Он безошибочно нашел выключатель и зажег тусклую лампочку. Сложил руки на груди и исподлобья посмотрел на Ирис.
– Ирис, зачем вы так?
– Как – так? – ответила она с вызовом.
– Зачем вы дразнили их?
– Они первые начали. А я была сама собой. Как вы мне, помнится, и советовали.
Он холодно усмехнулся.
– Да, вы были сама собой. Именно такую Ирис я и увидел в первую нашу встречу. И это не лучшая Ирис.
– Уж какая есть.
Они помолчали. Ирис кусала губу.
– Арман, что со мной не так? Почему они не приняли меня? Я вела себя как полагается. Чего мне не хватило? – спросила она с горечью.
– Терпения и выдержки, – последовал твердый ответ. – Смирения и почтительности. Стремления угождать. Или хотя бы умения изображать эти весьма полезные в жизни качества.
Ирис хотелось, чтобы ее утешили, поэтому слова Рекстона вызвали новую волну гнева.
– Смирения? Стремления угождать? Этими качествами вы гордитесь? – ее голос зазвенел. – Ну да, вы же лакей! Прислуживаете, подчиняетесь, мило улыбаетесь, терпите пренебрежение. Так вот, что я вам скажу, Арман. Это не гордость – это трусость! Вы боитесь потерять теплое местечко и хорошее жалованье. Вы с вашим умом и статью могли достичь в жизни чего угодно, но решили терпеть, подлизываться! Вы тут живете как в вату обернутый. Вам это нравится? Так вот, я не такая. Не буду подлизываться и изображать раболепие, понятно? Мне и так приходится притворяться, когда я выхожу на сцену с куклами. Но в каждой моей кукле больше чувства собственного достоинства, чем в вас!
Арман выпрямился. Оскорбления достигли цели. На его гладком лбу вздулись вены, мышцы у рта дернулись, а взгляд исполнился ледяного бешенства.
– Раболепный лакей? – обронил он голосом столь низким и страшным, что Ирис прикусила язык. Она перегнула палку. Она ведь вовсе не считала его угодливым и пронырливым змеем, какими бывают лакеи в богатых столичных домах. Прекрасно знала, он – терпеливый, сильный, цельный! Но от волнения и досады не удержалась и выплеснула на Армана негодование.
Рекстон шагнул ближе и встал к Ирис вплотную. Она попятилась, пока не уперлась лопатками в полки. Бежать было некуда; Ирис задрала голову и испытала трусливое желание зажмуриться. Его стальные глаза с черными ресницами потемнели и смотрели грозно.
– Вы считаете, что я готов терпеть унижения, чтобы не потерять теплое местечко? Считаете меня марионеткой в руках хозяев? – Рекстон говорил жестко, после каждой фразы делал паузу, словно гвоздь вбивал.
– Арман… – слабо начала Ирис.
– Вы ничего обо мне не знаете, госпожа Диль. Хотя я пытался вам кое-что объяснить. Но вы плохо слушали. Слишком носились со своим свободолюбием. Вы ведь тоже могли достичь в жизни чего угодно, не так ли? Могли пойти служить горничной, продавщицей, сиделкой. Выучиться на телеграфистку, секретаршу! Устроиться в приличный театр, в конце концов. Сделать карьеру, обеспечить себе и профессору Дилю достойную жизнь. Но нет: вы не захотели терять свободы. Говорите, мечтаете обрести постоянное место, свой дом? Вранье. Вы не останетесь в «Черном дубе». Через пару месяцев вы соскучитесь, вас потянет к прежней жизни, когда не нужно ни за что нести ответственность. Будете мотаться по улицам, сегодня тут, завтра там! Играть со своими куклами! За все нужно платить, Ирис. Вам достался хороший дом. Но чтобы стать его хозяйкой, чтобы занять место в обществе, нужно потрудиться. Найти средства содержать поместье – самая легкая часть. Еще нужно научиться жить по-другому. Стать другой, черт побери!
Он сделал паузу. Дышал глубоко, обтянутая белой рубашкой грудь мерно подымалась и опускалась. Ирис не могла оторвать глаз от его лица, такого прекрасного в гневе. Арман словно выпустил наружу другого человека, полного безудержных страстей.
