Музыкантская команда

Я СОБИРАЮСЬ ОТОМСТИТЬ

Была уже глубокая осень, и мы больше не ходили в Летний сад. Теперь вечерами наш оркестр играл в Офицерском собрании, что напротив городского бульвара.

Однажды там был пир, что называется, на весь мир. Опять, скажете, пир. Но что поделаешь, если дашнаки так любили пировать, и при этом, конечно же, с музыкой.

Тогда я еще многого не понимал. Значительно позже мой ум осмыслил, до чего же была доведена Армения и ее народ.

Дашнакская армия повсеместно терпела поражения. Голод и болезни нещадно косили людей… А дашнаки пировали!

Музыканты сидели на эстраде и играли вальс. Вдруг наше внимание привлек полковник Аматуни, или, как его звали дамы, «душка Аматуни».

Это был высокий, красивый мужчина, заместитель военного министра дашнакского правительства, получивший все свои чины и даже награды не на поле боя, а на балах, танцуя для иностранных гостей. Наши ребята говорили, что он потому и ходит все время в черкеске, чтобы быть готовым по первому повелению станцевать лезгинку.

Вот и сейчас по царящему вокруг него оживлению мы догадались, что группа женщин уговаривает его танцевать, а Аматуни пока отнекивается. Но станцевать-то он, конечно, станцует. Это было так же неизбежно, как то, что, хотели мы того или нет, а английский гимн «Боже, храни короля» играли…

По знаку Штерлинга оркестр оборвал вальс и терпеливо выжидал, пока Аматуни даст дамам уговорить себя.

И тут вдруг я приметил у стола Бахшо, Како и еще одного маузериста. Они едва стояли на ногах и мрачными и тяжелыми взглядами пялились на окружающих.

Наконец Аматуни внял просьбам дам и поднялся с места.

— «Молитву Шамиля»! — крикнул он оркестру.

Штерлинг взмахнул руками и прошептал:

— Ахтунг…[11]

Но тут Бахшо заорал:

— Никаких Шамилей? Дуйте «Кинтаури»!..

Штерлинг, не опуская рук, обернулся и вопросительно поглядел на маузеристов, потом на Аматуни. Полковник тоже повернулся на голос.

— Кто это там приказывает?

Бахшо тут же выступил на шаг вперед, положил руку на маузер и сказал:

— Мы приказываем. Како хочет танцевать. — И вновь обратился к музыкантам: — Слыхали? Давайте «Кинтаури»…

Аматуни медленно подошел к Бахшо и его друзьям.

— Господа, я прошу вас покинуть зал. — Он пытался говорить твердым и беспрекословным тоном.

Но Бахшо даже не взглянул в его сторону.

— «Кинтаури»! — снова заорал он.

Приятель его, Како, тем временем уже закатывал рукава, собираясь танцевать.

— С вами говорит заместитель военного министра! — яростно закричал Аматуни.

— А мне плевать, — обернулся наконец Бахшо в его сторону.

— Я вас арестую! — бесновался полковник.

Три руки одновременно потянулись к маузерам. Бахшо сказал с усмешкой:

— Попробуй только…

В бессильной ярости Аматуни повернулся к музыкантам:

— Немедленно лезгинку!

Но тут Како вскочил на эстраду, схватил маэстро за ворот и тряхнул его:

— Сказано тебе, играй «Кинтаури»!

Штерлинг, ко всеобщему удивлению, не испугался и взволнованно закричал:

— Ви не имейт права, я есть маэстро военного оркестра и испольняйт только военный приказ!

— Тебе нужен военный приказ? — Како приставил маузер к животу Штерлинга. — А это ты знаешь, что такое?..

Я вспомнил, как Бахшо точно так же целился маузером в живот моего отца и тоже орал. Вспомнил и о том, что это они ограбили обоз, что их приятель ранил моего отца… И, забывшись, закричал:

— Убирайтесь отсюда, разбойники!.. Воры!..

