Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 8

Хочешь убить раба? Убей. Но не загоняй его в угол. Там он забудет о страхе.

Почти каждую ночь Антони вызывал меня в свою спальню и отправлял с очередной любовной запиской. Шальная страсть лишила его разума. Я не переставал удивляться тому, как он дожил до своего возраста. Шутка ли, его мормилай доставлял сообщение в одно и то же место, при том столь часто! Ответы приходили значительно реже. Их приносил мальчишка башмачник, пробегая мимо особняка Веленских. Парнишка подбрасывал записку под калитку по средам и субботам. Вскоре я догадался почему именно в эти дни. Марианна — так звали любовницу Антони, по вторникам и пятницам посещала городской рынок. Прогуливаясь по рядам с товарами, она ненавязчиво роняла послание, а мальчишка башмачник относил конверт на утро следующего дня.

Веленский как-то раз решился проявить инициативу, и отправился в моём сопровождении в город, задумав, как бы невзначай встретить возлюбленную на рынке, но после пожалел о своём поступке. Марианна была с матерю в сопровождении дюжины слуг. Подойти на людях и сказать «привет, как дела» было бы худшим из возможных вариантов скомпрометировать себя и её. В итоге, он как попрошайка мялся неподалёку, срывая испуганные взгляды Марианны.

Однако Антони был напорист. С неиссякаемым энтузиазмом он строчил послания, и наконец снискал успех. Это был воскресный вечер. Антони вырядился так, будто участвовал в очередном бале-маскараде, но как выяснилось позднее, Веленский отправился в театр. Я ехал с ним в дилижансе, как вдруг мы остановились. Юноша вышел из экипажа, вскоре вернувшись в сопровождении дамы, чье лицо скрывал капюшон. Я без труда догадался, кто это. Выбившийся из-под накидки каштановый локон и духи с оттенком пиона и жасмина выдали Марианну.

— Мормилай, выйди из экипажа, и садить в тот, что стоит, напротив. Там жди моего сигнала.

Я повиновался. Как только дверь за мной захлопнулась, мы поехали. Дилижанс Хшановских был неизмеримо богаче того, что принадлежал Веленским. В каюте могли бы разместиться шесть человек, не касаясь друг друга. Мягкие сидения с обивкой из красного шёлка, резные позолоченные рамы, откидной столик, подставки для бутылок и фужеров. На одном из сидений лежал небольшой дамский саквояж. Не испытывая и малейших угрызений совести, я раскрыл его и принялся изучать содержимое. Пять видов расчёсок, духи, шпильки для волос и прочие женские аксессуары меня не интересовали. Внимание привлекли склянки, обмотанные тонкими полосками ткани. Я готов был обнаружить что угодно от яда до дурманного зелья, но из интересного нашёл лишь снотворное. Повертев в руках бутылёк с белым порошком, я убрал его за пазуху, вернул саквояж на место и принялся ждать.

Вскоре голос Антони в моей голове позвал. Я вернулся в дилижанс Веленских, отметив про себя, что он стоит на том же месте, где и прежде.

«Наверное, кружили по окрестностям».

Антони чуть вспотел. Его глаза довольно щурились, он слегка позёвывал. На шее юноши красовались свежие царапины от ногтей, а судя по его фривольной позе, свидание прошло на отлично.

«Ну, в таком виде теперь только в театр», — подумал я, разглядывая его.

Увы, но искусство этим вечером потеряло столь одухотворённого зрителя. Антони получил, что хотел от поездки, а потому продолжать за пьесой не захотел. Он отправился в игорный дом. С учётом того, чем всё закончилось в прошлый раз, по моему мнению, это было не самой лучшей затеей, впрочем, иными Антони редко нас радовал. Я уже принялся ждать часа два, а то и три, как вдруг вернулся Веленский. Юноша вскочил в дилижанс так стремительно, словно спасался от пожара. Я хотел было выглянуть за окно, но вовремя одёрнул себя.

«Не стоит проявлять излишнюю самостоятельность. И никогда не стоит недооценивать глупца. На мою хитрость и выдержку Антони мог в любой момент ответить какой-нибудь омерзительной выходкой».

В этом отношении я давно в нём не сомневался. Тем временем, дилижанс покатил прочь. Когда мы въехали во двор фамильной усадьбы Веленских, Антони едва ли не выпрыгнул из экипажа, на ходу бросив мне:

— Мормилай, за мной!

Я послушно двинулся следом.

— Войцех! — рявкнул Антони, едва переступил порог дома. — Войцех! Где тебя черти носят?

