Мощи Распутина. Проклятие Старца

33

Осторожно обойдя лужу крови, растекавшуюся вокруг трупа патрульного, Николь подошла к лестнице на первый этаж. И остановилась.

Почему внизу не горел свет?

Неужто полицейский сидел там в темноте, надеясь застать преступника врасплох?

А может быть, это Василий выключил свет, после того как разобрался со своей жертвой.

Так или иначе, лестница вела во тьму, к опасности. Но она же была единственной дорогой к выходу. В конце концов, темнота могла дать Николь преимущество над ее невидимым гостем. Она знала планировку дома лучше, ей были знакомы все углы и предметы мебели. Николь даже когда-то видела фильм, где слепая девушка убегала от убийцы, выключив свет. Нужно только умело лавировать между стульями, столами и лампами — тогда Василий, попытавшись напасть на нее, обязательно обо что-нибудь споткнется или налетит на одну из стен. Возможно, это даже даст ей достаточно времени, чтобы сбежать.

Дрожа от страха, она начала спускаться, медленно и тихо. Ее босые ноги ощупывали каждую ступеньку в поисках скрипучих досок.

Она дошла до нижней ступени и остановилась. Босая и уязвимая, она вдруг поняла, где ошиблась в своем плане.

В любой момент Василий мог просто зажечь свет. Оцепенев и не смея дышать, она прислушивалась к малейшему шороху и в любую секунду ожидала нападения.

Парадная дверь находилась от нее меньше, чем в трех метрах, но Николь казалось, что это расстояние ужасно велико. Слева была дверь в гостиную, справа — в столовую; кроме того, Николь позаботилась, чтобы и парадный, и черный входы были заперты на два засова. Если Василий был в доме, то любая попытка открыть дверь создала бы много шума и отняла драгоценное время.

Поэтому Николь начала медленно двигаться по направлению к кухне, ведя рукой по стене, пока не наткнулась на деревянную дверь в подвал.

Медленно, молясь о том, чтобы неосторожный звук не выдал ее местонахождение, она открыла дверь. Внизу ее встретил прохладный сырой воздух и очередная лестница, более крутая и неудобная. Николь дрожала, и голые ступни скользили по холодному земляному полу. Подвал был старым, со стенами из кирпичей, скрепленных цементом. Она шла вдоль стены, двигаясь аккуратно, чтобы не споткнуться о сваленный здесь хлам. Раньше она редко заходила в подвал. Его использовали в качестве кладовки для старой мебели, инструментов и рабочей одежды. Прохладный воздух был наполнен запахами отсыревшей ткани, ржавеющего металла и влажной земли.

Николь остановилась, ступней почувствовав горку мягкой земли. Значит, где-то рядом была одна из тех загадочных ям, которые кто-то вырыл в земляном полу.

Она вновь пошла вдоль стены. Ей отчаянно хотелось, чтобы было видно хоть что-то: тень, или какие-нибудь очертания, или более темная область во мраке подвала — чтобы понять, в какую сторону идти. Но сюда не проникал даже самый тусклый лучик света.

Ее нога вновь ступила на горку сырой земли. Пальцами нащупав края ямы, она обошла ее.

И вдруг почувствовала, что падает.

Опора исчезла.

Руки инстинктивно схватились за воздух.

Не сумев избежать падения в темноту, она в последний момент вспомнила, что кричать нельзя.

Николь приземлилась на дно ямы — судя по всему, одной из самых больших. По длине и глубине яма напоминала небольшую могилу. Некоторое время Николь лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам наверху. Ей показалась, что она слышит, как открывается парадная дверь, затем легкие шаги и скрип половиц. Определенно, наверху кто-то ходил. Нельзя было терять ни секунды. Николь поднялась на колени, выкарабкалась из ямы и доползла до дальней части подвала. Вслепую она нащупала ступени лестницы, ведущей на задний двор.

Лестница вела к двойным горизонтальным дверям, изнутри закрытым на деревянный засов. Отодвинуть его было легко, но вот чтобы открыть двери, их нужно было толкать наверх — а створки были слишком тяжелыми для Николь. Она нагнулась и попыталась поднять их спиной. Грубое дерево царапало ее кожу под ночной сорочкой. Николь, стараясь не наделать лишнего шума, поднимала створку медленно, и когда ей наконец это удалось, на некоторое время замерла, прислушиваясь к звукам снаружи. Слышался только шум колес где-то вдалеке.