На мгновение все (в том числе и я) словно окаменели. Затем все произошло с быстротой молнии… Словно во сне, увидел я Бахшо, который ринулся ко мне с каким-то воплем, двух его дружков, разрядивших маузеры в потолок, панику в доме, музыкантов, которые спрыгивали с эстрады, Цолака и Арсена. Они, переворачивая на пути пульты, ринулись ко мне… Я видел всех одновременно, как в зеркале, а сам продолжал неподвижно стоять на месте. Потом вдруг все как бы закрылось, а ко мне вплотную приблизилась разъяренная морда орангутанга, и я ощутил страшный удар в лицо…

— Ну, как дела? — услыхал я голос Арсена и открыл глаза.

— Ничего, — ответил я, не понимая, где нахожусь и что происходит вокруг. Мой собственный голос слышался мне будто издалека, как из-под земли.

— Вдохни, вдохни поглубже — пройдет.

Это был, конечно, голос Цолака. Значит, оба они здесь, рядом… Только где я и почему лежу?

— Ну и номер ты выкинул! — наклонился ко мне Арсен. — Мы думали, тебе хана…

И тут я все вспомнил. Огляделся, вижу — лежу в какой-то комнате, на столе. Потом в нос мне ударил острый запах жареного мяса, и я понял, что это одно из кухонных помещений. Я попытался встать и вдруг почувствовал острую боль в голове.

— Где эти негодяи? — спросил я.

— Лежи-лежи. — Цолак сжал мне плечо и снова уложил на стол. — Они давно удрали…

Потом ребята принялись совещаться вполголоса.

— Надо бы парня домой переправить! — сказал Арсен.

— Домой? Забыл, что этот разбойник в том же доме живет? Кто знает, что он еще может наделать.

— Да, верно, — согласился старшина, помрачнев. — Надо несколько дней продержать его в казарме. Пойду поговорю со Штерлингом…

Басист вышел. За время его отсутствия Цолак вкратце рассказал мне о том, как, заслышав выстрелы, Аматуни бежал без оглядки, как маузеристы наконец ушли, довольные поднятым переполохом, как они с Арсеном перенесли меня сюда, в смежную с кухней комнату.

Вскоре вернулся Арсен.

— Штерлинг не отпускает нас, — сказал он сердито. — Кричит: мол, должны играть. Этот Жоржик прибежал с целым взводом солдат, размахивает кулаками, орет: «Где они? Я им сейчас покажу!»

— Какой еще Жоржик?

— Ну тот танцор, Аматуни. За солдатиками расхрабрился, распетушился. Требует сыграть ему лезгинку, да и только.

Цолак не удержался и рассмеялся.

— А ты бы видел, какую головомойку он задал нашему маэстро, — продолжал Арсен. «Вы, говорит, жалкий трус! Я, говорит, сделаю вас простым барабанщиком, а на ваше место назначу того юношу, который оказался в десять раз храбрее вас».

Тут и я не удержался и, несмотря на боль, улыбнулся.

Из зала донеслась барабанная дробь: это призывали музыкантов на эстраду.

— С вашего позволения, маэстро, мы отправимся и сыграем этим жоржикам, — сказал Цолак, почтительно поклонившись мне. — А вы пока отдыхайте здесь.

— Да-да, оставайся, потом вместе в казарму пойдем, — поддакнул Арсен.

Ребята вышли, и вскоре из зала донеслись звуки лезгинки. Парой Аматуни добился наконец своего. После лезгинки снова зазвучали вальсы, кадрили.

А мысли мои тем временем витали далеко. Лицо жгло от боли, и это не давало мне покоя. Я думал только об одном: как отомстить? За себя, за отца, за всех тех людей, которых безнаказанно обобрали, обесчестили, ранили, убили. «Эх, добыть бы оружие! — вертелось в моей голове. — Любой ценой добыть…»

Музыка смолкла. В комнату вошел Арсен с блюдом в руках. В центре его высился чайный стакан, а вокруг была разложена всякая снедь: мясо, сыр, хлеб, жареный картофель.

— Откуда это? — удивился я.

— От дамочек парона Аматуни. — Арсен низко поклонился, помахав у своих ног воображаемой шляпой. — Юному герою и музыканту…

— А кто герой? — не понял я.