– Да, я хочу жить как в вату обернутый. Я готов за это платить раболепием. Потому что изрядно хлебнул другой жизни. До двенадцати лет я скитался по улицам и воровал. Да, представьте себе! Я был беспризорным сыном портового пьяницы. Меня загребли полицейские и заперли в работном доме. Никогда там не бывали? Повезло вам. Меня отправили в «Черный дуб» ухаживать за садом и выполнять грязную работу. Госпоже Марии была нужна прислуга, она обратилась на биржу и получила меня. Баронесса показала мне, как можно жить. Объяснила, что я тоже достоин уважения и любви. И я отплатил ей верной службой. Я был готов ей и барону руки целовать!
– Понимаю… – пролепетала Ирис.
– Она послала меня учиться в столицу к мэтру Альваро. А потом была война, и я записался добровольцем, потому что хотел посмотреть мир. Что ж, я его посмотрел. Воевал два года под началом майора Зейца. И там насмотрелся такого… – он на миг замолчал, его лицо исказила болезненная гримаса. – Я был смертельно ранен, – закончил он сухо. – Спасло меня чудо. Его сотворила госпожа Мария на деньги барона. Мне жизни не хватит отплатить хозяевам за то, что они сделали. Вот цена моего лакейства, Ирис. Я готов ее платить. Я плачу ее с радостью.
– Простите… я не знала.
– Вы смотрите на людей однобоко, Ирис. Считаете себя искушенной, потому что жизнь обошлась с вами неласково. Но эти господа, которые обидели вас в гостиной – думаете, они лицемерные снобы, потому что их испортили деньги и статус? Нет. Они действовали из лучших побуждений. Они защищали от вас госпожу Грету. Они боятся, что вы обидите ее. Они не разобрались в ситуации, но вы не дали им это сделать. У каждого из этих господ есть своя тяжелая ноша, которая отравляет им жизнь. Они боятся потерять то, что имеют. Они видят в вас угрозу. Покажите им, что вы не угроза, что вы друг.
– Я старалась! – воскликнула Ирис. – А получила презрение!
– Мало старались.
– И что мне делать?
– Заслужить их расположение. Ради себя и ради вашей тети. Не создавайте ей новых проблем.
– Нет! – резко ответила Ирис. – Понимаю, что вы хотите до меня донести, Арман, но вы не обязательно правы. Я буду поступать по-своему. Не нужны мне друзья. Пусть они живут в своем Альсингене тесным кружком, а я буду жить сама по себе. Мне не привыкать!
Арман вдруг опустил на ее плечи тяжелые ладони, пригвоздив Ирис к месту. Она всем телом чувствовала гнев. Обжигающие волны, силу, готовую сокрушить ее в любой момент.
– Вы стойкая и разумная девушка, Ирис, и поэтому сделаете так, как я вам говорю. Хватит детских спектаклей. Пора играть серьезную, взрослую пьесу.
С этими словами он легонько тряхнул ее.
– И что вы сделаете, если я не послушаюсь? – Ирис будто на краю обрыва стояла, но упрямо шагнула навстречу пропасти.
– Поверьте, вам лучше послушаться, Ирис.
– Арман, да вы просто…
Но Рекстон не дал ей договорить.
– Мне надоело с тобой ссориться, Ирис. Поверь, сегодня мне было очень сложно выполнять свои обязанности. Потому что ты была в гостиной, моя новая хозяйка, сверкала синими глазами, старалась за бравадой скрывать робость. Я никого не видел, кроме тебя, и чуть дважды не уронил поднос. Ты была королевой в этой гостиной. Мятежной, неразумной… чертовски красивой.
Дворецкий произнес тираду с чувством, напоминавшим бешеную злость. У Ирис перехватило дыхание. Пульс выстукивал безумный мотив. Ирис не могла пошевелиться.
Арман наклонился и его губы, жесткие и беспощадные, впились в ее. Ей ничего не оставалось, как подчиниться и приоткрыть рот. Ладони Армана обхватили ее лицо, поцелуй был лишен всякой утонченности – он был быстрым и примитивным. Таким яростным, что Ирис чуть не потеряла сознание.
И все же он не застал Ирис врасплох. Потому что к этому все и шло, с самого начала, с самой первой встречи! И теперь все желания и импульсы, что она подавляла, вырвались наружу. Ирис ответила на поцелуй. Запустила пальцы в короткие волосы на его затылке, прижалась к его твердой груди, обтянутой идеально белой, накрахмаленной рубашкой; дворецкий же стиснул ее так, что хрустнули кости.
