Московские эбани

ГЛАВА 44

Такого унижения Виктория себе представить не могла. Конец сентября наступило время расплаты. По её подсчетам, благодаря тому, что заказы на кисломолочные продукты увеличивались в среднем, в три-четыре раза, Якоб мог уже отдать две третьих долга из своих пятидесяти процентов. Поэтому, не чуя ничего плохого, Виктория начала процесс месячного подсчета прибыли, как они договорились и выплаты себе и Якобу по пятьдесят процентов.

Но вдруг, всегда старающийся выглядеть человеком мягким и интеллигентным, Якоб рассвирепел. Лицо его налилось кровью и обрело пучеглазо-рыбье выражение, он словно ловил дрожащими губами воздух: — Что?! — Заорал он, — Разбежалась! Как же! Я тебе и пятьдесят процентов? Сейчас! Возьми себе пятьдесят долларов и радуйся, — столько сейчас получает профессор!.. Сделала свое дело — можешь уходить. Я лучше возьму себе девочку секретаршу долларов за тридцать, и она счастлива будет!

Виктория слушала, поначалу молча, но вдруг её понесло неадаптированной к местному пониманию речью: — Ты что? Не понимаешь?! Ты же накинул себе на шею кармическую петлю! Очнись, идиот! Тебя несет, Якоб, несет в с дикой скоростью к тем дням, когда ты будешь болтаться подвешенным, словно марионетка, и уже будешь ничего не в силах изменить в своей судьбе!

И смолкла, попятилась, и даже не хлопнув дверью, как полагается в таких случаях, словно исчезла во тьме коридора.

Якоба прошиб холодный пот. Самое глупое было во всей этой истории, было то, что он и не планировал так поступать с Викторией — словно сиюминутный демон вселился в него и изверг все его тайные, отгоняемые им же мысли. Но побежать за ней, просить прощения… — вообще двинуться не смог.

Виктория вернулась к себе домой, пережитый, дозволенный ею самой себе, гнев обессилил её. Она рухнула на диван.

"Уходи! Убегай-уходи! — гудел в ней второй внутренний голос: — Это все не твое!.."

А второй голос мягко вел свою параллель: — "Мстить, наказывать, учить, — это, значит, равняться с тем, с кем все равно никогда не достигнешь взаимопонимания, это делать петлю на своем пути. Не заплутаешь ли, не потеряешь ли свой путь? Нет тебя, Якоб, нет тебя в моей жизни. Нет. Я не буду тратить больше даже на разговор с тобой ни времени, ни сил. Потому что то, что достойно малого, не достойно большого".

И поднялась, и почувствовала пьянящий воздух свободы так, словно не отпускающий замок наконец-таки сломался и ворота распахнулись.

Она взяла холст на подрамнике, из тех, что купила зачем-то недавно, теперь ясно зачем, и устроилась писать на балконе.

Панк Миша уселся на подоконнике наблюдать.

— Вот здорово! А вы меня рисовать научите?

Его голос полностью перенес её в свежий воздух, ясный день. И чушь его рассуждений не раздражала ее:

— В детстве, правда, я не любил рисовать. Я гулять любил во дворе. Но вижу — дело перспективное, если у вас так много денег.

— Да нет. Более бесперспективного дела я ещё не видела — вздохнула Виктория: — А если деньги твоя конечная цель — учи математику, английский язык, тогда, может, ты сможешь поехать учиться заграницу. В Кембридже тоже в таком прикиде, как ты ходят.

— Вот еще! Что они о моде-то знают?! У них же денег по горло! отрезал бывший панк Миша. — Да и вообще — я патриот! Я родину не брошу!

— Да никто не говорит, что тебе её надо бросать. Но почему бы не получить образование международного уровня…

— Между прочим, мама заработала свои деньги не здесь, а заграницей. Присоединился к ним Митя.

— Ну-у… чтобы деньги оттуда привезти, это другое дело. А так уезжать, чтобы учиться у них — не в жисть! Чему они могут нас научить? Да они никогда в наших делах не разберутся!

Митя с многозначительным укором посмотрел на незнающую что ответить мать.