— Да ты же, балда, — рассмеялся Арсен. — Тебе все это прислали.

— Мне?.. А что в стакане?

— Вода. — Арсен подмигнул. — Для жаждущих сердец предназначена.

Меня давно мучила жажда, и я тут же взял стакан и отпил глоток. Но, поперхнувшись обжигающей горло жидкостью, едва не выронил стакан из рук.

— Осторожнее, прольешь! — Арсен испуганно отнял у меня стакан. — Добро только переводишь.

— Что это было? — задыхаясь от кашля, спросил я. — Откуда ты взял эту дрянь?

— Это же водка, дурень, — засмеялся Арсен. — А принес потому, что дали. Откуда мне было знать, что ты так сразу и набросишься на нее.

— Вылей эту дряиь…

Сейчас вылью. — И Арсен тут же опрокинул содержимое стакана в собственную глотку. — Ох-хо!.. Сказано ведь: с дрянной овцы хоть шерсти клок…

Он закусил куском хлеба с мясом и со словами «Подожди, мы скоро заканчиваем» двинулся к двери.

От водки настроение у Арсена явно улучшилось, глаза заблестели, движения стали быстрые и резкие. Выходя, он с такой силой хлопнул дверью, что она за ним снова растворилась. Я, корчась от боли, подошел, чтобы закрыть ее, в это время до слуха моего донесся чей-то голос:

— Малыш, Малыш…

Выглядываю в коридор, а там у большого темного шкафа стоит Аматуни и, пьяно раскачиваясь, манит к себе пальцем Арсена:

— Подойди-ка ко мне, Малыш…

— Это вы мне, парон полковник? — посмотрел на него Арсен.

— Да, тебе, Малыш. Дамам хочется шампанского, — объяснил полковник. — Где же шампанское?..

Арсен не сводил с него изумленных глаз. Он, видно, все не мог понять, чего это понадобилось от него полковнику. Но затем, хитро улыбнувшись, он быстренько огляделся кругом, подошел к большому шкафу и открыл дверцу.

— Здесь, господин полковник, здесь все: и шампанское и мадамочки.

— Да-да, спасибо, Малыш. — И полковник преспокойно вошел в шкаф.

Арсен закрыл за ним дверь, накинул крючок и выскочил из коридора.

Я наблюдал эту сцену и давился смехом. Давно уже Арсен не откалывал таких штучек.

«Видно, водка ему в голову ударила, — подумал я. — То-то будет завтра шуму».

Но вскоре я забеспокоился. Ведь там вот-вот хватятся полковника, вспомнят, что он пошел в сторону кухни, наконец, найдут его запертым в шкафу, и скажет он, что сделал это Малыш. И тут уже мне будет не до смеху. Надо срочно что-то придумать.

Сначала я было решил попросту бросить все и смыться из кухни. Но потом понял, что этим только дам им повод поверить, будто и правда этот номер выкинул я.

Нет, Арсен сделал ужасную глупость. И ведь сколько ни говорит ему Цолак, чтобы был серьезнее, Арсен все чего-нибудь придумает.

За дверью что-то грохнуло. Сейчас Аматуни поднимет шум, и тогда мне не миновать беды… Я подбежал к шкафу, открыл дверцу и… остолбенел от удивления. Полковник не стоял, а сидел на полу, привалившись к стене, и мирно посапывал.

— Парон полковник, парон полковник! — Я стал трясти его за плечо, испуганно оглядываясь на дверь. — Вставайте, парон полковник!.. Ваши дамы зовут вас…

— Дамы? — Аматуни с трудом очнулся. — Минутку, я сейчас…

Кое-как с моей помощью он поднялся и нетвердыми шагами вышел из шкафа.

Я облегченно вздохнул, повернулся, чтобы закрыть дверь шкафа, и оцепенел от удивления: в полутьме поблескивал маленький, новенький револьвер… Настоящий браунинг.

Я быстро схватил это сокровище, засунул его за пазуху и выскочил вон.