– Рекстон? Вы где? – донесся издалека приглушенный, растерянности голос тети Греты. Она вышла в коридор, чтобы найти пропавшего дворецкого.
– Тебя зовут. Ты должен идти, – Ирис оттолкнула Армана и прикрыла глаза, переводя дыхание. Казалось, каждая клетка в ее теле билась в коротких судорогах. Голова кружилась.
Арман шепотом выругался сквозь зубы, пригладил волосы.
– Ты тоже должна вернуться в гостиную.
– Не смогу, – она рассмеялась с легким раздражением. – Они все поймут.
– Не выдумывай. Они увидят только то, что ты им покажешь. Пылкую, взбалмошную, но добрую женщину.
– Я не такая.
– Для меня ты такая.
– Арман… ты сказал, у каждого из гостей есть какая-то тайна, своя тяжелая ноша. Что это? Ты мне расскажешь? Мне будет проще, если я буду знать.
– Да, расскажу. Потом.
– А у тебя? У тебя есть тайна?
Она смело посмотрела ему в глаза и поежилась от того, что в них увидела.
– Конечно, Ирис, – ответил Арман мягко. – И не одна. Если вернешься в гостиную, обещаю поделиться с тобой главной из них. Но если эти господа узнают мою тайну, я могу потерять их уважение и свое место в Альсингене. Мне действительно приходится немало притворяться. Такова наша лакейская доля.
– Прости, – вспыхнула Ирис, вспомнив свое недавнее оскорбление.
– Я весьма злопамятен. Тебе придется постараться, чтобы заслужить мое прощение, – он мимолетно коснулся пальцами ее щеки. Улыбнулся, поправил галстук-бабочку и вышел, тихо прикрыв дверь.
***
Выждав пять минут, Ирис выбралась из кладовой и побрела в гостиную с растерянной улыбкой на лице.
Она едва сознавала, куда идет. Ноги подрагивали, сердце билось сильно и тяжело. В голове кружились тысячи мыслей и предположений.
Арман не был с ней ласков, и слова говорил резкие, но он был первым мужчиной, который обрушил на нее такой поток страсти. Он был первым, кто пытался понять ее. И он не побоялся сказать ей правду – то, что он думал о ее поведении. А в его словах была доля истины, Ирис не могла это не признать.
И конечно, он был первым, кто поцеловал ее вот так, в порыве момента. Его поцелуй обжигал гневом и вожделением – безумная, потрясающая смесь!
Ни один из ее бывших кавалеров Арману в подметки не годился.
При этом она понятия не имела, какие подлинные чувства прятались в его груди и какие побуждения им двигали. Могла лишь догадываться. В Армане было нечто, что резко отличало его от всех остальных знакомых ей мужчин. Может, дело в его собранности, контроле, природном чувстве гордости и скрытой страсти. Его прошлое сделало его таким – и скоро она узнает о нем больше. Что за тайну он скрывает? Он готов рассказать ей. Это доверие многого стоит.
В гостиную Ирис вошла без всякого страха. Она теперь вообще ничего не боялась. Лучезарно улыбнулась гостям, которые на секунду смолкли при ее появлении. Некоторые глянули на нее смущенно, а госпожа Лара Хунт выдавила сквозь зубы доброжелательную улыбку.
Глупая Ирис! Нашла, с кем воевать. Они лишь кучка пожилых чудаков. Невоспитанных, несмотря на свою аристократическую выучку. Она кажется им пришелицей из опасного, порочного мира. Они ее боятся, наивные. Надо отнестись к ним снисходительно. Жаль, Арман ничего не рассказал ей об этих господах раньше, но у него наверняка были серьезные причины. Он всегда поступает обдуманно.
Взгляд Ирис устремился к дальней стене, где неподвижно стоял, ожидая распоряжений, дворецкий. Спина прямая, широкие плечи разведены, голова слегка наклонена. Поза была внушительной, даже устрашающей, несмотря на заложенную в нее почтительность. Арман великолепно играл роль слуги – но при этом всегда был хозяином ситуации.
Он бесшумно приблизился к ней; Ирис затаила дыхание, любуясь его пружинистой походкой. Плавно двигаясь, налил ей чаю, поставил тарелку с печеньем, сменил салфетку. Ирис протянула руку, чтобы взять чашку, и Арман то ли случайно, то ли намеренно коснулся ее запястья. Ирис обожгло неуместным разрядом чувственного желания; от волнения она даже уронила салфетку.
