Музыкантская команда

ТЕТКА ЦОЛАКА

Оркестр шествовал впереди полка. Играли марш.

Шли в направлении Камарлинского шоссе. На тротуарах толпились люди. Провожали войска молча, без какого бы то ни было воодушевления. Казалось, все понимали, что ничего хорошего от этой войны им ждать не приходится.

Полк направлялся на Игдирский фронт. Мы проводили его до Канакерского шоссе и вернулись назад. Оркестр на фронт не послали. Может, потому, что дашнаки не могли обойтись без нас на своих балах да банкетах.

Не прошло и дня, опустевшие казармы заполнили новобранцы. После недолгого обучения из них составляли маршевые роты и батальоны и отправляли на фронт для пополнения войска.

Жизнь в городе стала очень тяжелой. Растерянность и смута царили всюду.

Тиф и голод безжалостно косили людей. На Царской улице в здании из черного туфа разместилась служба американской благотворительной организации. Там ежедневно собиралось множество детей-сирот. Но половина из них умирала раньше, чем американские благодетели успевали раздать им по нескольку галет и по горсточке иранского изюма.

У нас дома с едой все обстояло сравнительно неплохо. Я, худо ли, бедно ли, кормился в полку, а маме помогали наши ребята. Это Цолак все устроил. На другой день после того, как отца забрали в армию, Цолак предложил, чтобы каждый из ребят уделил из своего пайка долю для моей мамы.

— Нас больше двадцати человек. Если каждый отдаст частицу своего пайка, — сказал он, — женщина сможет продержаться. Надеюсь, все согласны, а?

— О чем речь! Конечно, поможем, — посыпалось со всех концов.

Мне показалось, что на лице у Киракоса мелькнула тень недовольства, но даже он не возражал: может, не решился открыто пойти против всех.

Так вот и вышло. С того дня я ежедневно носил домой по большому куску хлеба и по котелку супа.

Мы с мамой, конечно, были безмерно благодарны ребятам за эту помощь.

В общем, мы не голодали. Но тревога не оставляла нас. Особенно волновалась мама: прошло уже много времени, а от папы не было известий. Я почему-то верил, что с ним ничего не может случиться, но ведь мама — женщина, а женщины всегда ждут худшего.

Но война не всем принесла тревогу. Были люди, которые наживались на ней. И таких было много.

Как-то ночью я проснулся от шума во дворе. Приподнял голову с подушки, вижу — мама стоит у окна и внимательно всматривается во тьму ночи.

— Что там случилось, мам? — спросил я.

— Не знаю. — И прибавила тихо: — Ах, разбойники…

Я соскочил с постели, подбежал к окну и прильнул к стеклу.

Во дворе стояло пять-шесть подвод, доверху нагруженных какими-то мешками и ящиками. Возле подвод крутились Бахшо и несколько других маузеристов. Это я рассмотрел точно.

Все они — и Верго тоже, и даже Анаит — чуть не бегом перетаскивали этот груз в амбар.

Я никак не мог понять, что же все-таки происходит. В недоумении смотрел на маму, но она и вовсе ничего не понимала.

…Шло время. Дни, нани-зываясь один на другой, составляли недели и месяцы.

В казарме жизнь текла привычно медленно и нудно.

Каждое утро после завтрака мы под управлением Штер-линга часами репетировали, после чего нам давался часок для отдыха. Затем выстраивались перед кухней с котелками в руках за очередной порцией пустой баланды, называемой почему-то супом. После обеда те, у кого были родные в городе, отправлялись домой, остальные отдыхали в казарме кто как умел: одни играли в карты, другие латали одежду, читали. По вечерам мы, как и прежде, играли в Летнем саду и только поздно вечером возвращались в казарму.

Я, конечно, после обеда уходил домой, носил маме еду. В последнее время к нам частенько захаживал и Цолак. Он, как обычно, ежедневно навещал свою тетку, а на обратном пути заворачивал к нам, и мы вместе с ним отправлялись в Летний сад.

Я сначала не обращал внимания на то, что каждый раз, когда он приходил, по странному совпадению Анаит всегда оказывалась у нас дома.

Трудно было не заметить, как она краснела, увидев его, а мама смотрела на них и как-то странно улыбалась. А однажды я услышал разговор мамы и Анаит о Цолаке. Мама все говорила, какой Цолак умный, честный, образованный и «из себя хорош». И по-моему, все это было очень верно, но Анаит, поди ж ты, при этих словах сделалась вся красная, как пион, и опустила голову. Не согласна она, что ли, с мамой?..