— Я здесь, мой господин, — степенно произнёс дворецкий, спускаясь по лестнице в холле. — Антони, мать…

— Ну, что опять? — закатывая глаза, прошипел Веленский.

— Ей не здоровится вторую неделю. Госпожа распорядилась не подавать ужин, когда узнала, что вы отбыли.

— Хорошо… — буркнул Антони. — В смысле, очень жаль, конечно, но у меня сейчас своих проблем хватает!

Дворецкий едва заметно покачал головой, но всё же послушно застыл, в ожидании распоряжений.

— Это не для коридора, — сообщил Веленский. — Поднимемся в кабинет.

«Ого! — подумал я. — Как всё серьёзно. Решил, наконец, стать главой дома и занять его кабинет?».

Когда мы вошли в последнюю обитель Арона, я тотчас почувствовал его присутствие. Между нами, словно была некая связь, недоступная живым. Быть может, я даже хотел бы вступить с ним в контакт, но не знал, как. Наша аура соприкасалась, как две незримые тучи. Воздух будто электризовался и вибрировал. Едва дворецкий закрыл дверь, Антони занял отцовское кресло перед письменным столом, и сложив руки домиком, объявил:

— Меня не пустили в клуб Воговской. Четыре амбала на входе развернули меня… при всех! Эти подонки дали мне вот это!

Антони бросил на стол небольшую записку, сложенную вчетверо. Войцех степенно подошёл к столу, и взяв записку, зачитал вслух:

— Дорогой Антони Веленский! С прискорбием вынуждена сообщить, что я закрываю для тебя двери моего клуба до разрешения расследования о тройном убийстве. С наилучшими пожеланиями, Виктория Воговская. Подпись.

— Старая карга! — вскричал Антони, хлопнув кулаками по столу. — Да плевать я хотел на её клуб! Она унизила меня! Специально!

— Господин, я не думаю….

— А я думаю, — прервал его Антони. — Я уверен это она нарочно!

— Возможно, на неё кто-то надавил… — спокойно заметил дворецкий. — До окончания расследования, а такие дела редко раскрывают, если не смогли поймать душегуба по горячим следам, вас хотят отрезать от возможности посещать любимый клуб. Давайте сначала зададимся вопросом, почему?

— Откуда мне знать? — раздражённо огрызнулся Антони. — Я же сказал, она просто хочет меня унизить!

— Господин, — терпеливо заметил Войцех. — В высшем обществе очень опасно кого-то «просто унижать».

Последние слова он выделил, глянув на Антони из-под кустистых бровей.

— Но она могла направить это почтой? — Веленский потряс перед дворецким конвертом. — Могла! Тогда я бы избежал позора!

Войцех призадумался. Он долго молчал, а потом изрёк то, что уже приходило мне в голову.

— Допустим, у вас есть недруг, который считает, что обязан отомстить… за что-то… гм…

— Да, я понял-понял, продолжай, — нетерпеливо бросил Антони.

— Как застать вас врасплох? Заставить переменить привычки, например, посетить место, куда вы ранее не ходили. Ваше увлечение азартными играми, увы, известно многим.

— А если я не пойду в другой клуб?

На лице Войцеха на мгновение отразилась горькая улыбка.

— Тогда они найдут другой способ выманить вас из дома.

— Выманить? Но зачем?

«Как же он с тобой намучался».

— Затем, чтобы убить, — холодно обронил Войцех. — На ваших руках убийство четырех человек, Антони.

— Но нет никаких…

— Доказательств? — опередил его дворецкий. — Их предостаточно! Например, ваш пистолет в сгоревшем доме! Если его нашли?

— Какой ещё пистолет? — ошарашенно, протянул Антони.

— Который обронил он, — грозно выпалил Войцех. — На месте убийства человека, которому ты вы были должны деньги.

Повисла тишина. Антони вскочил и хотел было броситься на меня с кулаками, но голос дворецкого зазвучал вновь.

— Убийство из-за карточного долга. Проходит немного времени и тройное убийство! Из-за чего? Может тоже карточный долг? Трупы-то как назло лежат у входа в игорный клуб! И вы… вы опять где-то рядом, но снова ни в чём не виноваты! — запыхавшись от негодования Войцех, опёрся о высокую спинку стула и добавил. — Мадам Воговская имела полный карт-бланш, для отлучения вас от собственного клуба! И вот мы подходим к главному вопросу. Почему письмо?

— Почему? — мёртвым голосом протянул Антони.