– Ты справишься, – тихо прошелестел в ухо его низкий голос. Он беззвучно ушел, а Ирис, сделав усилие, стала следить за течением разговора в гостиной.
Беседовали о мистике и оккультизме, и в основном болтал доктор Фальк – взахлеб, увлеченно.
– Я отчаянно надеюсь, что постояльцы, которых пригласила госпожа Диль, – он бросил в ее направлении рассеянную улыбку, – смогут отыскать в «Черном дубе» следы присутствия потусторонних сущностей.
– Не дай бог! – ужаснулась тетя Грета. – Мало нам без ваших сущностей забот. В доме будут жить чужие люди, да еще и призраки поселятся! От призраков всегда столько шума. Да и многовато постояльцев, не находите?
– Ну что вы! Я бы не прочь встретить призрака. Как знать, вдруг оккультисты смогут вызвать дух самого мастера Жакемара! Известно, что он жил в «Черном дубе» какое-то время. Оставил тут свою шкатулку-арифмометр...
– А больше он ничего не оставил? Чего-нибудь более ценного? – жадно осведомился майор.
– Увы, нет, – грустно отозвалась тетя Грета. – Будь это так, нам не пришлось бы с Ирис искать средства, чтобы содержать дом.
Все сочувственно закивали. Ирис удивилась. Кажется, в ее отсутствие мнения в гостиной поменялись. Враждебность к новоиспеченной родственнице все еще чувствовалась, но уже не такая острая. Вероятно, тетя Грета встала на ее защиту и объяснила своим друзьям, что иного выхода нет и гостевому дому быть. Или же доктор Фальк постарался, или Даниэль – кузен-то горячо поддерживал ее планы! Ирис затопила признательность.
– А изобретения Гвидо нельзя продать? – спросил аптекарь. – Ими-то дом набит до самой крыши.
Школьный директор саркастически рассмеялся.
– Разве что клоунам и фокусникам их можно продать, я так думаю. Да только циркачи их и даром не возьмут. Простите, Грета, мою откровенность.
– Ну отчего же, были у Гвидо и толковые изобретения, – продолжил аптекарь. – Те часы, что вяжут носки? Или его универсальная трость. А его автомобиль? Он собрал его с вашим отцом, Морган, не так ли? Старье на первый взгляд, а летает как ласточка. Грета, если вздумаете его продать, я бы приобрел.
– Я дам больше, – быстро сказал доктор Фальк.
– Спрашивайте у Ирис, теперь она владелица автомобиля.
Аптекарь метнул на Ирис настороженный взгляд.
– Простите, автомобиль не продается, он нам самим понадобится, – улыбнулась Ирис. – Но я буду иметь в виду ваше предложение.
Доктор протяжно и печально вздохнул, аптекарь равнодушно пожал плечами.
– А я слышала, что Жакемар спрятал в «Черном дубе» сокровище, – вдруг невинным голосом заметила госпожа Ойген. – Он всегда так делал: припрятывал ценные талисманы в разных домах королевства. Вы не пробовали искать? Ходят слухи, что это огромный изумруд, заряженный этой… как ее… магнетической аурой?
Все разом оживились.
– Нет, – ответила тетя Грета. – Гвидо не верил в существование клада.
– Как жаль, что я не смог поговорить с дядей! – выразил досаду Даниэль. – Вернулся слишком поздно и не застал его в живых.
– А разве ты не приезжал в «Черный дуб» накануне его смерти? – мило удивилась барышня Лисси.
– Вовсе нет. Я был заграницей, на островах, ты же знаешь. Меня известили о его кончине телеграммой, но я еще неделю не мог выехать из-за шторма.
– Но я видела тебя в Шваленберге... кажется, накануне дня, когда твой дядя преставился! – продолжала с безмятежной пылкостью настаивать Лисси.
В комнате воцарилась настороженная тишина. Тетя Грета вдруг сильно побледнела, а Даниэль схватил бокал и издал короткий смешок.
– Ты ошиблась, Лисси.
– Да нет же! Мы с мамой поехали в Шваленберг походить по магазинам. Я видела тебя в конце главной улицы, у трактира. Окликнула тебя, но ты не обернулся и быстро ушел, – обиженно закончила Лисси.
– Дорогая, хватит, ты ошиблась, – прошипела ей мать.
– Нет! Ты же сама сказала, помнишь? «Вон Даниэль, надо поздороваться с ним!»
– Я тоже обозналась!
