Московские эбани

ГЛАВА 26

В самолете Борис чувствовал себя на взводе. Вадим, выпив немного ликера, сразу задремал. Борис надоел ему, не меньше чем Борису весь вместе взятый непонятный Таиланд. В салоне народа было значительно меньше, чем на пути туда. «Пацаны» видимо решили остаться в стране, где нет ИНТЕРПОЛА, или пропали навсегда, словно затонувшие шхуны, на дне притонов, плотно облепленные, водорослевидной нежностью таек.

Едва самолет взлетел, пассажиры расселись у иллюминаторов, так что ни на вторых, ни на третьих местах никого не было. Лишь один ряд сохранялся плотно — три женщины, из тех, кого называют матерыми, сидя в одном ряду сразу бросались в глаза. С краю сидела платиново-волосая бабенция лет под шестьдесят, в красной блузе расшитой павлинами, видимо, частенько выпивающая, но генетики столь мощной, что здоровья хватало на немалые дозы. С жаром её тела с трудом справлялись кондиционеры. Следующей была женщина лет за сорок, тоже блондинка, с проступающим сквозь все движения инстинктом парикмахерши всегда готовой стричь нагло, резко — не важно что: волосы ли, купюры у богатенького ухажера… Отбрить явно тоже могла не задумываясь. Третьей, у окна сидела так самая рыжеволосая бестия, думавшая, что с одного взгляда на неё все пакистанские мужчины падут к её ногам, а потом так незадачливо и презрительно плеснувшая Борису в лицо.

Увидев её, Борис сразу встал, приосанился и плюхнулся в незанятый пассажирами ряд перед ними. Ручки, перегораживающие сиденья, были подняты, можно было расположиться с комфортом. Развалился в пол оборота к ним, опираясь подбородком на спинку сиденья. Женщины тихо мирно распивали русскую водку, которую в Таиланде, при его жаре мог пить, разве что самоубийца.

— Ну что — присосеживайся. Стакан есть? — деловито хрипло пригласила Бориса самая крупная и самая старшая.

— А я пить с вами не собираюсь. — Замотал головой Борис, показав на свою зажатую в кулаке бутылку джина. — Я вон про чью душу пришел, — кивнул он в сторону рыжей, видимо, не узнавшей его.

— Я? — воскликнула рыжая. — Что тебе надо от меня?!

— Не узнаешь?! — зарычал Борис сквозь зубы.

— А что она тебе сделала?! — Возмутились её соседки.

Вадим, сначала наблюдавший за Борисом, хотел остановить его, посадить, в буквальном смысле, на место, но выпил ещё сто грамм ликера «Бейлис» и решил не обращать на него внимания. Общение с мягкими обходительными тайцами почему-то не вызвало у Бориса желания впредь быть столь же предупредительным и не траться зря на разрушительную энергию раздражения. Наоборот — чем больше он с ними общался — тем больше росла степень его тайной агрессии. "Когда-нибудь он все равно должен был взорваться. Пусть сбросит пары в самолете. — Рассудил Вадим. — Иначе мне с ним в Москве не совладать". И погрузившись в дрему, краем уха слушал Борисовы тексты. Тут было чему подивиться:

— Да ладно. Мало ли что случилось один раз… — Успокаивали его женщины.

— Ага! Выходит — один раз не пед… — араз. — Круто набирал обороты Борис. — А не бывает так. Не выходит! Не получается!

— Да что ж ты такое говоришь то? — спросила, та, что стригла кого ни попадя.

— Вот видишь. Сам говоришь, что один раз ничего страшного. Отмахнулась от него старшая, имея ввиду истинный смысл сказанной им поговорки, а не то что думал он, вспомнив её.

— Это поговорка неправильная. Как раз для таких во-от. — Рычал Борис. — Один раз ещё как! Вот наркоман, к примеру, не может быть один раз. Или уж ты наркоман, или уж ты не наркоман. Вот и она мне за все и ответит, если такая крутая.

— Ща, она тебе ответит, её покруче тебя парни встречают.

— Да не успеют. Едва она с самолета сойдет, я её ещё до таможенного контроля за будку отведу и порву как лягушку. Думала, что в дороге все можно. Больше не встретимся, мол. А вот и встретились. Я специально на этот рейс билет взял. Все про тебя выяснил.

— Ах, вот как?! — кокетливо встрепенулась рыжая — виновница конфликта.

— А ты вообще молчи, я тебе слова не давал.

— Хорошо, помолчи, помолчи, подруга. — Закивала Старшая, — А тебя как зовут-то парень.

— Да не хочу я с вами знакомиться. — Отмахнулся Борис, чувствуя, что теряет силу.

— Меня — Нина Петровна. Можно просто: тетя Нина. Успокойся, парень. Не таких видела. Как звать-то?

