Мормилай. Грёзы проклятых

Глава 5

Для того, чтобы посмотреть на себя со стороны нужно всего ничего — умереть.

Агата медленно скользила по мне. Её горячее дыхание касалось моего уха. Она непрерывно шептала, скача с темы на тему, словно старалась выговориться не за весь прошедший день, а жизнь.

— Второй день не утихают пожары, — говорила она, чуть постанывая и ахая. — Сгорели двадцать девять человек… Шестеро детей… Четыре мальчика и две девочки… Бедные дети…

Агата на миг остановилась, прильнув щекой к моей груди, словно пытаясь поймать меня на лжи.

— Иногда мне кажется, что внутри тебя что-то стучит… — проговорила она, возвращаясь к движениям. — Точно стучит, не может не стучать… Ты почти как живой… — Прачка откинулась назад, опираясь о пол руками и выгибаясь, в так ударяя по мне бёдрами.

Её слова становились отрывистей, она выплёвывала их, едва не выкрикивала, то и дело содрогаясь.

— Хозяйка готовится… давать званый ужин… в следующую субботу… Ох… Аннушка сказала… список продуктов… и блюд такой… что в пору лишь догадываться… кто к нам пожалует…

Она, наконец, застыла, закусив губу, а затем опрокинулась на спину. Легла рядом со мной на пол, положив голову мне на плечо.

— Какого чёрта… — прошептала она, тяжело дыша. — Ему не купить тебе кровать? В день же спускают серебром… на десять кроватей… Хотя, есть же гостевые комнаты… Рискованно, конечно. — Она довольно улыбнулась, глядя на меня. — Ты любишь риск?

Я покачал головой, разглядывая её сияющее во мраке лицо. Это была очень странная, если не сказать противоестественная связь. Агата не была рабыней, но трудилась у Веленских, здесь и жила, состояла на довольствии.

«Как так сложилось, что столь интересная, ещё совсем не старая женщина оказалась здесь совсем одна?».

Я уже не раз и не два задавался этими вопросами. У Агаты были карие почти совсем чёрные глаза, волосы цвета воронова крыла, отдающие синевой, с редкими вкраплениями седины. Её в меру полные губы всегда были слегка бледными, но от того не менее желанными и чувственными. Сложнее всего мне было разобраться даже не в её истории, а в собственных к ней чувствах.

Какие эмоции и желания могут быть у мертвеца, кроме мести? На деле всё вышло намного сложнее. Я ежеминутно и ежесекундно ощущал тяготящую мой разум зависимость. Я знал, что был убит, что по сути мёртв. Но от этого… и быть может даже вопреки этому, мне очень хотелось жить. Пусть даже обманываться, запутываться, всё плотнее погружаясь в омут, из которого не разглядеть истины. Я настолько сильно тосковал по чувствам, что мне начинало казаться, что я их испытываю.

Ошибка некроманта, пробуждение разума, непреклонная воля… Не важно было, что именно сумело противостоять кромешной мгле. Я тянулся к жизни, как мог. И эта женщина, которая являлась в поисках почти того же самого, с каждым днём становилась разгорающимся факелом, который указывал путь наверх, даже не понимая этого.

С момента моего возвращения с задания прошло три дня, но Антони навестил меня лишь дважды. Первый раз наутро после роковой ночи. Мальчишка осторожно отворил дверь оружейной, и увидев меня, едва не подпрыгнул, словно увидел приведение. Медленно подойдя, он остановился метрах в двух и хрипло осведомился:

— Дело сделано?

Я кивнул.

— Тебя кто-нибудь видел?

Я небрежно тряхнул головой.

— Яцек мёртв?

Я провёл указательным пальцем по моему горлу.

Антони вздрогнул. Было не понятно, что сильнее его напугало, что шантажист действительно мёртв, или что парень теперь соучастник преступления. Юноша хотел было что-то сказать мне, то начал запинаться и, наконец, брякнув:

— Никуда не уходи! — Выбежал прочь.

«Если бы ты только знал, какой точный и главное неудобный для меня приказ сейчас отдал, — мысленно хмыкнул я. — Надо с ним помягче, а то у него от страха мозги начинают работать».

После Антони явился Войцех. Он задал мне тысячу вопросов, стараясь формулировать их так, чтобы можно было получить односложный ответ. Старик так мне наскучил, что, когда прозвучал очередной вопрос, я даже не сразу уловил его опасность.

— Ты уходил с двумя пистолетами. Я вижу в ящике лишь один, второй пропал. Это по твоей вине?

Я пожал плечами. Меня допрашивал не хозяин, у дворецкого не было власти меня заставить.

— Ты потерял его во время задания?

Я кивнул.