Ирис пристально посмотрела на Лисси, потом на Даниэля, который натянуто улыбался. В душе шевельнулось нехорошее подозрение.
Все неловко ерзали и отводили взгляды.
Ситуацию спас, как всегда, Рекстон.
– Прошу, госпожа Ойген, попробуйте это миндальное пирожное, – заговорил он, вопреки лакейскому обету молчания, и осторожно поставил перед Лисси тарелку. – Я заказал его у повара специально для вас.
Лисси тотчас вспыхнула как маков цвет.
– Спасибо, Арман, – нежно пропела она. – Так мило, что вы помните мои любимые лакомства.
Арман тепло ей улыбнулся.
Ирис пронзила ревность. Барышне Лисси, значит, можно говорить с дворецким, а ей нет! Она тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Лисси только что сообщила кое-какую важную информацию. Даниэль явился на следующий день после того, как приехала Ирис, и на похоронах дяди он отсутствовал. Он был за границей. Если Лисси не ошиблась и действительно видела его в Шваленберге, то ложь тетя Греты и Даниэля может скрывать кое-что зловещее.
Ирис стало не по себе. Она успела привязаться к кузену и тете. Да нет, разумеется, Лисси ошиблась! Мозгов-то у нее как у сороки. Но с Даниэлем нужно поговорить и выяснить правду. Интересно, что думает об этом Арман?
***
Наконец чай был выпит, печенье съедено, темы бесед исчерпаны. Гости засобирались по домам.
Утомленные, но взбудораженные дамы и господа вышли в вестибюль. Тепло прощались с тетей Гретой, прохладно кивали Ирис. Ирис механически кивала в ответ. Голова гудела от усталости и переживаний. Рекстон и горничная Адель расторопно подавали отбывающим пальто.
Барышня Лисси увела Армана в угол и заговорила с ним вполголоса, кокетливо хлопая ресницами. Дворецкий отвечал, сдержанно улыбаясь, но в его почтительной улыбке было столько мужского обаяния, что Лисси краснела и таяла. В довершение разговора она коснулась рукой его предплечья, привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо, покусывая нижнюю губу.
Госпожа Ойген бросала на парочку благосклонные взоры. Рекстон явно пользовался особым расположением семьи Ойген. Дамарис не находила ничего предосудительного в том, что ее дочь заигрывает со слугой. Ирис хотелось хорошенько врезать обеим, и матери, и дочери.
Дверь хлопнула в последний раз; вестибюль опустел. Даниэль потянулся, счастливо вздохнул.
– Вишневая настойка еще осталась? – спросил он у Рекстона.
– Я достану для вас, ваша милость.
– «Милость»! Издеваешься?
– Отнюдь, Даниэль. Обращаюсь к вам по всем правилам.
– Придерживайся «Даниэля», ладно?
– Как вам угодно, ваша милость господин барон.
– Опять издеваешься…
Они ушли, продолжая дружески препираться – юный барон и его слуга, который также был его детским другом и наставником.
Тетя Грета приложила ладонь ко лбу, опустилась на пуфик, вздохнула.
– Ирис, прости меня, – сказала она порывисто.
– За что?!
– За гостей. За моих друзей… Они ужасно вели себя – грубо, несносно. Решили, что тебя нужно выжить из «Черного дуба»! Хотя я пыталась воззвать к их рассудительности и добрым чувствам. Они неплохие люди, Ирис. Но привыкли нераздельно править в Альсингене, – объясняла тетя Грета жалобным голосом. – Они решили, что ты… не совсем порядочная девушка и можешь все перевернуть с ног на голову, а меня пустить по миру, – закончила она убитым голосом.
– Ну, не только они так поначалу считали, – безжалостно заметила Ирис. – В целом оправданное опасение. Но все же проявить немного такта им бы не помешало.
– Прошу, отнесись к ним терпимо. Со временем они поймут, что ты… – тетя Грета замешкалась.
– …Само совершенство и кладезь добродетелей, – закончила Ирис не без иронии. – Не переживайте, тетя Грета. Лиха беда начало. Не обещаю, что подружусь с вашими друзьями, но и зла на них таить не буду.
– Спасибо, дорогая.
– Так, а это что? – Ирис нахмурилась и подошла к вешалке. – Кто-то из гостей ушел без пальто? Чье это, тетя Грета?