Но она не спешила вылезать.

Негромкий звук раздался за ее сонной. Это была дверь в холле — та самая, что вела в подвал. Кто-то пытался открыть ее бесшумно, но ему это удавалось не так хорошо, как Николь. Из-за того, что дверь оказалась открытой, возник сквозняк; ее лицо и тело обдало легким ветерком.

Нужно было выбираться — немедленно! Теперь некогда было думать об осторожности. Николь со всей силы откинула створку и вылезла на задний двор.

Она окунулась в холодный ночной воздух. При ярком свете луны были отчетливо видны очертания кустов, белое здание неподалеку, окна соседних домов. С одной стороны, было легче разбирать дорогу, но с другой, Николь знала, что так ее светлая сорочка более заметна. Она подбежала к ограде и спряталась за кустами.

Дышать получалось только короткими, нервными рывками. Она прислушалась — не слышно ли еще звуков из дома — но уловила только знакомый голос телеведущего, доносившийся из телевизора в соседнем доме.

Происходящее начинало терять смысл. Могло ли быть так, что она просто все это себе вообразила? Или она действительно слышала звук шагов в доме? А что если она просто плохо прикрыла дверь в подвал, и когда подняла горизонтальную створку, дверь открыло сквозняком? Не могла ли собственная паника Николь заставить ее выбраться на задний двор, где она теперь, грязная и мокрая от вечерней росы, пряталась в кустах, словно сумасшедшая?

Нет. Полицейский, вломившийся к ней в спальню, не был плодом воображения. Он и его смерть были настоящими. Настоящей была кровь на полу. И опасность в Доме.

Но куда она могла пойти?

Не к соседям. Даже если Николь могла им доверять — за кого бы они ее приняли, грязную, в ночной сорочке?

Допустим, пустили бы они ее в дом, и что тогда? Они позвонили бы в полицию, а это прямой путь в тюрьму. Нет, нужно было придумать что-то другое. Для начала — убраться отсюда. Почти преодолев задний двор, она услышала лай соседской собаки. Через несколько мгновений вступила вторая, на другой стороне улицы.

Проскользнув в проем в кустах, Николь затаилась. Она старалась двигаться тихо с тех пор, как вылезла из подвала. Кто-то еще шел за ней?

«Боже, нет», — взмолилась она и попыталась спрятаться глубже в колючий кустарник. Сорочка рвалась, цепляясь за тонкие ветки.

Из своего укрытия Николь видела, как в доме зажигается и гаснет луч фонаря. На заднем крыльце возникла тень и, отделившись от темной стены дома, пересекла двор. Николь показалось, что она слышит приглушенный голос. Собака на другой стороне улицы лаяла все беспокойней.

Тень опять прошла по двору — теперь на расстоянии вытянутой руки от того места, где пряталась девушка. Над головой Николь затрещали ветки. В любой момент ее могли обнаружить. Выхода не было.

Вдруг загорелся луч фонаря. Он светил над ее головой и освещал соседний двор, танцуя по газону и детским качелям; затем задержался на мусорных ящиках, выставленных вдоль забора. Собаки опять разнервничались и принялись лаять еще неистовее.

На соседнем крыльце зажегся свет. Луч фонаря погас. Тень отделилась от кустов и пошла к дому. Собака — маленький белый пудель — с яростным лаем выбежала на улицу посмотреть, в чем тут дело. Она пробежала сквозь кусты, не обратив внимания на Николь, к человеку с фонарем. Николь видела, как собака рычит и бросается на него. Затем — резкое движение, хруст костей и предсмертные визги пуделя. Николь вздрогнула.

В этот момент она с ужасающей ясностью осознала, что предупреждения Ростка не беспочвенны.

Кто-то охотился за ней.

Воспользовавшись жалостливыми всхлипами собаки как звуковым прикрытием, она выскользнула из-за кустов. Николь пробежала по соседнему двору, стараясь избегать открытых мест, мимо тележки, поливного шланга, цветочных клумб и припаркованной машины. Когда раздались крики хозяина собаки, она была уже далеко.