Зазвонил телефон. Это Спиин:

— Продаю идею за тысячу долларов!

— Почему так дорого?

— Потому что я — биолог, мне эта идея неинтересна…

— А если б у меня не было денег?

— Ну… тогда… баксов за сто. Все дело в том, что познакомился я с одни егерем из Вятской губернии, он утверждает, что в его местах нашли икону Рублева. Из неё было корыто для кормление свиней сделано.

— Было такое. Давно. Ну и что?

— Вот видишь, какие там места — интересные!

— Я как-то и не задумывалась об этом.

— А вот есть над чем задуматься — есть. Там в тайге один монастырь стоит…

— Спиин, так, ты куда решил податься? В монастырь или в заповедник?

— Я-то в заповедник. В крайнем случае, в охотохозяйство, а вот тебе надобно в монастырь ехать.

— Вот уж спасибо. Не думала я. Что мне уже только туда и дорога.

— Да нет. Не молиться. Идея есть!

— Умная?

— Не думаю. — Честно ответил Спиин, и пояснил: — Однако тебе должна понравиться, поскольку она бесполезная, но красивая и с историей.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да ты послушай, сначала, ты, послушай!..

И Спиин рассказал ей о заброшенном монастыре в тайге. Он почти что разрушен, но не революционерами, а ещё в четырнадцатом году на него напали язычники народности коми. Монахи отбивались не на жизнь, а на смерть. Потому что была в том монастыре одна чудодейственная икона, по приданию, вывезенная ещё из Византии. Часть монахов ушла в подземный ход с той иконой и замуровала себя изнутри. С тех пор никто не искал ни этот ход, ни этой иконы. Она и поныне там. Настоящая! Византийская!..

— А зачем она тебе?

— Мне-то она не нужна, тебе лучше знать, что с ней делать, но если ты в эти края экспедицию соберешь, я в ней с удовольствием участвовать буду. Может, оттуда мне и до Печеро-Лыческого заповедника потом будет проще добраться?..

Сообщение Спиина показалось последней каплей. Реальность расползалась, словно льдины в ледоход под ногами: непонятная, муторно-насильственная игра Вадима, так и не вернувшего ей её картины; война с Чечней; взрывающиеся дома; гибель Бормана; Потапа; а тут ещё Якоб отвратительно обошелся с ней; привезенные деньги тают на глазах; ремонт квартиры никак не окончиться; а ещё надо — продолжать искать мастерскую. И вдруг, оказывается, что всего-то и надо, что срочно ехать и искать икону. Виктории стало жаль, что череп человеческий богом дан не в форме буденовки, и некуда спускать пары кипящего сознания.

— Да, ладно. Не надо мне ста долларов, хоть десять дай. — Продолжал тем временем Спиин. — Я сам могу собрать команду из безработных бывших биологов и геологов. Да им только свисни — за пол часа точку соберутся. Ну… так что? Едем.

— Обязательно! — ответила Виктория и положила трубку. — Больше к Спиину меня не подзывать! — крикнула она сыну.

Но тут же раздался звонок, Митя подошел к телефону и, поняв, что это не Спиин, протянул Виктории трубку. Билл говорил быстро. Он явно волновался. Виктория с трудом понимала лишь отдельные слова. Там, где она жила и бывала, люди общались на столь варварском английском, что понять его мог кто угодно, только не англичанин, и даже не американец. Также и Виктория быстрее бы поняла говорящего по-английски тайца, китайца, да хоть итальянца или француза, но понять, что нес Билл, так просто сходу не могла. По отрывочным словам выходило, что он скоро должен уехать, что Виктории надо жить в Голливуде и есть оранж, который она сможет срывать, протягивая руку из окна его дома.

Причем здесь "оранж"?.. Только «оранжа» ей ещё и не хватало. Все вокруг неё знали, что ей следовало делать, кроме её самой.

Договорились с Биллом встретиться через три дня вместе с переводчиком, так чтобы не было потом сомнения, что они не правильно поняли друг друга. Виктория назначила ему встречу в тихом кафе дома Архитекторов. Туда же пригласила Светлану в качестве переводчика.