– Шинель майора Зейца, – удивилась тетя Грета. – Он еще в доме! Тут была такая сутолока, но я не помню, чтобы пожимала ему руку на прощание. Надо его найти. Думаю… – тетя Грета понизила голос, – Освальд решил напоследок наведаться в винный погреб. Наш майор отличается некоторой армейской бесцеремонностью. Везде чувствует себя как дома. Велю Рекстону, чтобы он его нашел и проводил.
– Я сама. Пусть Арман отдыхает. Ему еще в гостиной убираться.
Ирис отправилась искать заблудившегося майора. Вышла на лестничную площадку, откуда вели ступеньки в винный погреб. И услышала чужие шаги – неровные, с подволакиванием. Майор все еще припадал на ногу, пострадавшую в кротовьем капкане. Но шаги доносились не снизу, а сверху.
Ирис бесшумно поднялась по лестнице и увидела тень мужской фигуры в момент, когда ее обладатель скрылся на третьем этаже.
Весьма любопытно, какое дело привело туда майора! Уж не решил ли он наведаться в комнату тети Греты? Да на кой черт? На мертвых птичек полюбоваться?
Ирис высунула голову в коридор – майора уже и след простыл, он скрылся за одной из дверей. За какой? Да что вообще происходит?! Хорошо бы поймать майора с поличным, если он прокрался сюда за недобрым делом.
Тоненько скрипнуло, и Ирис увидела, что дверь в кабинет барона Гвидо приоткрыта.
Попался! И что же майор рассчитывает найти в кабинете покойного хозяина дома?
Ирис больше не таилась. Торопливо прошла до конца коридора, распахнула дверь настежь.
Загрохотало, в сумраке закружилась и заметалась неуклюжая тень.
Ирис щелкнула выключателем, майор застыл, щурясь, как пойманный в луч крестьянского фонаря лис в курятнике.
– Стоять! Смирр-на! – прорычала басом Ирис, и майор вытянулся в струнку, отчаянно мигая. К груди он судорожно прижимал универсальную трость барона.
– Заблудились, господин Зейц? – уже обычным милым голосом осведомилась Ирис.
– Так точно! – выпалил майор.
– Или же мародерствовать изволите?
– А? Что? – замигал майор и опомнился. – Никак нет! Го-госпожа Диль, что за допрос и подозрения! Я… – он огляделся, облизал губы, наливаясь свекольным цветом. – Я просто хотел… взять в кабинете Гвидо бутылку его особого можжевелового шнапса, который ему доставляли из Меральда. Она ему все равно больше не понадобится, а его сестрица крепкими напитками брезгует, вот я и…
– Вам стоило просто попросить. Думаете, тетя Грета с вами не поделилась бы?
Майор поразмыслил над ответом и решил вместо оправданий перейти в атаку. Надулся, выпятил грудь.
– Полагаю, на правах старого друга дома я могу позволить себе некоторые вольности, госпожа Диль. Я не обязан давать вам отчет в моих действиях. Что за возмутительные инсинуации! Вы тут чужачка, простите мне мою прямоту. У нас, знаете ли, есть свои традиции, и не вам их оспаривать!
– Хорошенькая традиция – тайком шариться по комнатам хозяев, – хладнокровно заметила Ирис.
Майор поставил трость в угол, заложил руку за лацкан сюртука и маршевым победным шагом вышел в коридор. Ирис посторонилась, чтобы его пропустить.
Вот старый негодяй! Погодите, уж она выведет его на чистую воду.
***
Они начали спускаться по лестнице.
Майор громко топал, бурчал себе под нос сердито. Ирис следовала за ним по пятам, зорко посматривая – чтобы не вздумал стянуть что-то еще. Например, вон ту серебряную статуэтку. Ее можно заложить и получить за нее несколько кронодоров. Знавала Ирис таких типчиков – ее соседей по цирковым кибиткам да доходным домам. Тянут руки ко всему что плохо лежит, могут обшарить карманы твоего пальто в общем шкафу или заглянуть в незапертую комнату.
Но те были проходимцы из низов. Видимо, и господа из приличного общества страдают теми же грешками. Но майор, возможно, позарился на нечто более ценное. Не он ли ранее забрал пресс-папье и потом прятал его в овраге, и стукнул Ирис по голове, когда она его застала? Нет. Майор хромает, он тучен и одышлив, вряд ли смог бы бегать по лесу.
На площадке первого этажа их встретил Арман. Посторонился, пропуская, вопросительно поднял бровь.