«Этот же не отстанет, — сумрачно подумал я. — Если не добьётся ответов, прибежит с мальчишкой и заставит меня писать. Зря я, конечно, показал им такую возможность общаться… Но они бы рано или поздно догадались. Надо отвечать так, чтобы дворецкий понял, но не всё, и чтобы не захотел бежать за мальчишкой».

— Ты потерял его в доме Яцека?

Я кивнул.

— У тебя его кто-то отнял?

Отрицательно помотал головой.

— Обронил во время пожара?

Я яростно закивал, думая про себя.

«Быстро же новости разносятся. Мальчишка только явился проверить, вернулся ли я вообще, а этот тип уже всё знает. Но он и сам не доложил хозяину. Ждал подтверждения информации. Ох, Войцех, тебя нельзя недооценивать! Ты ведёшь и свою игру!».

Было очень хорошо, что дворецкий, сам того не желая, подкинул мне рабочую версию — обронил «во время пожара». Выходило крайне удобно для меня. Антони вряд ли начнёт допытываться напрямую, он ещё в шоке и не догадывается, что я собираюсь его предать. Между тем, Войцех нахмурился. Так ничего и не спросив, и не сказав больше, он ушёл.

В следующий раз Антони явился ко мне вечером второго дня уже осмелевшим и подвыпившим. В его глазах плясали чертята. Парень явно гордился собой. По всей видимости, да, записав ликвидацию опасного недоброжелателя на свой личный счёт.

«Пусть куражится, — подумал я. — В конце концов именно этого он и хотел».

Правда сказать, мне было всё ещё интересно, как он будет из этого всего выпутываться. Безмозглый повеса ещё не представлял, какими проблемами может обернуться то, что произошло, ведь у Яцека были подельники, по крайней мере те, кто ему помогал облапошивать таких дурней. Тем вероятнее, что имелись и те, кто стоит выше. В игорном деле не бывает так, чтобы кто-то без ведома больших людей чистил карманы в приличном заведении. Я был уверен, что Яцек кому-то отстёгивал. Уже через пару дней мои догадки подтвердились. Снова пришёл старина Войцех. Как всегда, задумчивый, только мрачнее обычного.

— Сегодня вечером, вы с господином едете на прогулку.

Заметив мой скептический взгляд, дворецкий добавил:

— Играть.

Я натянул деланную улыбку.

— Твоя оплошность может стоит ему очень дорого. Поэтому Антони следует прийти самому, показав тем, самым, что он непричастен.

«Интересно, как он будет это всё отыгрывать, если тебя не будет рядом, — подумал я. — Если на него хоть чуть-чуть надавят, парень сдаст себя сам».

Словно подслушав мои мысли, дворецкий продолжил:

— Он будет играть, но не по-крупному. Так, будто бы действительно отдал ту сумму Яцеку. Мол, сам на мели, но пришёл показать, что фамилия не бедствует. Он даже мельком сообщит об этому кому следует.

Войцех говорил, расхаживая по оружейной, заложив руки за спину, как вдруг остановился и гневно уставился на меня, прошептав:

— Это будет сигналом всем и каждому! Кто обманул Веленского, сгорит в собственной постели с простреленным лбом.

«Проколотым горлом», — мысленно поправил его я.

— Ты, как всегда, будешь рядом, — вёл свою мысль дальше дворецкий, вновь принявшись расхаживать. — Сиди в дилижансе и жди сигнала. Если Антони будет угрожать опасность, он мысленно позовёт тебя. Ты сразу же явишься! Теперь на любой выезд в город с господином ты будешь при оружии, я смогу его в этом убедить. И главное… — Он замолчал, протягивая мне странную вещицу.

Я взял в руки причудливый предмет. Карнавальная маска, закрывающая всё лицо, с прорезями лишь для глаз.

— Когда будешь с ним в городе, никогда не снимай этого. Если господин позвал — ты явишься в маске. Я надеюсь, что этого не понадобится, но если… Если его прижмут, ты придёшь на выручку… Вот в этом!

Я спокойно кивнул, тотчас напялив на себя маску.

«Старик умён, — размышлял я. — Если на выручку юнцу придёт некто бледный и с саблей наперевес, народ, как пить дать, сложит дважды два. Мормилай! А так, останется малюсенькое, крошечное поле для неизвестности. Мало ли, кто там скрывается? Вдруг это какой-нибудь знатный повеса, вроде Антони, но действительно имеющий вес? Может даже его любовник, прости господи! Злоумышленники сперва опешат, прежде, чем наделают глупостей. А ты хорош, Войцех. Жаль, что служишь такой дряни».

И мы действительно отправились на вечерний «променад». Войцех убеждал Антони, что и сам он должен быть при нём, но малец отверг его помощь, чем несказанно обидел и расстроил старика.

