лишь вином и половыми сношениями, совершенно исключая любой вид трудовой занятости. Поэтому он тайком от матери нанял управляющего. Собственно, здесь хранились в основном его отчёты о ходе дел и движении средств. Я мельком пробежался глазами по записям. Предприятие приносило доход, пусть и небольшой. Помимо открытых ящиков, имелось и несколько поменьше закрытых. Осмотрев замочные скважины, я понял, что все они отпираются одним и тем же ключом. Увы, но где Антони хранит этот ключ мне не было известно. Закрыв секретер, я вернулся к постели и застыл.

Гости разъехались глубоко за полночь. Антони явился чуть пошатываясь, пребывая в состоянии возбуждённом, а расположении духа весьма благостном. Увидев меня, он даже не брякнул какую-нибудь гадость, а упал на кровать, рассеянно улыбаясь собственным мыслям. Полежав с минуту-другую, он подскочил к секретеру, распахнул его, схватил чистый лист бумаги, чернила и принялся строчить послание.

«Он пишет женщине, — без труда догадался я. — Наверное, той, что была сегодня в этой спальне».

Антони то и дело задумчиво прерывался, затем подносил бумагу к пламени свечи, и дождавшись, пока та почти прогорит, кидал на пол. Пару раз он вскакивал, подходя к окну и вглядываясь куда-то в ночную мглу. А то расхаживал по комнате, заложив руки за спину и что-то бормоча себе под нос.

«Неужели он пишет стихи? — даже не знаю, ужаснулся или восхитился я. — До чего же велика сила страсти. Даже из такого пропащего подлеца, она способна сделать поэта, пускай и ненадолго».

Он извёл восемь листов, прежде, чем содержание письма показалось ему удовлетворительным. Поставив размашистую подпись, Антони бросил на листок горсть песка. Дождавшись, когда чернила высохнут, он сложил письмо, затем растопил в небольшом ковшике кусок сургуча. Оставив оттиск перстнем печаткой, надетым на безымянный палец левой руки, Антони торжественно вручил мне послание.

— Отнеси его… дьявол! Тебе же нужно показать место на карте!

Юноша задумался. Звать дворецкого с его старой, но очень наглядной картой Антони не хотел.

«Не уж то ты не можешь доверить дела сердечные старику Войцеху? — думал я. — Интересно почему? Он не одобрит выбора? Какое ему до этого дело? Войцеха всегда и во всём прежде всего волнует безопасность хозяина. Значит, с девочкой что-то не так. Весьма вероятно, что даже не с ней самой, а с её семьёй».

Поразмыслив, барабаня пальцами по столешнице секретера, Антони решился.

— Иди за мной, мормилай, — обронил он, решительно зашагав из комнаты.

Пока мы шли по дому, я догадался, куда направляется Антони. Туда, куда он до сих пор побаивался заходить, хоть отец и был мёртв уже многие годы, в кабинет покойного Арона. Так и случилось. Однако с приближением к конечной точке маршрута, Антони, будто сгорбливался. Его походка становилась неуверенной, он начинал коситься по сторонам. Однажды даже остановился, словно изменил своё решение или вовсе от него отказался. Но шальная стрела амура ещё прочно сидела в сердце, толкая вперёд. Антони решительно повернуть ручку отцовского кабинета, отворяя дверь.

Мы вошли внутрь. Антони зажёг ещё две свечи, прошёлся вдоль длинного стеллажа с книгами, свитками и папками с документами. Он знал, где лежит то, что нам нужно, но отчего-то дёргался, все время то что-то задевая, то замирая в необъяснимом ступоре.

«Да он боится! — догадался я. — И боится не Войцеха, и даже не матери. Парень боится отца, которого застал, будучи младенцем».

Вдруг Антони овладел собой. Он явно на что-то решился. Обернувшись, юноша глянул на меня, словно желая посоветоваться, а затем подошёл к картине, изображавшей отца. Арон был на охоте. Одна его нога стояла поверх туши огромного лося, в руке была тяжёлая аркебуза, дуло которой ещё дымилось после недавнего выстрела. Подойдя к картине, Антони снял её со стены, и тут я увидел такое, что непременно бы потерял дар речи, если бы ещё мог говорить. На гвозде, на котором висела картина, был ещё один предмет. Амулет на цепочке, потемневшей от времени. Антони дрожащими руками снял со стены амулет и благоговейно припал к нему губами.

— Отец… — прошептал он. — Отец, я полюбил девушку. Она самая прекрасная на свете… Красива, учтива, у неё отличное чувство юмора и острый ум!

