Музыкантская команда

КОНЕЦ ОРАНГУТАНГА

И вот я снова бегу по темной улице… Вчера перед уходом Цолак сказал: «Завтра тебе придется побегать». Ох, если бы он знал, из-за чего мне придется столько бегать…

«И отчего же это так удачно начавшийся день под конец вдруг стал во всем неудачным?» — думал я.

И должен был признаться себе, что только из-за меня. Да, это по моей небрежности Киракос узнал о нашем вчерашнем разговоре, из-за моей неосторожности узнал он, на какой улице находится дом «тетушки». И вот ребята арестованы, а я не сумел пробраться к товарищу Тиграну, да еще и к нам домой вот-вот явятся ловить меня Матевосян с Дьячком.

Положим, что им, конечно, не удастся… С ума, что ли, я сошел, чтобы идти домой? Наоборот, я сейчас же побегу к товарищу Тиграну, предупрежу его, и потом мы вместе подумаем, как помочь ребятам.

Но в следующее мгновение я подумал: «А мама?» Ведь они придут к нам, начнут допрашивать, бить будут, мучить ее, чтобы узнать, где я… «Нет, необходимо сначала забежать домой, — решил я. — Только на минуточку забежать домой и предупредить маму… И еще взять револьвер».

Бывает же такое глупое положение: у человека есть настоящий браунинг, но в самое ответственное время он оказывается безоружным. Если бы днем револьвер был у меня, я бы убил этого Киракоса и не было бы всех дальнейших несчастий… Раздумывая таким образом, я изменил направление и побежал домой.

Как велика была моя радость, когда, отворив дверь в комнату, я увидел сидевшего у нас Цолака.

— Ты здесь!.. — радостно закричал я.

Но он не дал мне договорить и почти сердито набросился на меня:

— А ты где?.. Сказано ведь было тебе: сидеть дома и дожидаться меня. Я прихожу к товарищу Тиграну, и выясняется, что тебя там и не бывало, и вестей никаких. Прихожу сюда — и тут тебя нет. Хотел сходить в полк, но не знал, что там делается: в казарме ли вы и вообще можно ли мне там показываться, не напорюсь ли на неприятность.

— Вай, как хорошо, что ты не пришел! — закричал я и, торопясь и путаясь, рассказал ему о всех происшествиях сегодняшнего дня.

Мама, пока я рассказывал, то и дело восклицала: «Вай, мне беда-то какая на голову свалилась!..», а Цолак молча слушал. Но когда я закончил, он быстро встал:

— Значит, они знают, на какой улице этот дом?.. Необходимо немедленно пойти туда и предупредить… И вы тоже, матушка, уходите отсюда!.. Сейчас же!.. Где Анаит? Нужно и ей сказать.

В это время в комнату вошла сама Анаит. Наверно, она уже виделась с Цолаком, потому что, не здороваясь, воскликнула:

— Если бы вы знали, что сейчас происходило наверху!.. Отец и сын сцепились друг с другом… Бахшо говорит: «Хватит, нужно бежать из этой проклятой страны». И все требовал у отца свою долю золота…

— Что? Бахшо? Он явился?.. — закричал я.

— А отец, конечно, орал на него. «Какая, говорит, еще тебе доля, нет здесь никакой твоей доли!» — продолжала Анаит. — Наконец, до того дошло, что Бахшо принялся угрожать отцу, отнял у него ключи от дома, от амбара, от кладовых и от шкафов, объявил, что теперь он всему хозяин, и послал меня за вином…

— Ладно, Анаит, сейчас не это главное, — сказал Цолак. — Гагик принес плохие вести. Надо скорее уходить отсюда! Всем…

— Плохие вести? — Анаит испуганно посмотрела на меня. — Что же случилось?

— Наш баритонист Киракос оказался доносчиком, — вместо меня ответил Цолак. — По его доносу в полку арестовали ребят, и сейчас Матевосян идет сюда за Гагиком; наверно, надеются через него узнать, где находится наш подпольный комитет… Мы должны сейчас же уходить, а с тобой будем связываться через доктора Миракяна…

Я слушал их, но мысли мои были далеко. Бахшо возвратился, он здесь… А я опять ничего не могу поделать, потому что револьвер не у меня и, кроме того, сейчас мы вынуждены бежать… А может, есть еще шанс что-нибудь сделать?.. Нужно быстренько взять из тайника револьвер…

— Гагик, выгляни, нет ли кого на улице, — приказал мне в это время Цолак.

Я вышел и мгновение постоял в темном дворе, раздумывая, куда идти — на улицу или в сад. Но потом решил вначале выглянуть на улицу. Быстро подошел к калитке и растворил ее.