Подол ее сорочки промок от росы, ступни исцарапаны гравием, в бедре пульсировала тупая боль от удара о дно ямы в подвале.

Но Николь бежала, сама не зная куда.

У нее не было выбора.

Только продолжать двигаться.

Убираться оттуда, чего бы это ни стоило. Бежать. Искать укрытие. Убежище.

Но где?

Кому она теоретически могла верить в городе, где каждый считал ее чужой? Она почти никого не знала, и мышление этих людей, считавших каждого приезжего подозрительной личностью, было ей непонятно. Как ей укрыться в городе настолько неродном, что даже на похоронах собственного мужа она ощущала себя не на своем месте?

Постепенно из ее мыслей исчезло все, кроме этого вопроса.

Ее ноги болели (Боже, почему она не додумалась надеть шлепанцы), однако она пробежала еще с полдюжины задних дворов, после чего перешла улицу. Были еще дворы, и еще аллеи, где собаки, учуяв ее, также заходились лаем, затем Николь очутилась в старой части Миддл-Вэлли.

Здесь, на вершине холма, громоздилось кирпичное здание, силуэт которого отчетливо выделялся на фоне тонких серебристых облаков. Оно было увенчано куполом с православным крестом. Это была русская старообрядческая церковь Святой Софии — место, где проходила поминальная служба по ее мужу.

Рядом с церковью стояла резиденция епископа — двухэтажное здание, выстроенное из того же кирпича, что и собор.

Оказавшись на церковной земле, Николь сразу почувствовала себя в безопасности. Она когда-то смотрела передачу про гаитянских беженцев, которые укрывались в соборах. Что ж, сегодня беженкой была она. А бородатый священник уже успел продемонстрировать, что чтит древние традиции. Она надеялась, что он ее не прогонит.

Николь обогнула резиденцию епископа, зайдя с черного хода. В кухне горел свет, и в окне виднелся тонкий силуэт человека, сидящего на деревянном стуле. Это была старая женщина — она вышивала церковный гобелен. На ней было черное платье с длинными рукавами и высоким воротником, скрывавшее все тело, кроме костлявых кистей и морщинистого лица. Седые волосы прятались под белым кружевным чепчиком.

Николь постучала в окно.

Вздрогнув, женщина подняла голову.

Николь снова постучала, и женщина выбежала из кухни. Через несколько секунд она вернулась в сопровождении епископа Сергия, кивком указывая тому на дверь.

Рефлекторно Николь одернула ночную сорочку, стрясла грязь с волос и вытерла голые ступни о крыльцо. Догадываясь, что выглядит ужасно, она постаралась изобразить на лице улыбку, когда епископ открыл дверь.

Он казался изумленным, словно видел Николь впервые.

— Матерь Божья, — пробормотал он. Те же самые слова он произнес при их первой встрече.

В дыхании епископа присутствовал еле уловимый запах церковного вина.

Несколько дней назад она не чувствовала ничего» кроме презрения, к этому грубому и неотесанному священнику и к его религии. Но теперь епископ виделся ей единственным возможным защитником.

— Пожалуйста, впустите меня, — с мольбой в голосе попросила Николь.

После секундного колебания священник отошел в сторону, позволяя ей пройти. Он закрыл за ней дверь и жестом приказал старой женщине, с подозрением глядевшей на них из коридора, задернуть занавески.

— Они знают, что ты сюда пришла? — спросил Сергий. Удивленная вопросом, Николь подняла взгляд.

— Вы знаете, кто за мной охотится?

— Ты от кого-то бежишь. Раз на тебе такая одежда, ты, без сомнения, убегаешь и очень боишься за свою жизнь.

Епископ поглядел на нее холодными серыми глазами. Их взгляд словно бы пронизывал ее, пытаясь выведать скрытую истину. Николь задрожала, вдруг осознав, что под ночной сорочкой у нее ничего нет. Соски, к ее стыду, напряглись от холода, выделяясь под гладкой шелковой тканью.

Епископ сказал женщине что-то на русском, и та костлявой рукой помахала Николь, зовя ее за собой.

— Светлана помоет тебя, девочка, — сказал епископ. Его гулкий голос заполнял всю комнату, не оставляя гостье места для возражений. — А потом мы поговорим о твоей проблеме.

