Московские эбани

ГЛАВА 22

Ананас растет! Ананас!

Они неслись по загородному шоссе в автомобиле с озверевшим кондиционером, способным заморозить все живое, но теплый ветерок из открытого окна оказывал живительное сопротивление. Вадим дремал. Борис, поглаживал спину и постанывал, а их новый гид Палтай восторженно тыкал в окно, указывая на какие-то поля, похожие и на картофельные, и на капустные одновременно, твердил: Ананас! Ананас!

— Ананаса я ещё только не видел! — закатил глаза Борис.

— Не видел! Не видел!

— Приезжай к нам в Москву, я т-те покажу настоящие ананасы!

— Ананас? Где ананас?! — Очнулся Вадим. Огляделся, увидел три пальмы по краю поля и поправил с профессиональной уверенностью: — Кокос.

— Ананас! — сокрушался Палтай их непониманию.

— Кокос.

— И где ж ты так русскому языку выучился, сволочь! — Въедливо присмотрелся к переводчику Борис.

— В Киеве учился. Можно. Сельскохозяйственный факультет. — Гордо ответил Палтай.

— И чему ж тебя там могли научить?! Как картошку сажать квадратно гнездовым способом? А ты тем временем селедку жарил и на все общежитие ею вонял.

— Не жарил.

— Знаю я — жарил! — гаркнул Борис, — И на фиг тебе наш институт сдался?

— У меня папа можно хороший был. В другой стране учить хотел.

— И чему ж ты выучился в результате? Язык русский разве что знаешь, а ботанику свою — не фига! — продолжал ворчать ещё не проснувшийся Борис. — А я ей не учился, а знаю. И если говорю, что это кокос, то значит кокос. — Не унимался Борис.

— Русский человек — странный человек. — Чуть не плача закачал головой Палтай. — Ему все знать можно. Но про ананас все равно всегда ошибается.

— Это что б я про ананас ошибаюсь?! — Взревел очнувшийся Вадим. Останови машину! Сейчас я тебе покажу ананас.

Палтай остановил машину. Мимо, звеня колокольчиками, шла вереница монахов в оранжевых одеяниях. У первых трех были миски в руках. Палтай вышел из машины, поклонился монахам, достал из багажника благовонья, кулек с рисом, кулек с чем-то ещё и пошел догонять монахов.

— Ты куда это? — схватил его за рукав Борис. — Милостыню раздаешь? Добреньким казаться хочешь?

Палтай терпеливо возвел глаза к небу и умоляюще попросил:

— Не задерживайте меня, пожалуйста. Они можно не взять.

— Как это не взять? Зажрались что ли?

— Если не взять — то это плохой знак. А мы в пути.

— Че-его? Ну-ка дай мне, чего им даешь, попробуют они у меня не взять!

Вадим задумчиво сидевший все это время в машине, попытался остановить Бориса:

— Оставь ты его в покое. Разошелся. Это их проблемы. Лучше не влезать.

Но Борис уже вырвал из рук Палтая кулек и в два прыжка настиг впередиидущего монаха, хотел положить ему в миску рис, в этот момент монах перевернул миску и вареный рис рассыпался, облепив ноги Бориса. Борис чертыхнулся и принялся отряхиваться. Палтай молитвенно сложив руки, с ужасом смотрел на него. Монахи индифферентно проплыли мимо, растворяясь в пыли и тумане. Лишь звон их колокольчиков завис над дорогой.

— Что это значит? — вышел из машины Вадим.

— Плохо значит. — Горестно закачал головой Палтай. — Карма у Борис плохой. Монах вместе с подаянием грехи наши берет. Монах не захотел его грехи брать. Рис на ноги ему полетел — не будет ему пути.

— Что же это значит? Мы что в катастрофу попадем? — испугался Вадим.

— Нет. Просто получается, что у него нет пути. Путь это больше, чем дорога. Я не знаю, как вам объяснить. У него давно пути нет.

— Беспутный ты наш! — похлопал по плечу подошедшего Бориса Вадим. — Я же говорил тебе: не нарывайся!

— Да. Можно так называть, можно — кивал задумчиво Палтай. — Беспутный. Можно. Монах все видит. Не видит — чувствует, по-вашему. Он знает, кому может помочь. Кому нет. Кому может — у того берет.

— Все берет себе, что путь твой тяжелым делает.

— Ну-ка, а у меня возьмет? — И Вадим нырнул в машину. Вынырнул уже с рулоном.

Монахов не было видно. Звон их колокольчиков переместился вдаль.

— Давай догоним?

— Не можно специально. — Грустно ответил Палтай и отвернулся, глядя на поле.

Борис усмехнулся и, торжественно указав на пальму, произнес:

— Кокос!

— Ананас! — машинально наклонившись над землей, указал Палтай.

Двое русских обалдело уставились на, то, что росло у них под ногами.

— Слушай, похоже, что и впрямь ананас. — Покачал головой Вадим.

— Восемнадцать месяцев и ананас можно, пожалуйста. — Расставил руки, как бы извиняясь, Палтай.

— Не хо-о-чу я восемнадцать месяцев ананасов жда-ать! — Взвыл Борис.

— Ладно, — угрюмо разглядывал знакомые верхушки ананасов у себя под ногами Вадим. — Чувствую я, что ананасы нас достали.

— А эти слоны и девочки!.. Все как в сказке. А я хочу чтобы — раз — и все правда. Наверняка чтобы хочу!

— Чего? Не понял я, что за желание такое?

— Сам не знаю, чего сказал. — Пробурчал Борис. — Только вот ты меня по всяким барам и их заведениям таскаешь, а сам же ни-ни. Я же вижу — как они тебя облепят, чуть забалдеешь и бегом. СПИДа что ли боишься?

— Да нет. Сколько можно набирать, чего ни попадя? Скучно же. Откобелил, Боря, по полной программе. — И пошел в поле с рулоном под мышкой.

Борис и Полтай молча наблюдали за ним. Отойдя метров на сто, Вадим поставил рулон на землю, присел, что-то делая непонятное. Вдруг из рулона, как из трубы пошел дым, и рулон занялся, словно факел. Вадим распрямился, отошел шага на два и застыл, молитвенно, словно подражая Палтаю, сложив руки лодочкой перед собой.

— Чего он делает! — встрепенулся Борис.

Палтай, схватил его за футболку:

— Не можно ходить к нему.

— Это почему же? — Ошарашено обернулся Борис. Черные глаза Палтая словно загипнотизировали его — он не мог двинуться с места. — Он… он… он же т-т-тысячу за э-э-эту от-т-валил! — заикаясь, еле выговорил Борис. О-он деньги ж-ж-жет!

— Так ему нужно. Хочет так. — Спокойно ответил Палтай. — Не можно мешать.

Пламя взвилось перед Вадимом, и рулон, с мешающей ему жить дальше картиной, рухнул под ноги горсткой пепла. Вот и все. Вадим перекрестился.