Улица была пустая, темная и безмолвная. Но потом до моего слуха донеслись какие-то голоса. Несколько человек явно направлялись к нашим воротам. Сердце мое тут же сжалось от предчувствия беды. Это, должно быть, они: Матевосян, Киракос и другие… Я машинально закрыл калитку, накинул щеколду и побежал обратно. В то же время из дома вышли мама, Анаит и Цолак.

— Они идут! — сказал я громким шепотом. — Сейчас будут здесь…

Мгновение все мы неподвижно стояли на месте. Потом Цолак молча бросился к калитке. Но остановился на полпути: шаги с улицы слышались так близко, что было ясно — убежать незаметно нам не удастся… В это время Анаит и я одновременно прошептали: «Сюда, сюда иди, Цолак…» — и отбежали назад. Не знаю, куда звала Анаит, но я намеревался добежать до конца сада, перескочить через ограду в соседний двор, а оттуда выбраться на другую улицу и бежать. Но, добравшись до середины сада, я заметил, что за мной никого нет. Пока я вполголоса звал: «Где вы, Цолак, мама?» — послышался громкий стук металлической колотушки, затем голоса Матевосяна и Киракоса: «Откройте… Немедленно откройте!» Потом до меня донесся испуганный голос Анаит: «Сейчас, сейчас открою».

Я заметался в тревоге… Возвратиться теперь было невозможно, но бежать без Цолака, без мамы я тоже не мог. Куда они делись, где спрятались, почему Анаит открывает калитку?.. Пока я, прижавшись к ореховому дереву, раздумывал обо всем этом, послышались крики входивших во двор людей. Затем на лестнице засветилась лампа, и прорычал хриплый голос Бахшо:

— Что за шум? Кого надо?.. A-а, Матевосян! Что случилось?

— Что случилось? — недовольно повторил офицер. — Большевики у вас под самым носом гнездо свили, а вы сидите себе и пригреваете их.

— Большевики? Это кто же?..

Но следующие слова Матевосяна, по-видимому, были адресованы не ему:

— Где твой сын, говори…

— Где же ему быть? Солдат ведь, в казарме он.

Голос мамы… Значит, она не спряталась, осталась там.

— Неправда! — заорал Матевосян. — Он убежал из казармы. Скажи, где ты его спрятала…

Мама не отвечала, и тогда Матевосян приказал:

— Обыскать дом, двор, сад!..

Я наконец очнулся и сообразил, что напрасно теряю время. Теперь уже удрать через соседний двор не успею. Единственное, что пришло на ум, — это быстренько взобраться на то ореховое дерево, под которым я стоял. Так я и сделал. Благо ночь на дворе.

Вскоре в саду появилось двое. В руке у одного была аракеловская лампа. Вначале они обыскали левую половину сада: заглядывали во все уголки, под кусты, в канаву… Потом стали приближаться ко мне, и я признал Киракоса и одного из офицеров. Затаив дыхание я прилип к дереву и ждал, что же будет… Не знаю, увидели бы они меня или нет, если бы сообразили поглядеть наверх, но они так и не подняли головы, прошли дальше. Поискав еще немного, они остановились.

— Нет его здесь, — сказал Киракос. — Увели его и где-нибудь в другом месте спрятали. Надо мамашу заставить развязать язык…

Они вернулись во двор и зашли в нашу комнату. Мгновение царила тишина. Потом вдруг раздался глухой крик… Из нашего дома. Я содрогнулся… Чуть сам не закричал… Заскрежетал зубами, чтобы не слышать криков, которые становились то громче, то совсем утихали…

Вскоре во дворе снова послышался говор.

— Ну, хорошо я ее отделал. Если не помрет, на всю жизнь запомнит!

Этот голос принадлежал Бахшо.

— А что толку? — недовольно ответил Матевосян. — Все равно ведь ничего не сказала…

— Парон поручик, надо бы на ту улицу сходить, туда, где это сатанинское логово размещается. Может, нападем на след, — сказал Киракос.

— Делать нечего, пойдем искать.

Голоса стали тише, а вскоре хлопнула калитка.

Кто-то — наверно, Бахшо — поднялся по лестнице, и все вокруг погрузилось в тишину, будто ничего и не происходило. Я еще немного посидел на дереве, прислушался… Потом бесшумно слез с дерева и подбежал к тому камню, под которым был спрятан мой браунинг. Отвалил камень, нащупал завернутое в холстину оружие и скоро ощутил в своей руке приятный холод металла.

Я осторожно отвел предохранитель и засунул браунинг в карман.

Там, в комнате, мама. Надо бежать к ней. А вдруг она не одна?..

Ее избили, может, даже до смерти! Господи, неужели?! И это снова Бахшо. Это животное, чудовище, обезьяна с длинными руками и мордой орангутанга… Ну погоди, я доберусь до тебя, за всех отомщу!..