— Ей сказали так сделать, — заявил дворецкий. — Чтобы как можно больше людей увидели это своими глазами, чтобы начали шептаться, чтобы пересуды клубились в обществе, и подозрения в отношении вас лишь крепли!

— Но почему им просто со мной не поквитаться?

— Ваша мать в девичестве Трубецкая. Это известная фамилия. Если она попросит, многие окажут помощь. Поэтому вас никогда не тронут на территории особняка. Нет. Не при матери. Но вашу репутацию в обществе им надо подорвать… чтобы, когда наступит время, вы были в их лапах беспомощный и всеми покинутый.

«А сейчас он не беспомощный? — лениво подумал я, косясь на Антони. — Только получив игрушку-убийцу, он тотчас наломал дров на повешенье, как минимум. А если докажу умысел, а он очевиден – колесование. Нет, такого захотят остановить, иначе будет только хуже».

— Ладно, я понял, что дела не очень, — вздохнув, сказал Антони. — Что конкретно ты предлагаешь?

— Сперва нужно уехать, — обрадованный тем, что господин готов слушать, забормотал Войцех. — Нанять дополнительную охрану… Молмилай хорош, но даже он может не справиться. Нужные ещё люди, хотя бы пяток. Затем вам следует отправиться гостить к вашему кузену. Сабина обрадуется, я уверен. К тому же ей уже давно нездоровится, чем не повод сменить городскую суету на лесную тишину.

— Нет, — ответил Антони, отрицательно покачав головой. — Не могу, Войцех. У меня дела…

— Какие у вас дела? — взорвался дворецкий, наплевав на привычное раболепие и спокойствие. — Вас убьют, Антони, слышите? Какие дела могут быть важнее жизни?!

— Мне надо подумать, — медленно проговорил Веленский, закусив губу. — И не смей говорить со мной в таком тоне.

— Как будет угодно, мой господин. Прошу лишь об одном. Не отталкивайте руку старого Войцеха. Я служу этой семье пятьдесят лет. Я пожил и знаю, как решить многие проблемы.

Антони встал, прошёлся по кабинету, рассеянно шаркая.

— Иди спать, Войцех. Спасибо тебе за заботу, я правда подумаю, — переведя на меня взгляд, он добавил. — Мормилай, иди в оружейную.

Я повиновался. Однако долго ждать нового зова не пришлось. Антони явился сам. Его лицо было перекошено от злобы. Громыхнув подсвечником, он подошёл ко мне, крадучись, словно рассерженный кот.

— Ты… — прошептал он, указывая на меня пальцем. — Это всё твоя оплошность! Ты выронил тот проклятый пистолет! Бьюсь об заклад, его кто-то нашёл! Затем осталось лишь обойти оружейников! Это очень дорогая вещь, сделанная на заказ! Но за мной не пришёл прокурор… Почему?! А? Молчишь? Так, я тебе скажу. Он попал в руки к тем, кто натравил на меня подонков в клубе! А потом их убил… ты! Проклятое чудовище! Ты! Во всем этом виноват ты!

Антони с криком подскочил ко мне и залепил пощёчину.

— Плевать на деньги, долго ты не протянешь, так и знай. Я использую тебя, чтобы разобраться с проблемами, а потом отволоку… — Он засмеялся. — Нет, ты сам пойдёшь… В подвал… Там камеры, ты уже в курсе, Войцех тебя водил… Я закую тебя в кандалы и буду резать, пока не выпотрошу, как чёртову рыбу!

Я равнодушно глядел в его пустые, озлобленные глаза.

— А сейчас, марш работать, проклятая падаль! — рявкнул он, тыкая меня в грудь. — Отнеси эту записку и положи под камень за беседкой возле фонтана с лебедями у дома Хшанских!

«Горбатого могила исправит».

— Выполнять, — взвизгнул Антони, толкая меня в спину, когда я уже прошёл мимо.

Я вынырнул в объятия ночи, довольный тем, что хоть некоторое время не буду находиться рядом с Веленскими.

«Плевать на обвинения и угрозы, — думал я. — Меня уже не ранить таким. Мне противно от одной мысли, что я служу такому ничтожеству».

Добравшись до дома Хшанских, я перемахнул ограду, входя на территорию сада, как к себе домой. Мне уже был знаком каждый камешек и поворот. Миновав настороженный взгляд волкодава, я опустил записку на условленное место.

«Дело сделано».