Мрачный, туманный день. Дует холодный ветер. По раскисшей от дождя дороге движется группа всадников. Это Бахшо со своими дружками. Между ними идут отец, Цолак и Арсен со связанными руками. На лицах маузеристов довольные улыбки, в то время как пленники понурые и грустные… Я прячусь за камнем у обочины дороги и жду, пока подойдут. Вот они уже совсем близко, и я неожиданно выскакиваю на дорогу.

«Руки вверх, разбойники! — кричу им в лицо. — И молитесь богу — настал час расплаты!»

Маузеристы, конечно, громко гогочут: кто, мол, такой этот смельчак? Невооруженный мальчишка, и только. Бахшо вскидывает хлыст и орет:

«Ах ты сукин сын!..»

Но не успевает ударить, потому что я вынимаю из-за пазухи браунинг и одним выстрелом укладываю наповал Бахшо… На лицах остальных маузеристов ухмылка сменяется выражением ужаса. Они тянутся за своими маузерами. Но поздно… Бах, бах, бах! — одну за другой выпускаю я пули…

— Нет у тебя совести, что ли, Дьячок? — слышу я вдруг голос Завена. — Не мог этот свой поганый сундук потом чинить? Гляди, как напугал бедного Малыша…

Я огляделся и увидел, что… нахожусь в казарме. Ребята давно уже проснулись и вышли умываться. Завен, по-видимому, сегодня дневальный — он подметает пол. А Киракос возле койки забивает гвоздями отклепавшиеся полоски жести на своем сундуке. Он поглядел на меня, заискивающе улыбнулся и сказал:

— Ой, Гагик-джан, ты и правда испугался? А мне казалось, ты у нас храбрец.

Я действительно был испуган, но не его шумом. «Револьвер!» — подумал я.

Накануне вечером, когда мы с ребятами вернулись в казарму и я улегся на койку, мне долго не спалось. Я крепко сжимал в руке браунинг и придумывал планы мести один другого сложнее, пока не уснул.

И вот, проснувшись, я увидел, что револьвера у меня в руках нет. Неужто кто-то увидел его и забрал?..

Я чуть не закричал от этой догадки, но сдержался и стал осторожно ощупывать постель. Вдруг нога моя коснулась чего-то твердого. Вот он, у самых моих ног… Я осторожно подтащил к себе браунинг и спрятал под подушку. Потом сел на кровати, стал одеваться и быстренько засунул его за пазуху.

С перекинутыми через плечо полотенцами в комнату вошли Цолак, Арсен и другие ребята.

— Ну, Малыш, проснулся? — сказал Арсен, подошел ко мне и стал изучать мoe лицо. — Хмм… С таким лицом в город не ходи, не то все невесты на выданье на тебя накинутся, передерутся из-за ревности.

Я потрогал лицо: оно распухло и болело от прикосновения.

— Не догадались мы вечером примочку приложить. — сказал Цолак. — Ничего, скоро пройдет. Но домой ты действительно не ходи.

— Почему?

— Во-первых, мама твоя испугается, увидев тебя таким. И потом, надо выждать, посмотреть, что намерен делать этот мерзавец. Если он не позабыл о вчерашнем происшествии, то может искалечить тебя…

Я мысленно улыбнулся. Если бы они знали, как изменилась обстановка… Не я, а он теперь должен меня бояться.

Но после репетиции меня все-таки домой не отпустили. Туда пошел Цолак и, вернувшись, радостно сообщил о том, что узнал от Анаит: Бахшо пришел домой среди ночи, сел на коня и куда-то ускакал со своими дружками.

— Наверно, решил после вчерашнего своего лихачества на некоторое время скрыться, — предположил Цолак. — Боится, что Аматуни начнет против него дело.

— А вернее всего, снова отправился разбойничать, — сказал Арсен. — Не похоже, чтобы такой бандит кого-нибудь испугался.

Ребята искренне радовались, что Бахшо нет в городе, и невдомек им было, что я мечтал о встрече с ним. «Скорей бы возвращался, вот уж задам я ему! — думал я. — Только бы поскорее…»