Только после длительных размышлений я наконец сообразил, что между Цолаком и Анаит «что-то есть». «Наверно, то самое, — подумал я, — что взрослые называют любовью!»

Это было для меня открытием. А открытие трудно удержать втайне. Так оно и случилось: спустя несколько дней я не выдержал и выдал ребятам Цолака. Но об этом стоит рассказать подробнее.

Обычно я ночевал дома, но случалось, иногда нас задерживали в полку до поздней ночи. В таких случаях я оставался в казарме и спал на какой-нибудь из свободных коек.

В ту ночь я как раз остался в казарме. На другой день, после репетиции, ребята, как всегда, собрались в спальне. Завен и Вардкес, эти два неразлучных друга, играли в карты, несколько человек наблюдали за ними, а остальные кто лежал, кто грелся у окна на теплом осеннем солнышке.

Арсен вышел из каптерки и, подойдя к играющим, спросил:

— На что играете, ребята?

— На эту папироску, — сказал Завен, раскрывая ладонь, в которой лежала настоящая, целехонькая папироса. — Кто выиграет, тот ее и выкурит.

— Эх, помните тот день, когда Цолак, в первый раз придя к нам, с шиком предложил всем целую пачку папирос? — со вздохом сказал Вардкес и выложил червовую даму. — Ну, покрой-ка и эту!..

Завен смело покрыл карту… пиковым валетом.

Я фыркнул, заметив обман, но Арсен показал мне взглядом, чтобы молчал.

— Напрасно играешь, Вардкес, все равно Завен выкурит папиросу, — сказал Арсен.

Вардкес поднял свои большие, но удивительно спокойные, какие-то рыбьи глаза и лениво протянул:

— Почему это?

Но Арсен уже не глядел на него. Он повернулся к Цолаку, который тщательно начищал щеткой свои брюки, и сказал с улыбкой:

— Как вы думаете, ребята, чего это наш Цолак в последнее время так наряжается?

— Не попахивает ли тут сватовством? — съязвил Левон.

— Я и то думаю, — согласился Арсен. — Эх, вот бы хоть

краем глаза поглядеть, кто эта красотка…

Цолак молча слушал болтовню ребят, усмехаясь себе под нос, но в нашу сторону не глядел.

— А ведь никуда это не годится, Цолак. Друг должен бы познакомить и нас со своей девушкой, — вступил в общий хор и Завен. — Хочешь, пойдем как-нибудь с тобой, серенаду споем под окошком красотки?..

— Слушай, Цолак, это не та ли училка, что ходит каждый вечер в Летний сад слушать нашу игру? — притворился, будто и правда он что-то знает, Арсен.

— Да не училка она — сестра милосердия! — выпалил тут я.

Вновь раздался дружный хохот, потом послышались возгласы:

— Ну и ну, ай да парень, всё вывел на чистую воду!

— Эй, Малыш, уж не твоя ли это соседка? — продолжал дурачиться Арсен.

Цолак посмотрел наконец на меня и погрозил пальцем:

— Хорош же ты, Малыш, а еще просишь, чтобы я выучил тебя на корнете играть!

Я видел, что он не сердится, а потому, тоже поддавшись общему шутливому настроению, сказал:

— Вай, Цолак-джан, чтоб язык у меня отсох, если я еще раз скажу… если я скажу, что ты каждый день ходишь к нам, чтобы повидаться с Анаит.

Все опять дружно засмеялись. Цолак бросился ко мне с явным намерением отодрать за уши, но я, конечно, не стал дожидаться этого и убежал.

Во дворе мое веселое настроение разом как рукой сняло: я нос к носу столкнулся с Матевосяном.

С того дня, как наш полк отправился на фронт, я больше не видел поручика, хотя и поговаривали, что он часто бывает в городе по разным делам и даже заходил несколько раз вместе с Бахшо к Аракелу. Теперь на нем была не парадная, а походная форма, но лицо все так же сияло от самодовольства. Рядом с ним, заискивающе глядя ему в глаза, шагал наш Дьячок и что-то говорил без умолку.

Вдруг взгляд Матевосяна упал на меня, и я заметил, как он насторожился и даже как-то растерянно вдруг отвернулся. Чуть отойдя, он снова обернулся и, увидев, что я продолжаю смотреть ему вслед, быстро завернул за угол.

Честно говоря, меня даже удивило: чего это он какой-то испуганный, вроде не в себе. Но потом я решил, что он, наверно, вспомнил, как забирал отца в солдаты, потому и испугался. «Знает ведь, — подумал я, — стану взрослым — обязательно отомщу!»