– Майор заблудился в доме и забрел в кабинет барона, – сообщила Ирис дворецкому, послав многозначительный взгляд.
– Я искал его знаменитый шнапс, – огрызнулся майор.
– Перепутали приличный дом с трактиром? – парировала Ирис.
Дворецкий учтиво предложил:
– Подождите в вестибюле, господин Зейц. Пока вы одеваетесь, принесу вам бутылку. Я спрятал ее в погребе.
– Премного благодарен, сержант, – буркнул майор.
Ирис улыбнулась, узнав звание Армана. Наверняка в армии он был образцовым солдатом. Храбрым, честным. Потрясающе красивым в темно-зеленой форме.
В гостиной позвякивали тарелки – там убиралась Адель. Тетя уже ушла к себе. Ирис отправилась искать Даниэля. Адель подсказала заглянуть в курительный салон, и когда Ирис вышла в коридор, мимо пронеслась Софи.
Во время приема вечно зареванная и нервная горничная тети Греты сидела у себя, обслуживать гостей ее не позвали. Но откуда она шла теперь? Неужели из салона, где коротал остаток вечера Даниэль в компании сигары и вишневой настойки?
Глаза у Софи были сухие, но губы крепко сжаты, лицо раскрасневшееся и возбужденное. Она подарила Ирис злой взгляд и не остановилась, когда Ирис ее окликнула.
Даниэль стоял у окна, дымил сигарой и таращился в темное небо.
Обернулся, услышав, как вошла Ирис, взмахнул рукой – огонек сигары прочертил огненный круг.
– Ну и задала ты им жару, сестренка! – одобрительно сказал он. – Эти старые совы чуть не полопались от возмущения. Мне понравилось.
– Даниэль, ты приезжал в поместье накануне смерти дяди?
Даниэль отвел взгляд.
– Лисси ошиблась. Меня тут не было. Почему ты вообще спрашиваешь, а? В чем ты меня подозреваешь?
– Если тебе есть что скрывать, прошу, – не надо. Мы теперь семья и должны стоять друг за друга. Обещаю, помогу тебе, если ты попал в беду.
– Ничего я не скрываю. Нет у меня никаких бед кроме пустого кармана.
Он отвернулся, и по его напряженной спине Ирис поняла, что Даниэль ей ничего не скажет.
Ладно. Подождем...
Поднялась к себе, но переодеваться на ночь не стала. Подошла к зеркалу, обновила помаду, поправила прическу. Уселась в кресло – ждать, когда освободится Арман.
Он должен ей тайну. Или две. А она должна сказать ему… сказать, что он… что она… Нет, лучше ничего не говорить. Некоторые действия вполне могут заменить тысячу слов. Например, поцелуй.
Минуты текли, Ирис все больше переживала.
– Как ты думаешь, он не придет? Струсил? – спросила она у Клодины.
Кукла насмешливо сверкнула стеклянными глазами. «Арман? Струсил? Ты шутишь, хозяйка?!»
Ирис вскочила, сгребла кукол в охапку, запихала их в шкаф и плотно закрыла дверцу. Не нужны ей свидетели во время встречи с Арманом. И пора отказаться от своей безумной привычки – видеть в куклах друзей, разговаривать с ними! Ей нужны живые люди, а не фантазии.
Дворецкий явился спустя час. Ирис почувствовала приближение Армана, хотя он двигался по коридору бесшумно.
Она распахнула дверь за секунду до того, как он в нее постучал.
– Привет. Заходи, – пробормотала она, охваченная нервной дрожью.
Арман не снял свою форму – так и явился в черном фраке с бабочкой. Он показался ей мрачной, угрожающей фигурой. Приглаженные темные волосы блестят в свете огня, глаза прячутся в тени, черты лица резкие, суровые.
Чтобы преодолеть смущение, Ирис схватила его за руку и потащила к камину.
– Садись, – она подтолкнула его к креслу. – Вот так. А я сяду тут… так будет удобнее разговаривать.
Она опустилась на низкий пуфик у колен Армана и подняла голову.
Лампы не горели. Арман сидел в кружке оранжевого света пламени, он играл в его зрачках и придавал золотистый оттенок его смуглой коже.
Наклонился, оперевшись локтями о колени, но его спина при этом осталась безукоризненно прямой – поза сильного, уверенного в себе мужчины. Легко улыбнулся, но молчал – молчать он умел.