Я осторожно прошел через двор. У нашей двери остановился и прислушался. Из комнаты не доносилось ни звука. Быстро отворив дверь, я вошел и в темноте, почти у самого порога, натолкнулся на что-то теплое и мягкое.

— Мама! — испуганно воскликнул я и, наклонившись, стал ее ощупывать. — Мама… что они с тобой сделали?..

Мой голос тут же привел ее в чувство. Она вздрогнула, ощупала мою руку, потом произнесла слабым голосом:

— Гагик… Зачем ты пришел? Беги! Если они поймают тебя — убьют…

— Что с тобой, мамочка? Я помогу тебе, поднимись, ляг на тахту…

Я помог ей подняться и уложил на тахту. Потом отыскал на ощупь ведро с водой и стакан. Мама с жадностью выпила воду до дна, затем, словно набравшись новых сил, вдруг спросила:

— А где Цолак?

— Цолак? — удивился я. — Разве он не убежал?

— Нет… Анаит заперла его в амбаре.

В амбаре?.. Вот, значит, где он был все это время. Я-то думал, что он давно предупредил товарища Тиграна, а он, выходит, заперт в амбаре и ничего не может сделать… Ну, а где же Анаит? Почему она не придет, чтобы выпустить его? Неужели ключи у бедняжки отобрали?

— Мама, я выйду. Узнаю, что там делается. А? Ладно?

— Нет-нет, сынок! — встрепенулась мама. — Беги, не то в беду попадешь… У них нет ни жалости, ни совести…

— Не волнуйся, мама, я сейчас приду, — успокоил я ее и вышел во двор.

Пробираясь к дому Аракела, я еще на полпути услышал скрип двери на балконе… Одним махом я очутился под раскидистым тутовым деревом и, прижавшись к стволу, стал прислушиваться в страхе.

На лестнице раздались легкие шаги, и кто-то подошел к двери амбара. «Цолак… Цолак…» — услышал я голос Анаит. Успокоившись, я уже хотел выйти из укрытия, когда вдруг почувствовал, что двор словно осветился. Я поднял голову и увидел, как тихонько отворилась дверь балкона и, ступая на цыпочках, вышел Бахшо. Он спрятал за спиной зажженную лампу, потому свет не падал на землю.

А в это время Анаит, прижавшись к двери амбара, тихонько звала: «Цолак, Цолак, это я…» Потом из-за двери Цолак что-то сказал, и Анаит ответила: «Сейчас, сейчас…» Бахшо в это время подошел к перилам балкона и, наклонившись вниз, смотрел на Анаит. Я хотел закричать, предупредить Анаит, но тело мое словно окаменело, горло пересохло, язык отнялся…

Анаит наконец открыла замок, но не успела вынуть его из петель, потому что Бахшо вдруг вынес из-за спины лампу и осветил двор. Анаит с криком отскочила от двери амбара и, сжав руки на груди, смотрела наверх…

Бахшо быстро спустился по ступенькам и, подойдя вплотную к Анаит, зашипел:

— С кем ты разговаривала?

Анаит молчала.

— Кто там в амбаре, а? Неужто тот мальчишка? Недаром весь вечер ты какая-то сама не своя…

Анаит по-прежнему молчала.

— Отойди-ка! — приказал ей Бахшо.

Анаит наконец быстро повернулась к двери, прислонилась к ней, простерла руки и закричала:

— Нет здесь никого!.. Не пущу…

— Да ты издеваешься надо мной, что ли? — заорал Бахшо, поставил лампу на землю и подошел к ней: — Убирайся вон!..

Я стоял на месте и дрожал мелкой дрожью. Но это был не страх — просто очень натянуты нервы.

Наконец нечеловеческим усилием воли я взял себя в руки и заставил выйти из укрытия. В это время Бахшо пытался оторвать от себя Анаит, которая накрепко вцепилась ему в грудь.

От лампы, что стояла на земле, падали на стену непомерно длинные тени.

Наконец Бахшо отшвырнул от себя Анаит и, тут только почуяв присутствие постороннего человека, обернулся:

— Кто ты?

Наверно, он был твердо убежден, что именно я в амбаре, а потому и не признал меня. В темноте он не видел револьвера в моей руке и продолжал удивленно смотреть в мою сторону.

А я стоял молча, и все мое внимание, все мысли и чувства были сосредоточены в моем правом указательном пальце, который был на спуске. Казалось, этот палец присутствует отдельно от меня, и я не знал, когда он нажмет на курок.

Но вот Бахшо узнал меня. Издав яростное рычание, он ударом ноги раскрошил лампу и прыгнул на меня. В то же мгновение я и мой палец, что до этого существовали отдельно друг от друга, наконец соединились, и я нажал на курок. Выстрелил. Прямо вперед, прямо в приближающееся рычание, в горящие в темноте два глаза хищника…