Чей-то голос прервал мои раздумья:

— Сынок, послушай-ка…

Я обернулся и увидел перед собой незнакомого пожилого солдата. Он был из тех мобилизованных, которых собрали в казармы и вскоре должны были угнать на фронт.

— Дело у меня к тебе, — сказал он, настороженно оглядываясь вокруг.

Я, удивленный, подошел к нему вплотную.

— Ты грамоту знаешь, сынок?

Я кивнул: знаю, мол. Старик снова огляделся, затем протянул мне сложенную в несколько раз бумажку.

— Почитай-ка. Посмотрим, что здесь написано, — тихо сказал он.

Из разговоров ребят я знал, что в последнее время в полку среди солдат распространяют какие-то листовки, но сам я их не видал еще. И тем не менее сейчас я сразу понял, что, должно быть, именно это и есть листовка.

Я взял ее у солдата и стал пока молча про себя разбирать, что там такое написано. И до того увлекся, что не заметил, как к нам подошел Корюн.

— Что это ты читаешь, Малыш? — спросил он.

Испугавшись от неожиданности, я хотел спрятать листовку, но этим только вызвал подозрение у Корюна.

— Дай-ка сюда, посмотрим, что это. — Он выхватил у меня листовку и, пробежав ее глазами, спросил: — Откуда она у тебя?

Только тут я заметил, что старик торопливо уходит.

— Куда же ты? Возьми свою бумажку! — закричал я ему вслед.

Но Корюн вдруг сильно сжал мне руку.

— Тс-с, балда… Хочешь, чтобы бедняга в беду попал? — сказал он.

Старик, так и не оглянувшись ни разу, вошел в главное здание, а Корюн потащил меня в казарму.

— Я выиграл! — раздался счастливый голос Завена, когда мы вошли.

Он быстро схватил папиросу, прикурил и жадно затянулся. Вардкес с завистью смотрел на него.

— Говорил же я тебе, что напрасно время тратишь, все равно Завен будет курить, — подзуживал его Арсен.

— И откуда тебе все так уж точно известно, ума не приложу! — огрызнулся Вардкес.

— Откуда? Да только слепому и еще тебе неизвестно, что он червовую даму трефовым валетом кроет.

— Ах вот оно что? — повернулся Вардкес к Завену. — Давай сюда папиросу!

Они стали бегать друг за другом, поднялся шум, хохот, толкотня.

Корюн, все еще сжимая мне плечо, оглядываясь по сторонам, громко сказал:

— Ребята, а Дьячка здесь нет?

— Нет его, а что? — удивленно спросил Арсен.

— Глядите-ка, что наш Малыш раздобыл. — И Корюн показал листовку.

Все тут же сгрудились вокруг нас. Посыпались вопросы:

— Что это такое?..

— Откуда?..

— Кто тебе дал?..

— А ну почитай. Послушаем, что там написано, — попросил Арсен.

Корюн стал громко читать:

— Погоди, погоди! — крикнул Арсен и повернулся ко мне: — Где ты взял это?

Я объяснил, как листовка попала ко мне. Арсен покачал головой и забрал ее у Корюна. Ребята, испугавшись, что он помешает им дочитать листовку до конца, загалдели:

— Ну чего ты схватил ее?

— Дай, пусть человек дочитает…

Арсен ничего не ответил, только кивком головы указал мне на дверь.

Я без слов понял, что должен занять привычную позицию и наблюдать.

Арсен еще с минуту подождал и стал читать листовку с того места, на котором остановился Корюн:

— А ведь верно все там написано, так оно и есть, — не сдержался Завен.

Я со своего наблюдательного пункта все слышал, а невзначай глянув в сторону ребят, приметил Цолака. Он тоже подошел к остальным, и на первый взгляд могло показаться, что внимательно слушает Арсена. Однако, присмотревшись, я заметил, что он не столько слушает, сколько наблюдает за ребятами, за тем, кто и как воспринимает содержание листовки. Достаточно было кому-нибудь вымолвить слово или просто сделать движение, как Цолак тут же настороженно оборачивался к нему.

Закончив чтение, Арсен помолчал, потом сказал задумчиво:

— А сильная бумажка!..

— Видно, это дело большевистских рук, — сделал «открытие» Вардкес.

— Кто бы это ни писал, правильно написано, — заключил Завен. — До чего довели бедный народ…

— Написано-то оно и верно все, как надо, но беда, если у нас найдут эту листовку — три шкуры сдерут! — подал голос Корюн.

Вардкес испуганно взглянул на него и крикнул:

— Да, ребята, от таких штучек нам надо подальше!

Арсен медленно подошел к Цолаку и, внимательно на него поглядев, спросил:

— А ты что скажешь?