— Борис. — Прорычал ему в спинку кресла. — Все равно она мне за все в Москве ответит! Да я в Шереметьево выйду, заведу её за ларек, ласково так, иль мои парни, что вона тама сидят, — кивнул он за спину. В салоне за ним у каждого окна сидели мужчины. — Заведут так, что отказаться не сможет. В засос обцелую! А потом!.. А потом разорву как… как жабу! И никакая её братва не успеет спасти.

Вадима передернуло от его слов. Женщины заверещали что-то успокаивающее. Народ сидевший неподалеку начал оглядываться. А Борис не унимался. Бездна ненависти ко всему клокотала в нем, выбрасывая на поверхность все новые и новые горячие фонтаны:

— Комсомольскую правду читаете? Как не читаете?! Я ещё пять лет назад самолет в Турцию раскачал! Кресла вырывал. Вона оно как! Комсомольскую правду читать надо! Там обо мне писали!

— Ой, как! — аж подпрыгнула, глядя ему в глаза, старшая и выронила стакан с водкой. Тут же стряхнула с себя капли, и спокойно попросила: Принеси-ка мне стаканчик, Боренька.

— Да я вам в швейцары не устраивался! — зарычал Борис с новой силой.

— Ой, да пожалей ты нас! — заныла парикмахерша в прямом и переносном смысле. Из чего ж мы пить-то теперь будем. У нас, что один стакан на троих должен быть?

— Два у вас стакана. — Поправил её Борис.

— Можно слова? — подняла руку рыжая.

— Нет. Слова не даю! — рявкнул Борис.

— А стаканчик возьмешь у стюардессы? У меня ж сто килограмм весу. Вставать трудно. — Перебила старшая.

— Стаканчик принесу. — Согласился Борис. — А слова не дам. — И пошел к стюардессам.

— Пару бери, пару! — крикнула ему вслед старшая.

— Ой, Борька, какой ты все-таки хороший. Вот я, когда ещё в Красноярске жила, на юридическом училась, — продолжала, наливая ему водку в стакан старшая, — Так я это… физиогномику проходила. Знаешь, что это такое, так вот — лицо у тебя парень, я скажу, интеллигентное.

Борис недоуменно погладил свою трехдневную щетину на щеках, его удивило, как же это она его раскусила, но все-таки пробурчал не без кокетства: — Ничего себе, нашли лицо интеллигентное, оно ясно, что лицо не кавказской национальности, но что б интеллигентное… да дебил я! Дебил! На Авилова похож! Знаете артиста такого? В Петербургских тайнах играет, он ещё рядом с моим домом в "Театре на Юго-Западной" играет. Челка прямая такая, глаза как у быка… А челюсть! Не знаете?!

— А я что говорю — интеллигентное. Если на артиста похож, так не на дебила же. Да и челюсть у тебя нормальная. Очень даже красивая.

Борис с недоумением погладил свой небритый подбородок. Две женщины чокнулись стаканчиками об его стаканчик, выпили.

— Ой, Борька-а! Хороший ты парень! А хочешь, мы тебе сейчас песню споем? — Совсем раздобрела старшая.

— Песню?.. — Пока Борис соображал, о чем они, все три запели звонкими девичьими голосами: — "…Видно не судьба, видно не судьба встретиться с тобой…"

Борис с ужасом в глазах оглянулся, все кто не спал в салоне, смотрели на него. Захотелось вскочить и побежать от них, но крепкие острые женские ноготки впились ему в плечи. Он задергался, словно на электрическом стуле. Они захихикали, сбились и прекратили петь.

— Ой, как же так, сбились, девчонки?! — искренне расстроилась, сидевшая посередке. — Давайте другую.

— Все! — Резко рванул Борис и, высвободившись из их цепких пальчиков, пригрозил: — Если запоете ещё раз — уйду!

В ответ они почему-то не обрадовались его возможному уходу и не запели, а деловито разлили водку по стаканам. Тут снова подняла руку молчавшая со страху та самая — рыжая.

— Я ей слова не даю. — Гордо отвернулся от неё Вадим. — А вы дайте, дайте ей сами, если очень хотите.

— Ну зачем ты так! Знаешь, какая у неё судьба! — с нотками отчаяния в голосе воскликнула «парикмахерша».

Борис удивленно уставился на нее.

— Знаешь, какая у меня судьба?! — в тон соседки, но с ещё большей слезой в голосе воскликнула рыжая.

— Какая? — Растерялся Борис.

— А вот такая!.. Мой меня дома, как собачку держит! Никуда не выпускает! А на Таиланд, знаешь, сколько дал? Знаешь?! Мало того — дождался февраля, когда подешевле билеты и туры, — в пекло же отправил, в пекло и считай!

— Что считать?

— На три недели! "Лети, дорогая, лети отдохнуть — не мешай мне своими делишками заниматься". Так, знаешь, сколько на покупки дал?!

— Ну? — Только и сумел выдавить Борис.

— Смотри! Какую ерунду я себе купила! — она протянула ему руки в золотых перстнях.