Вдруг в помещении стало темнее. Антони и дальше бормотал какую-то чушь, но я не слышал его. В ушах шелестели невидимые крылья, перед глазами мелькали дымчатые росчерки, клубящиеся в сердце амулета. Они силились вырваться наружу, отбрасывая на стены жуткие тени, а в груди у меня… разрастался целый пожар отчаяния и безумия, но это не было моей болью. Я почувствовал другого, такого же как я. Мормилая. Он кричал и угрожал, сулил быстрой, а затем медленной смертью, он рыдал и умолял, стенал и рычал, проклинал и клялся в вечной милости. Стол задрожал, пошли ходуном шкафы и бюро, задрожали стулья. Антони зажмурил глаза, продолжая нести влюблённый бред. А запечатанный в колдовской камень призрак клокотал в неистовом желании уничтожить всё вокруг. Я слышал сломленную, ослеплённую, оглушённую, лишённую голоса и тела душу Арона.

«Они сделали из тебя мормилая… Они — ненормальные!!! Ты умер пятнадцать лет назад! Сколько же ты пробыл с ними после? Два года, три, пять?! А после… ты десять лет сидишь здесь, запечатанный, как джин в амфоре… У них в доме… Под носом?!».

У меня закружилась голова. Я просто не мог поверить в то, что вижу. Сабина Веленская сделала мормилаем собственного мужа.

«Как же она его ненавидела… — думал я. — И если даже Арон, отец рода, после распада тела оказался заперт в амулете, и его никто не выпустил… Что ждёт меня? Десятки, а может сотни лет тюрьмы… плена… безумия».

Я вспомнил подвал Веленских и ужас, который там испытал.

«Когда всё кончится, будет ещё хуже. Будет так плохо, как не было никогда прежде. Надо что-то сделать… Придумать… Я не позволю им… Чёрт побери, так же нельзя!».

Не обращая внимания, на впавшего в подобие религиозного транса Антони, я открыл стеллаж, пробежался пальцами по обложкам. Передо мной были атласы. Найдя нужный с картами городов Поларнии, я шумно опустил карту Крампора перед юношей, тотчас замирая, словно статуя. Парень вздрогнул от неожиданности, выронив амулет. Поспешно поднял его, как вдруг заметил на столе раскрытый атлас с картой Крампора.

— Ты меня поддерживаешь, отец? — радостно возликовал он, снова целуя амулет. — Это так?!

По счастью, ослеплённый ложной догадкой юноша не стал дожидаться ответа, который Арон всё равно не мог ему дать. Бережно повесив амулет на гроздь, Антони водрузил на место и картину.

— Значит, смотри, — деловито заговорил юноша, не обращая внимания на слёзы, которые всё ещё стекали по его щекам. — Вот нужный тебе дом. Мы договорились, что я оставлю записку под большим камнем в их саду, за беседкой рядом с фонтаном с лебедями. Дорожка в сад ночью освещена, подумай сам, как туда лучше попасть. Мормилай, — сказал Антони, делая голос твёрдым и властным. — Доставь моё письмо по этому адресу. Обитатели дома не должны тебя видеть, поэтому не спеши! Как закончишь, возвращайся ко мне с докладом.

Я кивнул, убрал записку за пазуху и вышел прочь. Найти нужный дом не составило труда. Это был огромный особняк, в хорошем месте, недалеко от центра города. Я вальяжно прогуливался вокруг, изучая дом.

«Не удивительно, что Антони скрывает от Войцеха имя своей любовницы, — думал я, разглядывая монументальное четырёхэтажное строение. — Её семья несравнимо богаче. Антони, может и дурак, но даже он понимает, что девчонка ему не пара. Их интрижка, похоже, началась лишь сегодня, раз они ещё не проработали способы связи и тому подобное… Что ж, ты замахнулся на хорошую партию, Антони, мамочка будет тобой довольна. Вот только нужен ли ты отцу своей избранницы? Что-то мне подсказывает, что ответ отрицательный».

Выждав, когда я разминусь с прохожими, так чтобы никто не смотрел на меня и оказавшись в затемнении между светом двух фонарей, я нырнул к кованной ограде сада. Подпрыгнув, я подтянулся и перемахнул на ту сторону.

«Кажется, никто не заметил».

В саду дорожки формировались бортиками живой изгороди, и я скользнул внутрь зелёного лабиринта, выискивая нужный мне ориентир. Журчала вода в искусственных запрудах, куда попадала по глиняным желобам. Там поблёскивали жёлтые бока карпов, охотившихся на мотыльков однодневок, кружащихся в свете масляных фонарей неподалёку и падавших прямо на водную гладь. Наконец, я вышел к фонтану. Три лебедя образовывали треугольник и были повёрнуты в его центр. Из их клювов били струи воды, стекая по множеству блюдец разного размера вниз. Я подошёл к беседке, обошёл её кругом, где действительно обнаружил плоский булыжник. Камень лежал в центре круга из камней поменьше. Это было похоже ни то на импровизированную крепость, ни то на алтарь.

«Наверное, она в детстве это сложила, а затем запретила слугам даже приближаться, не то, что касаться. Отличное место для секретов».