— О чем? — Цолак сделал вид, будто и не понимает, о чем речь.

— Об этом. — Арсен протянул ему листовку.

— А почему это я должен непременно что-нибудь сказать об этом? — вопросительно глянул Цолак.

— Захочешь — скажешь.

— Ну что?.. — пожал плечами Цолак. — Правду говорят ребята: если кто-нибудь увидит листовку, нам несдобровать.

— И это все? — Арсен не сводил с него испытующего взгляда.

— Мало разве? — снова пожал плечами Цолак.

Арсен еще мгновение, казалось, прощупывал его взглядом, потом, покачав головой, сказал с горечью:

— Эх, Цолак, а ты, оказывается, плохой товарищ, ей-богу…

— Почему это?

— И сам хорошо знаешь почему, — уклончиво ответил Арсен и обратился к остальным: — Пора обедать. Берите котелки, пошли…

Во время обеда Арсен, Завен, Вардкес, Корюн и еще кое-кто о чем-то всё шептались друг с другом. И вдруг Арсен громко сказал, обращаясь ко мне:

— Сегодня после обеда мы с ребятами хотим навестить твою маму. Что скажешь, Малыш?

— Правда? Вот здорово! Мама будет рада.

— И ты пойдешь с нами, Цолак? — спросил Завен.

— Я приду, но попозже.

— Опять прежде к тетке зайдешь?

— Как всегда, — спокойно ответил Цолак.

…Выяснилось, что ребята намерены идти к нам не с пустыми руками: кроме ежедневных котелка с супом и ломтя хлеба, они — уж и не знаю, как и откуда, — добыли большой кусок сахару, штук десять английских галет и несколько щепоток чая в конвертике.

Завернув все эти сокровища в газету, прихватив к тому же инструменты и ноты, мы вышли.

Я заранее предвкушал, как обрадуется мама такому посещению ребят, ну и… подаркам тоже. Настроение у меня было преотличное. И ребята всю дорогу острили, шутили.

Но едва мы завернули в наш переулок, Цолак вдруг посерьезнел:

— Ну, ребята, я пошел, — сказал он.

— Долго ты пробудешь у тетки? — с безразличным видом поинтересовался Арсен.

— Нет, минут пять — десять, не больше.

— Мы пойдем не спеша, ты нас догонишь… Лучше, если все вместе войдем в дом, — сказал Завен.

Цолак испытующе посмотрел на ребят, но все были невозмутимы.

— Ладно, — сказал он. — Идите помедленней, я вас догоню.

Мы продолжали путь, а Цолак свернул в переулок. Пройдя несколько шагов, ребята вдруг переглянулись и остановились.

— Ну? — Арсен посмотрел на Завена.

— Раз он не считает нас друзьями, таится от всех, так и поступим, как решили, — уверенно сказал Завен.

— Малыш, — попросил меня Арсен, — дуй-ка за Цолаком, да смотри не попадись ему на глаза…

Я начал догадываться об их намерениях. И хотя мне было неприятно шпионить за Цолаком, но я был согласен с ребятами: прошло уже достаточно времени, с тех пор как мы подружились с Цолаком, а он, выходит, не доверяет нам. Разве это дело?

Я, не задумываясь больше, повернулся и, прижимаясь к стене, направился следом за ним. Переулок был извилистый. Только за вторым поворотом я увидел Цолака. Напротив тянулась глинобитная стена, а в ней была маленькая калитка. Цолак был уже рядом с ней. Он остановился, а я, конечно, тут же спрятался подальше за угол. Цолак огляделся вокруг, затем ударил несколько раз в металлический молоточек над дверью… С минуту подождал и снова точно так же постучал.

Наконец из-за калитки чей-то дребезжащий, старушечий голос спросил:

— Кто там?

— Сын сестры Гегама… — ответил Цолак.

Лязгнул засов, и Цолака наконец впустили. Все стихло. Я еще подождал немного, надеясь, что, быть может, что-то еще произойдет, но напрасно: переулок словно вымер.

Я осторожно подошел к калитке и заглянул в ее узкую щелку. В конце двора стоял небольшой кирпичный дом. К нему вела аллейка фруктовых деревьев, и вокруг был тоже сад.

Цолак с инструментом и с нотной папкой под мышкой поспешно вошел в дом. Разочарованный, я побежал назад и обо всем рассказал ребятам.

— Выходит, у него и правда есть тетка, — закончил я.

— Выходит, так! — И Арсен, весело улыбаясь, посмотрел на ребят.

Мы медленно двинулись дальше. Вскоре послышались поспешные шаги Цолака. Он нагнал нас, и мы вместе пошли к нашему дому.