– Ну?! – спросила Ирис, теребя кайму платья. Ее колени задрались, спине было жарко от огня – или же от волнения. Но она не думала о неудобствах, ее поглотило созерцание серьезного, красивого молчаливого, мужчины. Сейчас их роли будто поменялись: Арман сидел в кресле, как хозяин, а Ирис у его ног, как служанка.
– Устала? – мягко спросил Арман. – Хочешь, принесу тебе чего-нибудь подкрепиться? Чаю, настойки?
Ирис нетерпеливо помотала головой.
Арман откинулся на спинку.
– Я восхищен тобой, Ирис, – сказал он серьезно. – Считаю, что прием прошел неплохо, хоть и не без инцидентов. Ты не умеешь сдаваться. Но хорошо, что ты не такая упрямая, как мне поначалу показалось.
– Я не упрямая, а любопытная. Когда что-то затеваю, мне интересно, насколько далеко я могу зайти, и что мне откроется в конце. Арман, ты обещал рассказать мне о жителях Альсингена. Что у них за тайны? Почему ты раньше ничего не говорил?
– Я не склонен сплетничать, Ирис. Даже сейчас мне не хочется делиться обстоятельствами их жизни. Расскажу тебе некоторые общеизвестные факты…
Он вздохнул, сцепил руки.
– Итак, госпожа Дамарис Ойген. Ее муж был картежником, просадил ее состояние. Она не может дать приданое дочери, не может вывести ее в свет, а выбор достойных женихов в нашей глуши ограничен. Тетя Грета не раз помогала Дамарис деньгами втайне от барона. Дамарис опасается, что ты прекратишь эту благотворительность.
У Ирис сжалось сердце. Она прекрасно знала, каково это – иметь в семье картежника!
– Но это еще не все. Полагаю, госпожа Дамарис опасается, что ты окажешь дурное влияние на ее дочь. Барышня Лисси, очень… своенравна. Ей душно и тесно в Альсингене. Она рвется на свободу, но вынуждена оставаться с матерью. Год назад она убежала из дому. Поехала за актером бродячего театра, который гастролировал в Шваленберге. У них была некая договоренность романтического свойства. Мне пришлось участвовать в тайной операции по возвращению блудной барышни, – Арман невесело усмехнулся. – К счастью, мы успели вовремя. На нее словно нашло помешательство – но мне удалось образумить Лисси. Надеюсь, ее сердце не разбито.
– Мне кажется, она имеет на тебя виды, – с деланным равнодушием заметила Ирис.
Арман поморщился.
– Я лишь дворецкий и человек не ее круга.
– Зато у тебя есть кое-какие средства, ты красив, хорошо воспитан. Думаю, Дамарис в ее нынешнем положении готова поступиться социальными нормами. В наш век это больше не неслыханный скандал. Она будет рада выдать за тебя дочь. А ты можешь… породниться с хорошим семейством, осуществить свою мечту.
– Наш разговор зашел не в ту сторону, тебе не кажется? – усмехнулся Арман.
– Хорошо, – Ирис проглотила жгучую ревность. – Что за история у охотницы?
– Ты имеешь в виду госпожу Лару Хунтер? Она очень одинока. Ее сын пропал без вести на войне. Охота скрашивает ее жизнь. Ей хочется получить ту буковую рощу. И она знает, что ей будет легче уговорить госпожу Эрколе на продажу, чем тебя. Поэтому ты помеха.
– Майор Зейц?
– Мой старый командир. У него скверный характер, должен признать, и уйма дурных привычек. Но он безобиден. Ему пришлось уйти в отставку по состоянию здоровья, и он чувствует себя ненужным, забытым. Вот, воюет с кротами, чтобы взбодриться. Как и все, стеснен в средствах.
– Как ты думаешь, что он искал в кабинете Гвидо? Он прихватил трость барона. Он вор?
– Раньше за ним такого не водилось, – Арман нахмурился. – Майор бесцеремонен, но чист на руку. Он был хорошим командиром. Солдаты его не любили, но уважали.
Ирис с сомнением покачала головой и с замеревшим сердцем задала главный вопрос.
– А ты? Каков твой страшный секрет, Арман? Что за тайна омрачает твою жизнь? Что ты за человек?
Он потер лоб, вздохнул, но взгляда не отвел – продолжал смотреть на Ирис пристально, тяжело. А когда заговорил, его голос прозвучал грустно и строго.
– Дело в том, Ирис, что я не совсем человек.