Николь шла за Светланой по темному коридору. Пол был голым, без ковра, затхлый воздух отдавал запахом давних лет. Николь поднялась вслед за женщиной и оказалась в небольшом коридоре, освещаемом тусклым светом лампочки. Одна из дверей вела в ванную комнату. Здесь стояла чугунная ванна и старинный унитаз, бачок которого располагался высоко на стене. На столике рядом с раковиной стояла глубокая керамическая чаша белого цвета и кувшин с водой. Рядом с ними лежали кусок белого мыла, мочалка для лица и полотенце. Аккуратно перекинутые через спинку единственного стула, висели черная хлопковая комбинация и белое махровое полотенце. На полу стояла пара шлепанцев.

Ванная выглядела так, словно прихода Николь ждали.

Светлана быстро сняла с девушки ночную сорочку, сказала ей залезать в ванну и садиться на корточки. Прежде чем Николь успела осознать, что происходит, женщина облила ее холодной водой и начала намыливать. Николь пыталась сопротивляться, но у нее осталось слишком мало сил.

— Ты должна очиститься, прежде чем появишься перед святым старцем, — сказала Светлана. Ее голос был скрипучим от старости и с сильным акцентом.

Она мыла Николь как настоящий мастер. Потерев кожу — сначала жестко, затем более нежно — она высушила ее полотенцем и в конце покрыла все тело тонкой пленкой масла.

Только после этого, завернутую в теплое махровое полотенце и обутую в шлепанцы, она привела Николь обратно на первый этаж, в маленькую молельню — комнату без окон, где по стенам были развешаны иконы.

Епископ поднялся с колен.

Его серые глаза вновь пристально разглядывали ее.

— Здесь ты будешь в безопасности, девочка моя, — ответил он на ее вопрос, прежде чем она успела его задать. — Здесь никого нет, только мы трое. Когда-то этот дом принадлежал приходскому священнику, но теперь опустел. Здесь живем только я и моя домохозяйка.

Вдруг Светлана произнесла что-то по-русски.

— Говори на английском в присутствии нашей гостьи, — епископ как будто чувствовал мысли Николь. — Она напугана и боится всего непонятного.

Николь была не в силах отвести взгляд от гипнотизирующих глаз епископа.

— Священник и женщина вроде нее, — скрипя, проговорила старая женщина, — остаются под одной крышей… Это будет настоящий скандал. Что подумают прихожане?

Сергий улыбнулся Николь, игнорируя замечание.

— Я чту древние традиции, — сказал он ей. — Ты пришла сюда в ночи в поисках убежища. Я предлагаю тебе святилище, свой дом. Но ты можешь остаться здесь, только если не пострадает моя честь.

— То есть?.. — не поняла Николь.

— Светлана, — обернувшись через плечо, сказал епископ. — Оставь нас одних. Иди в свою комнату.

Старая женщина недовольно посмотрела на Николь, однако покорно взяла свое шитье и ушла, не сказав ни слова.

— Ты будешь спать в комнате рядом с моей, — сказал епископ.

Николь сделала шаг назад. Она больше не чувствовала себя в безопасности.

— Дверь в твою спальню останется открытой, — сказал епископ, — как и в мою.

— Я благодарна вам за помощь, — голос Николь дрожал, — но я бы чувствовала себя спокойнее за закрытой дверью.

— Если ты остаешься здесь на ночь, то все двери остаются незапертыми и распахнутыми. Я человек Господа. Если женщина прячется от меня за закрытой дверью, это оскорбляет принятые мною обеты, — он схватился за деревянное распятье, висевшее у него на поясе. — У праведников на Руси есть древняя традиция. Они верят, что преданность Господу может считаться истинной, когда она доказывается снова и снова. Иначе вера становится слабой — словно мышца, которой не пользуются. Провести ночь в соседней комнате с женщиной — это будет настоящее испытание моей преданности Богу. Особенно с такой прекрасной женщиной, как ты, девочка моя.

‘‘Николь услышала шум в коридоре. Наверное, Светлана до сих пор стояла за дверью, подслушивая их.

— Тебя послал ко мне Бог, девочка, — сказал епископ. — Послал, чтобы испытать мою веру и подготовить к тем ужасным событиям, что еще грядут.