— Да, что может случиться? — возражал он, смеясь ему в лицо. — Со мной личный убийца! Он выпустит им кишки, стоит мне только об этом подумать.

— Никогда так не говорите, — заламывая руки, взмолился дворецкий. — Никогда, слышите! Такими вещами не бросаются! Даже у стен есть уши! Даже в родовом поместье может найтись соглядатай!

— Ты кого это имеешь ввиду? — храбрясь, осведомился Антони.

«Если из-за тебя пострадают женщины, — подумал я, мысленно отрывая Войцеху голову. — Ты в тот же день случайно упадёшь с лестницы».

— Никого! — поспешно заверил его дворецкий, видимо сообразив, что слишком напрямую говорит вещи, до которых юноше ещё лишь предстоит дойти самому. — В вашем положении нужно привыкать к непрестанной бдительности! Чем чаще вы будете себе это говорить, тем быстрее вознесётесь, как ваш отец!

Сказав это, Войцех немного сник. Было видно, что на него упал пласт давно отодвинутых в чулан воспоминаний о господине, куда лучшем, чем никудышный сын.

— Я всё понял, Войцех, правда! — ответил чуть растроганный Антони. — Всё получится, ведь я его сын, как ты и сказал!

«Этого и боится твоя маман, — подумал я, припоминая её откровения с подругами. — Интересный был мужчина этот Арон. Войцех от него без ума, а жена совсем наоборот».

Когда мы отбыли, я мельком глянул в окно дилижанса, удалявшегося от поместья. Войцех стоял у ворот. Старый, сгорбленный, брошенный и напуганный. Ну, точно верный пёс, которого вдруг перестал жаловать хозяин и посадил на цепь, хотя раньше держал в доме.

Когда мы прибыли к игорному дому, Антони бросил на меня перепуганный взгляд. Ему очень хотелось, чтобы я сразу пошёл следом. К счастью, у парня хватило разумения не отдавать такого приказа.

— Жди меня здесь, — цедя каждое слово, нахмурив лоб, приказал он. — Если позову, явись немедленно! И убивай любого, кто будет мне угрожать или на кого я покажу.

«А парень-то явно поднаторел в приказах, — заметил про себя я. — Войцех, не иначе, учит. Ох, и стоит же мне неприятностей этот идейный дворецкий».

Я лишь кивнул и надел карнавальную маску. Часы лениво потянулись, заставляя меня погрузиться в себя. За окном дилижанса журчал привычной вечерней жизнью Крампор. С пожарищами разобрались, а значит можно жить дальше. Даже лучше прежнего, война же закончилась. Меня иногда всё же терзал вопрос, чем же именно она закончилась. Почему заключили мир? На чьих условиях? Мне не у кого было это узнать. Семья Веленских не интересовалась государственными делами. Хотя, вернее было бы сказать, не интересовался Антони. Сабина наверняка была в курсе во всех подробностях, но она меня никогда не вызывала к себе, а подслушать разговор, я мог только когда он велся в обеденной. Я был игрушкой её сына, которую она лишь купила, и как все прочие благополучно забыла.

«Наверняка, Поларния крупно потеряла на переговорах, после того, как целая стена форта Корвник была взорвана! Бьюсь об заклад, что отвод войск был исключительно тактическим. Я просто не вижу всей картины, генерального плана! Наверняка!!! Наверняка…».

Я не знал, что именно было наверняка. Даже будучи мёртвым гомункулом, мне хотелось верить, что мир — это наша победа, победа Русарии. Что отвод войск, был тактическим маневром, что нас не бросили, а вынуждены были оставить… Ещё много чего мне хотелось думать, во многое хотелось верить. Я вдруг поймал себя на мысли, что перестал вспоминать о семье. Быть может, мне даже стало бы стыдно, ведь по сути… ну, с пусть и с натяжкой, но можно было констатировать, что я изменял жене. Тут правда имелся один нюанс. Клятва, которую говорят во время венчания, звучит следующим образом:

«Бла-бла-бла, и пока смерть не разлучит нас».

Не то, чтобы я очень гордился тем, что нашёл лазейку для собственной совести, куда её же и вытолкнул по добру по здорову… Я понимал простую и от этого очень горькую истину:

«Мы никогда не будем вместе. Мир живых уже не для меня. Да и нет меня. Есть тень прежнего Алексея. Алексея? Алек-сей… Да, это моё имя… Меня уже и не зовут так… Некому… Они же не знают… У меня не осталось даже имени… Лена… Родная, я верю ты найдёшь себе кого-нибудь. Ох, хоть бы он тебя не бил, да не отдал наших девочек за каких-нибудь говнюков».

Я вдруг почувствовал боль. Неизменимую и необъяснимую, пронизывающую всё моё изуродованное естество боль.