— Ну? — Ошарашено он уткнулся взглядом в перстни. Он ещё даже не догадывался, что все это значит. Но наступление начало разворачиваться полным фронтом:

— Он мне дал на покупки всего две тысячи долларов! — Она воскликнула это так отчаянно, в глазах её блеснули слезы, что Борису ничего не оставалось, как возмущенно помотать головой:

— Ну и гад! — И он тут же оторопел — на тысячу долларов там можно было прожить хорошо, по его прикиду, не менее чем пол года. Но этот мужик же дал ей всего две тысячи, не на жизнь, а на покупки! Так сколько же он всего на неё потратился?! Борис попытался разобраться и у него в голове наступил сплошной катаклизм.

— Вот я и напилась тогда и была никакая. — Уже с печалью, оскорбленной в своих лучших порывах женщины, продолжила Рыжая.

— Но ты же женщина?! — Борис не знал, что сказать более.

— А я как женщина и была никакая.

И тут все женщины заговорили сразу, все жаловались на своих мужей, на то, как приходится вести домашнее хозяйство, и выглядеть ещё хорошо, а они себе такое позволяют!..

— Ты ж так с женой, Борьк, не поступаешь. Я ж вижу — не поступаешь, успокаивающе бубнила Старшая. — Вот у тебя жена сколько раз в году летает заграницу отдохнуть?

Борис глубоко задумался. В его тридцать три у него никогда не было никакой жены, и все-таки выдохнул перегаром им в лица:

— Два. — И подумав, что этого будет маловато, добавил: — И домработницу держу.

Они смотрели на него, восторженно качая головами.

— И не одну женщину ещё не обидел! Я считаю так — если она только за столиком со мною сидит, я должен за неё отвечать. — И тут подумав, что они догадаются, что вся его частная жизнь проходит вот так, как сказал, за столиком, пояснил: — Если переспал — отвечаешь за её судьбу! Вот у меня от жены один сын, — вспомнил он, что его последняя неразделенная любовь замужем и уже родила сына и, представив себя на месте её мужа, уже говорил легко: — Так у меня все обеспечены: и жена, и сын, и… побочные дети и матери их…

"Пора давать отставку, — мрачно подумал Вадим, слушая то, что несет Борис, — Совсем адъютант заврался. Я ж всех его баб не прокормлю".

Тем временем женщины возбужденные Борисовыми заявлениями, начали жаловаться на мужские измены. Их монологи, то сплетавшиеся в единое повествование, то держащиеся сразу в трех параллелях длились около часа. Борис совсем запутался. Он не знал, как их успокоить, одна плакала, другая ругалась, третья язвила, он окликнул стюардессу и заказал ещё бутылку водки:

— Вот я с женой живу уже десять лет. — Сказал он и, разлив водку по стаканчикам, что держали женские дрожащие руки, продолжил: — И не разу ей не изменял.

— Ой! Да какой же ты хороший! А меня Катя зовут. — Кокетливо придвинулась к нему рыжая бестия.

Не прошло и десяти минут, как они уже стояли в проходе, в обнимку, и распивали бутылку дорогого французского красного вина.

Вадим слышал её шепоток, обо все тех же пресловутых двух тысячах долларах. То она жаловалась, что обидчивая спьяну. То, что вообще не пьет, а сейчас напилась впервые в жизни. Вадим уже представил себе, как Борис бегает к ней на свидания, снова занимается фотографией, чтобы заработать побольше денег и расширить свою однокомнатную квартиру, свить гнездышко, успокоиться окончательно, больше не довольствоваться подачками Вадима… Вадиму даже стало жаль терять такого исполнительного приятеля, а с другой стороны, он объективно желал ему счастья… Но тут рыжая Катя, которая теперь казалась гораздо моложе своих лет, вдруг икнула и доверительно шепнула Борису на ухо, но так, что слышали все находящиеся поблизости:

— Ой, я опять напилась.

Борис в страхе дернулся и отстранился. Стакан с красным вином она держала достаточно высоко, чтобы смочь окатить его с ног до головы.

— Ты вон какой — хороший. А он у меня… Вот я от его жадности даже заболела.

— Как это? В натуре?

— Ну да. По-настоящему. Даже лечилась.

— Алкоголем что ль?

— Нет. Я пять лет назад в психбольнице лежала. А вот видишь — не помогло. И через пять лет — как напьюсь… — Она икнула.

Полный стакан мерно раскачивался у него перед носом.

Борис бежал. Бежал не оглядываясь. Добежал до кабины капитана. Двое стюардов вовремя преградили ему дорогу, чтобы не полетел впереди самолета, и предложили присесть. Бесплатный стакан воды привел его в чувства. Он выпил воду залпом и задремал.

Вадим трясся беззвучным смехом.

— Я так и не поняла: разобралась я с ним или нет. Ну да ладно. Плюхнулась на место Бориса пьяная рыжая бестия и тут же захрапела.