Музыкантская команда

НАЧИНАЮТСЯ ВЕЛИКИЕ СОБЫТИЯ

На другое утро повседневные заботы отчасти вытеснили из моей головы чудесные мечты.

Меня, во-первых, беспокоило исчезновение Бахшо. После той злополучной ночи он дома больше не появлялся, и это радовало всех музыкантов, радовало Анаит и мою маму. Только я один был этим недоволен: боялся, что, когда наступит час окончательной расплаты с дашнаками и маузеристами, Бахшо и его дружки либо убегут, либо попадут не в мои руки, и тогда уж я не сведу с ними счеты.

Так или иначе, ребята и мама, успокоенные долгим отсутствием Бахшо, решили, что мне, пожалуй, можно ночевать дома. С одной стороны, я был доволен, потому что мог тут же узнать о возвращении Бахшо. Но зато теперь мне стало труднее держать при себе браунинг: мама могла в любую минуту обнаружить у меня оружие и с испугу поднять шум.

В конце концов, делать было нечего, я завернул браунинг в мешковину и упрятал его во дворе под большим камнем: надеялся, что в случае надобности мне будет легко тут же вынуть его и пустить в ход.

Беспокоило меня и состояние здоровья отца. Он еще не совсем выздоровел, когда однажды в больнице появилась какая-то врачебная комиссия (об этом нам рассказала Анаит). Осмотрев раненых солдат, комиссия объявила многих «совершенно здоровыми» и приказала немедленно переправить их в полк запаса, где всё так же скоропалительно составляли маршевые роты из неподготовленных людей и отправляли их на фронт.

На следующий день после этой комиссии отец мой снова уходил на фронт с одной из таких рот. На сей раз он шел под фамилией Вагана Геворкяна. Но не прошло и двух дней, как в казарме прошел слух о том, что именно та рота, едва отойдя от города, почти в полном составе дезертировала.

Я не знал, верить этим слухам или нет. Во всяком случае, и я и мама часто просыпались среди ночи и прислушивались к каждому шороху за окном.

Мы были уверены, что если отец действительно убежал, то он непременно попытается пробраться домой. Когда мы говорили об этом с Цолаком (он по-прежнему почти каждый вечер заходил к нам), корнетист не отрицал, что солдаты этой роты действительно разбежались, но отец, по его мнению, едва ли появится дома из-за опасного соседства с Ара-келом и его сыночком Бахшо. Он скорее предпочтет укрываться в более надежном месте.

— Вы не волнуйтесь, матушка, — утешал Цолак мою маму. — Сердце подсказывает мне, что он жив-здоров и теперь находится в полной безопасности, там, где ему ничто не угрожает.

После этих слов мне показалось, что он знает об отце какие-то подробности. Но ничего я из него не вытянул. А вскоре события последовали с такой быстротой, что все вообще перемешалось.

В середине ноября уже всем стало ясно, что война проиграна. С турками было заключено перемирие, но они вскоре нарушили его. А через какое-то время последовало новое перемирие, и на этот раз уже на более кабальных для Армении условиях. Дашнакское командование отдало приказ сдавать оружие и боеприпасы противнику. Однако, по слухам, солдаты зачастую не подчинялись этому приказу и с оружием уходили в горы. В некоторых районах они присоединялись к крестьянам, восстающим против дашнаков. Очень часто дело доходило до вооруженных столкновений.

А дашнаки теперь совсем озверели: мало того, что аресты и расстрелы довели до небывалых размеров, они еще и виселицы соорудили на Астафьевской улице с целью припугнуть народ.

Однажды утром мы узнали, что ночью находившиеся в Ереване представители английского и итальянского правительств, а также представитель Врангеля Зенкевич вместе со своими сотрудниками уехали на автомобилях в Персию.

По этому поводу Арсен, подмигнув Цолаку, сказал:

— Драпают союзнички, а?.. Видать, в последнее время наш климат больше им не впрок.

— Ну конечно, — с довольным видом подтвердил Цолак. — Чувствуют, что Армения уплывает из их лап, торопятся смотать удочки…

После отъезда иностранцев дашнакское правительство, по-видимому, совсем потеряло голову. Ходили слухи, что некоторые из членов правительства, похитив крупные суммы, тоже бежали за границу вслед за своими трусливыми покровителями.