Подняв камень, я оставил письмо Антони, и уже собирался убираться прочь, как вдруг заметил силуэт собаки. Она подошла неслышно, но не залаяла, а изучала чужака. Я разогнулся, собака чуть дрогнула. Тогда я развернулся к ней спиной и пошёл к ограде, двигаясь мягко и неспешно. Не нужно было оглядываться. Мне казалось, что теплое пятно, её учащённо бьющегося сердца следует по пятам, не смея приблизиться дальше незримой черты. Оказавшись подле ограды, я обернулся. Собака смотрела на меня в нерешительности. Огромный мохнатый волкодав мялся, словно щенок, не понимая, кто перед ним.

«Собаки очень чувствительны. Они понимают множество слов, улавливают эмоции, страхи… Не удивительно, что у неё ступор. Когда встречаешь то, что не можешь понять или объяснить это не столько пугает, сколько ошеломляет».

Подпрыгнув, я уцепился за верхушку ограды, и перемахнул обратно на улицу. Собака просунула мордву между прутьями и долго смотрела мне вслед.

«Надо будет что-нибудь взять для неё в следующий раз», — думал я, не сомневаясь, что следующий раз будет и очень скоро.

По возвращении в особняк Веленских, я заметил огонёк света на кухне. Он появился всего на миг, свозь запертые ставни, но мои обострявшиеся к ночи чувства успели уловить этот миг. Зайдя в дом через черный вход, который я оставил незапертым, хоть Антони и снабдил меня ключом от неё, я начал вслушиваться. Долгое время не было слышно ничего, кроме тихого попискивания мышей, да поскрипыванием деревянных перекрытий, которые точили короеды. Наконец, я услышал голоса. Говорили негромко, едва шептали. Звуки доносились со стороны кухни. Мне не составило труда подкрасться неслышно, как призрак. Когда тебе некуда спешить, ты можешь простоять на одной ноге десяток минут, лишь бы опустить её ровно тогда, когда скрипнет на улице камень под колесом дилижанса. За дверью кухни были трое женщин. Я мог бы подслушать, о чем они говорят, но отчего-то не захотел за ними шпионить. Дважды стукнув костяшкой указательного пальца, я толкнул дверь. Анна, Майя и Агата сидели за столом, пируя остатками еды с бала. Их бокалы были наполнены вином, а лица раскраснелись от недавнего смеха.

Завидев меня, женщины замерли, выпучив глаза. Пока никто не упал в обморок, я отсалютовал им двумя пальцами, прижав их к виску, выдвинул из-за стола свободный табурет и сел. Стояла гнетущая тишина. Они молчали, ошеломлённо глядя на меня. Первой отошла от потрясения Агата. Она улыбнулась мне, встала, обогнула стол и опустила кисти на мои плечи, поглаживая. Затем наклонилась и поцеловала в темя.

— Не бойтесь, он не обидет и не выдаст, — мягко сказала Агата.

— Пока не прикажет Антони, — холодно заметила Майя, но по ней было видно, что она заинтересована происходящим.

— Как же не обидит… — прошептала Анна.

Я покачал головой, глядя на неё. Не обращая внимания на посудомойку, Агата наполнила ещё один кубок вином, придвинув ко мне. Я с интересом поднял его и понюхал. С наступлением ночи все мои чувства обострялись. Я различал тончайшие сплетения запахов, шагов за сто чуял, как кто-то курит трубку, при должной концентрации, я мог расслышать поступь кошки во дворе. Задумчиво подняв бокал, я пригубил напиток, буквально коснувшись его языком. Это было прекрасно. Изысканный вкус сначала обжог мою ротовую полость, а затем устремился к груди, горяча, будто парная.

«Надо с этим поаккуратнее, — думал я, смакуя уже забытые ощущения употребления напитков. — Но… чёрт, побери… Я могу больше, чем знаю. Интересно».

Я отставил бокал и долго сидел, глядя в одну точку. Женщины некоторое время мялись, но поняв, что мормилай не собирается никуда уходить, а драгоценные часы празднования тикают, снова начали, хихикая, общаться, то и дело тихонько сталкиваясь стенками фужеров. Агата села ко мне на колени, победно глянув на кухарок. Ей явно доставляла удовольствие демонстрация. Я же тихонько подался вперёд, вдыхая аромат её волос. Она заметила это. Её плечи чуть заметно сошлись, а спина выгнулась. Выдержав паузу минут в пять, я, поклонившись, ушёл. Остановившись у спальни Антони, я тихонько постучал. Послышались торопливые шаги, дверь распахнулась. Антони ждал, явно даже не сомкнув глаз.

— Ты всё сделал, как я сказал? — прошептал он.

Я кивнул.

— Записка под камнем за беседкой у фонтана с лебедями?

Я кивнул.

— Отлично… — Его глаза мечтательно блеснули. — Иди в оружейную, — шепнул Антони и запер дверь.

Я отправился восвояси. Толкнув дверь, я почувствовал аромат мыла. Шагнул внутрь, закрывая за собой. На мои веки легли шершавые ладошки, а шеи коснулся горячий поцелуй.