Я развернулся и пошёл прочь, перелез через ограду и двинулся вниз по улице. Вдруг послышался собачий лай. Я уже отошёл довольно далеко, дом Хшанских давно скрылся за поворотом. Лай доносился оттуда. Повинуясь неясному предчувствию, я быстро перебежал через улицу и рванул обратно. Мне удалось успеть разглядеть две фигуры. Одна перемахивает через забор, по пятам несётся волкодав, оглашая округу утробным рёвом. Вторая фигура, дождавшись первую, увязалась следом, то и дело оглядываясь.

«Они вместе и похоже украли то, что я оставил».

Их следовало бы догнать, отнять украденное, в крайнем случае проследить, куда неизвестные отправятся, если бы… я и правда служил дому Веленских. Понимая, какой компромат и сведения сегодня попали в руки заговорщиков, старающихся избавиться от Антони, я, наверное, впервые за многие дни улыбнулся.

«Чёрт, жаль, я не знаю, что было в письме, — размышлял я, бредя обратно в дом Веленских. — Но то, что я знаю о случившемся перехвате послания уже не мало. Скоро всё случится. Нужно ждать знака… Не знаю, что это будет, но следует держать ухо в остро… Вот-вот случится что-то очень важное для всех нас!».

По возвращении я явился к спальне Антони и осторожно постучал. Дверь тотчас отворилась. Веленский был в ночной сорочке. В правой руке он сжимал нацеленный на меня пистолет, а в левой свечу.

«Хоть что-то в голове зашевелилось, — мысленно хмыкнул я. — Только слишком поздно».

— Ты отнёс письмо? — спросил уставший, но всё ещё злой Антони.

Я кивнул.

— Тебя кто-нибудь видел?

Я хотел отрицательно помотать головой, как вдруг понял, что не могу. Шею будто свело судорогой, и я послушно кивнул ему.

— Как видел? — опешил Антони, чуть не выронив пистолет. — Кто тебя видел? — спросил он. — А, чёрт возьми… Тебя видел кто-то из дома Хшанских?

Я покачал головой в стороны.

— Кто-то с улицы видел, что ты к ним лазил?

Я кивнул. Антони задумчиво почесал затылок.

— Плевать, мало ли воры, — буркнул он, но подняв на меня взгляд, вдруг злобно сообщил. — Ты стал ошибаться, мормилай. Так не пойдёт, я накажу тебя, только придумаю, как!

Я не пошевелился, лишь глядел юноше в глаза отрешённо, словно не замечал ненависти, струящейся от его чёрного сердца.

— На место, падаль! — рявкнул он, захлопнув дверь перед моим носом.

«Очень унизительно, но не слишком конкретно. То, что надо».

Я вернулся в оружейную и принялся ждать. Дом медленно засыпал. Я слышал, как закончили работу кухарки, как конюх закрыл конюшню, как похрапывает в своей постели старая Сабина. Не слышно было только Антони. Он часто говорил во сне, но сейчас из его спальни не доносилось ни звука. Я ждал, не двигаясь, не спеша, зная, что должен ещё кое-что сделать сегодня. Дверь тихонько скрипнула. Агата протиснулась внутрь, поблёскивая глазами. В руке она несла огарок свечи, который бережно прикрывала ладонью, чтобы света едва хватало. Когда она подошла ко мне, я прижал указательный палец к губам. Она вопросительно уставилась на меня, чуть напугавшись. Лунный свет ложился на её нагие плечи. Я вдруг понял, что Агата надела новое платье.

«Ты прихорошилась… для свидания!».

В груди что-то ухнуло, будто бы пол уходил из-под ног, а я падал в бездну. Кажется, я даже покачнулся.

«Не время».

Агата непонимающе смотрела на меня, но выжидала продолжения. Вряд ли она умела читать, нужно было как-то передать ей, сообщить нечто важное. Взяв её за руку, я повёл женщину за собой. Мы медленно шли по дому, то замирая, то крадясь на цыпочках. Спустились на первый этаж, а затем дальше на кухню. Остановившись у входа в винный погреб, я обернулся к Агате. Она застыла, вглядываясь в моё лицо, в надежде понять. Я указал на замочную скважину, а затем изобразил, будто открываю дверцу.

— Ты хочешь открыть? — тихо спросила она. — Соскучился по вину? — Она улыбнулась.

Я замотал головой и снова повторил движение, будто поворачиваю ключ в замке, а затем указал на свою ладонь, подняв двумя пальцами невидимый предмет.

— Ключ? — догадалась Агата. — Тебе нужен ключ отсюда?

Я яростно закивал.

— Но зачем? — спросила она. — Ой… прости… Ах… Да как же это?