Паника понемногу распространилась во всем гарнизоне. Однажды утром разнеслась весть, что командир нашего полка также скрылся в неизвестном направлении и прихватил к тому же с собою и кассу полка. Говорили, что уже назначен новый комполка, но кто он и где он, никто не знал.

Из-за царящего в казарме полного беспорядка многие солдаты разбежались кто куда.

Наш маэстро, наблюдая все происходящее, не переставал повторять, что в «Армения нет порядок и дисциплина».

В тот же день в нашей казарме вдруг вновь объявился писарь Арташ. С начала войны он находился на фронте, и я уже совсем позабыл о его существовании. Глядя теперь на заросшее щетиной, усталое лицо этого человека и припоминая события, с ним связанные, я решил, что он тоже большевик.

Арташ и Цолак долго о чем-то шептались, отойдя в сторонку. Потом они подозвали к себе Арсена, посовещались еще немного и вышли. А вернулись только через два часа. Цолак вызвал в репетиционную комнату Арсена, Завена, Варткеса, Корюна, поставил меня на карауле у дверей и сказал:

— Обстановка накаляется, ребята. Пробил час решительных действий… Знаете, какие условия перемирия предлагает армянам противник? Больше половины территории нашей страны они попросту захватывают, а в другой половине позволяют нам иметь только полторы тысячи солдат и две пушки… Фактически это означает, что вся Армения будет подвластна им.

— Да как же так? — вскричал Арсен. — И эти мерзавцы дашнаки согласны с ними?

— Они на все согласятся, — махнул рукой Цолак. — Сейчас для них главное — любой ценой удержаться у власти. Сегодня в Александрополь для переговоров отправляется дашнакская правительственная делегация. Наш комитет убежден, что они примут все условия… Понимаете, они прекрасно знают, что не сегодня-завтра народ выгонит их вон, и потому очень спешат призвать турок и с помощью их штыков задушить новую волну революции.

— Вай, вай, вай! — с болью воскликнул Варткес. — Пропали мы, конец нам!

— Значит, и спасения нет никакого? — спросил Корюн.

— Спасение в том, чтобы в Армении, раньше чем дашнаки подпишут договор и турецкие войска на основании этого договора займут всю страну, утвердилась Советская власть. — Цолак понизил голос и продолжал: — Вот-вот начнется, на помощь к нам придет целая дивизия Красной Армии…

Послышались радостные возгласы ребят:

— Вот это дело, это здорово! Если русские придут, мы спасены! Это уж точно!..

— Погодите, еще рано радоваться, — нахмурился Цолак. — Ведь и дашнаки тоже все это понимают… И вот, послушайте, с какой вестью прибыл Арташес. Выясняется, что полк Багратуни посылают в сторону Дилижана, Иджевана для подавления возможного восстания. Завтра он уже будет здесь и продолжит свое продвижение на север.

— Да, — протянул Корюн, — плохи дела…

— Это действительно очень опасно, ребята, — подтвердил Цолак. — Вот почему комитет обязал Арташеса, меня и других большевиков любой ценой сорвать этот план. Мы должны сделать так, чтобы полк либо перешел на сторону восставших, либо разбежался по пути и не воевал против наших… Через час я и Арташ уйдем навстречу полку.

— А мы? — спросил Арсен. — Что будем делать мы?

— Будьте спокойны, и для вас дело найдется… Нужно убедить находящихся здесь солдат, чтобы и они разошлись по домам. Понимаете, нужно создать вокруг дашнаков пустоту, чтобы им не на кого было опереться, чтобы они не смогли помешать нашему делу. Поэтому нужно, чтобы наши музыканты тоже ушли отсюда. Пусть каждый спрячется где может… Конечно, последними уйдете вы, здесь собравшиеся, когда убедитесь, что казарма опустела… Понятно?

— Ясно! Понятно! Что и говорить! — хором ответили ребята.

