Мощи Распутина. Проклятие Старца

51

Хотя Альцчиллер умер, кровь продолжала течь из его тела. Этот факт привел медиков в замешательство, однако они решили, что все равно предпринимать что-либо бесполезно, и вызвали из окружного морга людей. Звук сирен оповестил, что полиция Скрантона уже в пути. Росток пожелал остаться, отпустив медиков. Едва они ушли, он аккуратно завернул руку в полиэтилен и положил ее в сумочку Робин, оказавшуюся весьма вместительной.

— Помни, что без ордера ее никто обыскать не может, — сказала он.

Журналистка, потерявшая дар речи от вида смерти Альцчиллера, кивнула.

Когда появился О'Мэлли, медики уже уехали. Прибыли местные полицейские, которые явно не знали, что им делать.

— История продолжается: где трупы, там и вы, — поприветствовал их О’Мэлли. Он тяжело дышал: ему пришлось подниматься с металлической скобой на пятый этаж пешком.

— Я хотел сказать то же самое о вас, — ответил Росток.

— Это моя работа, — О’Мэлли не спеша обошел труп, стараясь не наступить в растекавшуюся вокруг Альцчиллера лужу крови. — Мне нужно зафиксировать факт смерти.

— Разве у вас нет помощников для такой-работы?

— Мой офис в нескольких кварталах. Едва я услышал, что приехал сам шеф полиции Миддл-Вэлли…

— Исполняющий обязанности, — поправил его Росток.

— Ах да, никак не запомню, — О’Мэлли присел на здоровую ногу, чтобы ближе рассмотреть лицо Альцчиллера. — Все в порядке, — сказал он двоим полицейским из Скрантонского отделения, которые стояли поодаль и ждали вердикта. — В основном, горловое кровотечение. Никаких следов ранений или других травм. Мое предварительное заключение: обширное кровотечение из открывшейся язвы.

— Столько крови из язвы? — переспросил один из полицейских.

— Внутреннее кровотечение могло идти час или больше и остаться незамеченным, — сказал О’Мэлли. — Кровь могла скапливаться в брюшной полости, а теперь, после его смерти, вытечь.

— Если это язва, то почему кровь пошла у него из глаз? — спросил Росток. — Я понимаю — рот, но глаза?

Коронер пожал плечами:

— Я видел сотни случаев кровоточащей язвы. И все они между собой не похожи. Возможно, у него в носоглотке образовался какой-нибудь затор, из за которого кровь поднялась в слезные протоки.

О'Мэлли встал и начал обход лаборатории, рассматривая оборудование.

— Это место вне твоей юрисдикции, Росток, — сказал он. — Что ты здесь делал?

— Альцчиллер был моим другом.

— Профессор судебной медицины, верно? — О’Мэлли крутил в руках распечатку из фотоспектрометра.

Росток пожалел, что не спрятал ее. Он вдруг вспомнил, что в лаборатории полно других записей и распечаток, которые сделал профессор. Судя по всему, О’Мэлли, прочесывая взглядом помещение, думал о том же.

— Проще говоря, он был специалистом по человеческим останкам, — продолжал О'Мэлли. — Над чем он работал?

Вопрос был вполне обычным и естественным, однако Росток насторожился:

— Какое-то исследование, я полагаю. Он предпочитал не распространяться.

О’Мэлли приближался к пустому стеклянному куполу.

— Что бы он там ни изучал, похоже, оно пропало, — заметил коронер. Он поставил колокол на стеклянную подставку. — Вы ведь не стали бы отдавать ему ту кисть, которую обнаружили в банке? Надеюсь, вы не за ней сюда приехали?

Росток взглянул на Робин, глазами посылая ей сигнал молчать.

— Уверен, вы знаете Робин Кронин с «Канала 1». Она хотела встретиться с профессором, сделать репортаж о работе, которую он выполнял для местных полицейских отделений. Я просто помог ей.

— Правда? — О’Мэлли переключил внимание на Робин. — Насколько мне известно, Альцчиллер не любил гласность. И мне говорили, что он терпеть не мог репортеров.

— Именно, — отозвалась Робин, подыгрывая Ростку. — Поэтому было так сложно выбить у профессора согласие на интервью. Я надеялась стать первым журналистом, который получит эту историю, и решила, что Виктор поможет мне уговорить Альцчиллера.

— А вы с ним, значит, теперь друзья? Росток делает вам одолжения?

— Репортаж мог получиться неплохим, — сказала она, игнорируя сарказм. — К сожалению, мы прибыли слишком поздно.

— Жаль, — проговорил О’Мэлли. — Теперь можете предложить своему редактору разве что некролог, — он снова повернулся к Ростку. — Что касается вас, то я устал ждать. Пора выполнять законы. Мне нужна та кисть.

— Я же сказал вам, это улика. Я веду расследование.

— Расследование чего? Обнаружения человеческой руки в сейфе? Кончайте эти игры, Росток. В подобных случаях анализ и хранение человеческих останков лежит на мне, и вы не сможете доказать обратное. Даю вам пять часов. Если по истечении этого срока кисти у меня не будет, я отправляю жалобу окружному прокурору. Вполне вероятно, что он усмотрит в этом препятствие правосудию. Подумайте, Росток. Я понимаю, что вы, русские, упрямы, но если не передумаете и не отдадите мне руку, я сделаю так, что ваша карьера в правоохранительных органах завершится. В худшем случае, еще и срок получите — смотря что решит судья. И ради чего? Ради какой-то руки, которая все равно в итоге попадет в морг.

Росток перестал слушать коронера. Глядя на лужу крови, он вдруг вспомнил рассказы деда о Распутине. Русский колдун умел заговаривать кровь. Мог ли его дар теперь возыметь обратное действие? Неужели Распутин, восстав из загробного мира, наказывал тех, кто тревожил покой его мощей?

Когда мальчик допил содовую, а старик — пиво, они легли на камни и стали наблюдать за облаками, которые принимали причудливые формы.

— Ты сказал, что Распутина называли грешником и что у него было много врагов. Но как у святого могли быть враги? — спросил мальчик.

— История знает много случаев, когда святых преследовали и убивали за их веру. Генералы не любили Распутина за то, что он был пацифистом и убедил царя не вступать в Балканскую войну. Торговцы — за то, что он защищал бедных. Консерваторы — за то, что он боролся за права евреев. Иерархи Православной Церкви — за то, что он мог подорвать их влияние. Политики — за то, что по его совету назначались министры. Дворянство — за то, что он был приближенным императора и всей царской семьи. И конечно, за то, что он был крестьянином, простым мужиком.

— А кто-нибудь любил его?

— Его любила императорская семья. И крестьяне, сделав паузу, добавил старик. — Любовь к Распутину, наверное, была единственной общей чертой правящей семьи и мужиков.