«Каким же ленивым и чёрствым бывает человек, когда у него всё хорошо. Когда мы молоды, то в тайне от всего мира верим, что не умрём никогда. Мы даже не выдумываем, как так случится, просто верим, что мы, я — первый на свете феномен человека, который никогда не умрёт, но будет вечно счастлив, — думал я, сползая с сидения на пол дилижанса, трясясь, словно меня и вправду бил озноб. — И что рядом будут все те, кого я захочу видеть. Что всё и всегда будет хорошо. А потом суровым роком на голову падает реальность. Она ломает защитные барьеры юношеских иллюзий, крушит хребет опыту и знанию, она хватает за волосы и макает в яму с испражнениями. И это последнее, что ты помнишь. Запах дерьма и страха».

В ладонь скользнула холодная рукоять пистолета, я взвёл курок, направляя дуло себе в висок и нажал на спуск. Кремень чиркнул, но вместо выстрела не последовало. Лишь облачко дымка взвилось над моей головой.

«Осечка!»

Изо рта рвался нечеловеческий ни то хрип, не то вой.

«Давай же! — клял я себя, извиваясь, словно пиявка. — Соберись, тряпка! Сделай это! Вышиби свои сраные мозги!».

Я достал из-за пазухи проволочный ёршик и принялся хладнокровно чистить ствол оружия. Извлёк пулю, пыжи, перезарядил. Снова приставил дуло к виску. Закрыл глаза. И тут моё тело пронзила жгучая волна, заставившая вскочить, глухо рыча.

«Мормилай, ко мне! Скорее! Меня убьют! Мормилай, сюда, будь ты проклят!»

Распахнув дверцу дилижанса, я выскочил на улицу, пугая случайных прохожих. Перед глазами вновь пролегала алая нить. Арка входа в особняк. По обе стороны лакеи в дорогих ливрея. Мимо. В переулок. В темноту блошиного конца, к чёрному входу. Ноги несли меня с такой скоростью, что прежний я бы диву дался способностям человеческого тела!

«Мормилай! Сюда! Быстрее!».

Я выскочил в узкий переулок, заваленный коробками из-под вин, помоями и вездесущими крысами, что копошились среди объедков. Перед глазами горели красным три фигуры, стоящие напротив Антони. Юноша стоял, прижавшись к стене, выставив перед собой рапиру. У всех оружие наголо. Пистолет уже был в моей руке, я нацелился в того, кто был ближе всего к Антони, мужчину с тяжёлой и непомерно длинной шпагой, и спустил курок. Грянул выстрел, огласив округу, распугивая крыс и без сомнения, сообщая тем, кому есть до этого дело, что здесь кого-то убивают. Неизвестный попытался увернуться, словно знал, что я бил именно в него, но поймал пулю чуть ниже рёбер. Завалившись на бок, стуча ногами по камням, мужчина тихо стонал, захлёбываясь кровью. Пистолет брякнула, выпав из моей руки. Я снова бежал, выхватив саблю и ведомый простым желанием:

«Я хочу лишь одного. Убить. Не себя, так вас».

Один из нападавших, метнулся ко мне, другой же напал на Антони. Я налетел на второго, как берсеркер из северных сказок. Атаковав во флэше, я отбил клинок противника в сторону, кровожадно коля прямо в грудь немыслимым по силе ударом. Он нырнул в сторону проходящим шагом, и попытался достать меня по затылку, когда я пролетел мимо. Я крутанулся вокруг своей оси, ловя клинок врага в пятую защиту. Мы были слишком близко. Свободной рукой я схватил его вооружённую руку и сжал, выворачивая наружу. Ударом колена, я пробил ему в пах. Он упал, выронив оружие. Я вскинул саблю и трижды ударил сверху вниз, метя в голову. Можно было просто заколоть, но это был не Алексей. Это был мормилай, который опьянел от ярости и ненависти. Голова нападавшего в мгновение ока превратилась в кровавое месиво.

Я ринулся к следующему. Антони, к моему удивлению, весьма успешно отбивался. В одной его руке была рапира, а во второй парень сжимал дагу. Его противник, до этого запугивавший парня, вовремя не успел достать свой кинжал, а потому теперь защищался. Он понял, что ему конец, в последний момент, попытавшись броситься к спасительной двери чёрного входа. Но мой выпад опередил его. Рука мужчины на пару сантиметров не успела коснуться дверной ручки, когда я ударом сверху перерубил его кисть. Он взвыл от боли, но укол Антони, заставил несостоявшегося убийцу исходить кровавыми пузырями. Мой господин выдернул клинок, а я, схватив несчастного за отрубленную конечность, вонзив острие сабли ему под подбородок. За спиной хрипел раненный, а развернулся и направился к нему. Заслышав приближающиеся шаги, он замер, притворяясь мёртвым. Но это уже не помогло.