Она замялась, не зная, как задать вопрос.

— Ты хочешь завладеть ключом? — наконец прошептала Агата.

Я снова кивнул.

— Его носит при себе Войцех, он отпирает дверь днём, оставляя его Майе. А та запирает вечером, и возвращает ему.

Я указал на невидимый ключ, лежащий у меня на ладони, а затем на Агату, а после перевел палец на себя.

— Ты хочешь, чтобы я выкрала ключ и передала тебе, — поникшим голосом прошептала женщина.

«Умничка!».

— Майе очень попадёт, если она потеряет ключ, — подумав, сказала Агата. — Её могут лишить недельного жалования.

Я молчал, глядя на неё.

— Это же… очень надо, так? — тихо проговорила она, придвигаясь ближе ко мне.

Я кивнул и поцеловал её. Мои пальцы проникли в волосы Агаты, а губы принялись ласкать её шею и мочку уха.

— Достать… ключ… нужно завтра? — с придыханием шептала Агата.

Я снова кивнул.

— Я постараюсь, — пообещала она.

Мы поднялись обратно в оружейную. Лунный свет заливал зал мягким и холодным светом. Я сел, привалившись спиной к стене, так чтобы было видно небо. Агата встала передо мной и медленно стянула с себя платье. Она томно глядела на меня, а её глаза, как и всегда искрились озорными огоньками. Ей доставляло удовольствие стоять передо мной нагой. Такой, какой её не видел никто днём. Не прачкой. Желанной женщиной, свободной от замызганной одежонки и обязанностей. Агата бросилась в мои объятия, быстро дыша, словно хищная рысь, атаковавшая желанную добычу. Её движения были властными и даже немного грубыми. Она неотрывно смотрела в мои глаза и смеялась.

Затылок обожгло жаром, но я вовремя не придал этому значения. Я купался в нежности Агаты, отбросив весь проклятый мир прочь. Дверь распахнулась. На пороге стоял Антони, всё так же сжимая в одной руке пистолет, а в другой свечу. Увидев нас, он на миг остолбенел, не веря собственным глазам. Агата вскрикнула и принялась судорожно одеваться, безостановочно бубня:

— Простите, господин… Я уже ухожу, господин… Простите, господин…

— Подумать только, — злобно улыбаясь, медленно проговорил Антони. — Какая же ты шлюха, что додумалась трахаться с моим мертвецом! Даже и не знаю, смогу ли я носить одежду, которую ты стихаешь этими руками…

— Простите, господин… Прошу! Молю… Этого никогда не повторится!

— Заткнись, — хладнокровно прервал её Веленский. — Мне плевать на твои извинения.

Антони медленно шёл ко мне, поигрывая пистолетом.

— Одень это, — сказал он Агате, махнув оружием в мою сторону. — Не хочу смотреть на голую падаль, боюсь заснуть не смогу!

Агата тотчас повиновалась, одевая меня, боясь поднять взгляд. Когда она закончила, Антони мотнул подбородком на дверь.

— Прочь, — процедил он.

— Слушаюсь, господин, — тихо прошептала Агата.

— Хотя, подожди-ка… — вдруг сказал Антони, очень нехорошо улыбаясь. — Она тебе нравится? — спросил он, переведя взгляд на меня.

Я мысленно сжался, приготовившись к ужасной боли в затылке, но так и не смог противостоять его приказу. Я должен был отвечать. Я давно заметил такое свойство: чем ближе Антони — тем сложнее мне противиться приказу. И я кивнул.

— Понятно, — ответил он. — Подойди к ней.

Я обреченно повиновался.

— Ударь её по лицу, — приказал Веленский.

Я посмотрел в глаза Агаты и ударил её ладонью.

— Не так, — недовольно бросил он. — Ударь как следует. Кулаком.

Я сжал кулак и ударил. Агата упала.

— Подними её.

Я повиновался.

— Ударь в её в живот, — шептал озлобленный голос доморощенного садиста. — Теперь ногой! Ещё!

Я выполнял всё, что он говорил. А то, что происходило внутри меня… Можно было бы описать одним словом — взрыв. Я физически ощущал, как что-то натягивается, а затем рвётся, лопается. Как вместо эмоций и чувств, которых я был почти лишён, в груди растекается океан ненависти. Он всепоглощающей пропастью заполнил моё естество, и я словно ослеп, безропотно выполняя приказы Антони. Лишь на границе между явью и чёрной пеленой забытья, мой голос внутри головы шептал:

— Я прикончу тебя. Прикончу. Прикончу. Прикончу.