В это время мне почудился шорох за дверью. Я хотел выглянуть, проверить, что там такое, но услыхал, что Цолак называет меня, и обернулся к нему.

— Тебе, Малыш, в эти дни придется много побегать… Когда отсюда уйдет последний человек, ты отправишься к товарищу Тиграну и доложишь ему обо всем. Тебе безопаснее. Кого постарше послать, могут выследить. Помнишь пароль?

— Помню: «Я сын сестры Гегама», — ответил я.

— Ну вот и хорошо. А потом будешь на связи. Как понадобишься, я найду тебя и дам знать, чтобы собрал ребят. Понятно?

Я кивнул и только тогда выглянул в коридор. И, убедившись, что там никого нет, снова закрыл дверь.

Через полчаса Цолак и Арташ ушли навстречу полку Багратуни. А ребята разошлись по казармам.

В то время из всего запасного полка в казармах оставалось едва человек двести солдат, пятнадцать-двадцать унтер-офицеров и два-три офицера. К тому же офицеры, понимая, что все рушится, ничем уже не интересовались и все только играли в карты. Отсюда и возможность спокойно поговорить с солдатами и унтер-офицерами у наших была немалая.

«В полку, как и во всей стране, неразбериха, — говорили они, — а завтра сюда могут явиться турки… Что с нами будет? Кого в казарме поймают, в плен захватят, а потом?.. Мы, музыканты, порешили расходиться по домам, к родственникам и знакомым, пока прояснится обстановка… Когда все наладится, опять вернемся… А так чего же сидеть и ждать? Ни тебе офицеров, ни тебе еды никакой! Умные люди давно убрались подальше от всяких напастей…»

И солдаты, давно уже уставшие и от войны, и от солдатской жизни, тут же соглашались с нами.

«И верно! Сказано ведь: овцу, у которой хозяин есть, — хозяин увел, а беспризорную овцу — волк увел… Раз бросили нас на произвол, уж лучше ноги в руки, да и податься в сторону…» И такие настроения были во всех казармах. А ночью солдаты и большая часть музыкантов незаметно ушли из казармы. Из всей музкоманды оставалась только наша пятерка. Мы были очень довольны ходом событий. Одно лишь нас беспокоило — это то, что Киракос куда-то исчез.

На другое утро офицеры полка, словно очнувшись от спячки, начали предпринимать меры для прекращения массового дезертирства. У ворот снова поставили часовых, а оставшихся солдат собрали в одну казарму под надзор самих офицеров. Но эти меры оказали совершенно противоположное действие. Те из солдат, кто до того еще раздумывали, уходить им или нет, теперь были одержимы только одним желанием: как бы поскорей да подальше унести ноги от беды. Сидя в казарме, они всё громче и громче возмущались тем, что уже третий день их держат голодными… Офицеры потеряв головы принялись их чуть ли не упрашивать дать слово, что не убегут, и тогда, мол, они, офицеры, пойдут в город, отыщут кого-нибудь из командования и добудут еды. Солдаты, конечно, дали слово. Но когда в полдень офицеры вернулись с пустыми руками в казармы, они не нашли там ни часовых, ни солдат. Во всей казарме оставались только мы — пятеро музыкантов, несколько складских служащих и унтер-офицеры. И в это время в казарме вновь появился Штерлинг. Осмотревшись вокруг, он покачал головой и произнес:

— Эта страна совершенно погибай, ви увидите.

— Ничего, маэстро, все будет хорошо, не горюйте, — спокойно улыбаясь, сказал Арсен.

Маэстро изумленно поглядел на него и спросил:

— Ты откуда знать?

Но, не дожидаясь ответа, махнул рукой и ушел в свою каморку. Арсен усмехнулся про себя, проводил его взглядом до двери, потом обернулся ко мне:

— Ну, Малыш, теперь беги к товарищу Тиграну… Расскажешь, как у нас дела, и пусть распорядится, что нам дальше делать: оставаться в казарме или тоже уходить?

Я кивнул и направился к двери.

— Да гляди не мешкай, Малыш! — крикнул мне вдогонку Завен.

— Ладно, я мигом, — ответил я, выбегая из казармы.