Мы уходим в степи

Глава 10

Палатка, в которой разместился мой новый знакомец и по совместительству командир — подпоручик Аверин — была рассчитана на пятерых человек. Кроме самого Аверина здесь находились еще три офицера. Судя по погонам — один из них был в чине прапорщика, как и я, двое других — с одним просветом и тремя звездочками на погонах. Стало быть, поручики. С офицерскими чинами я уже более-менее мог разобраться: наблюдал и прислушивался к речи вокруг. Не привычно, конечно, когда вроде «старлей», а откликается офицер на «поручика». Ну, да ладно. Привыкну. Новый мир я впитывал в себя, как сухая губка льющуюся воду.

— Вечер добрый, господа! — приветствовал, находившихся в палатке офицеров, Аверин. Те прервали оживленный спор.

— А! Михаил Иванович! — откликнулся один из поручиков, перетянутый весь ремнями. На груди еще болтался бинокль и шнурок со свистком. Я подивился такому образу. Видел такую показную браваду впервые. Остальные офицеры выглядели много проще. — Вас нам и не хватало. Может вы поможете разрешить наш спор. А то мы с господами офицерами зашли окончательно в тупик.

— И о чем же дискуссия, позвольте узнать? — поинтересовался Аверин.

— О аэропланах, — слегка возбужденным голосом ответил молодой прапорщик. Его веснушчатые щеки полыхали румянцем. Видно спор был в самом разгаре.

Услышав, слово «аэроплан» я внутренне сжался. И неспроста.

— Что именно вас интересует, господа? — воскликнул Аверин. — Признаться, я не большой знаток в этой технике. В противном случае, могу порекомендовать вам Михаила Степановича Григорьева. Уверен, что он сможет удовлетворить ваше любопытство намного лучше меня.

Взоры всех трех офицеров переместились на меня. Слегка смущенный вниманием, я сделал шаг вперед и четким голосом представился:

— Прапорщик Григорьев! Честь имею!

Все трое поднялись и поочередно представились в ответ:

— Поручик Зиновьев! Прапорщик Веселов! Поручик Ордовский!

— Господа, если вы не против, Михаил Степанович займет место сотника Христосова.

— Ничего против не имеем, — ответил за всех поручик Ордовский.

— Думаю, что и сотник, — Аверин на секунду замолк и добавил. — Тоже не против.

Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого офицера, не решаясь задать вопрос. Но Аверин, видя мое состояние и догадываясь о моем немом вопросе, ответил:

— Погиб три дня тому назад, Христосов. Лихой был сотник. Полусотня его в засаду красных угодила. Ценой своей жизни спас сотник большую половину личного состава. Красным шибко досталось. Но силы явно были не равны.

— Да, прапорщик. Война! — добавил поручик Зиновьев. — Красные не умением, а количеством берут. Такое ощущение, что никогда не заканчиваются: место убитого пять новых занимают. У нас бы так! Фанатики! Верят в человека: в Ленина, которому они свято верны. Как такое возможно? В человека?! Сатанисты. Мы же с крестом на груди и верой в Господа. И Господь нас постоянно испытывает! Шлет одно испытание за другим.

Я снял фуражку и неловко перекрестился:

— Царствие Небесное господину сотнику! — вспомнилось, как мама говорила так, когда умер отец ее подруги.

— Аминь, — поддержал Аверин. — Что это вы, поручик? Опять за свое? Всё никак успокоиться не можете?

— Да какой успокоиться?! Я с каждым днем только злее становлюсь! — воскликнул Зиновиев. — Теряю человеческую сущность.

— Война, господа, — добавил прапорщик Веселов. — Тетка злая, не разбирает кто перед ней. Всех одной косой под корень. Кто знает, сколько каждому из нас отведено. Но наше дело правое, мы победим. С нами Бог!

Я невольно притих. Если с Авериным таких бесед удавалось избегать, то здесь, в палатке, офицеры высказывались по полной. Я увидел скорый стол с початыми бутылками водки, скудную закуску и понял, что поминки по сотнику Христосову, явно затянулись.

Чтобы как-то разрядить обстановку и перевести мысли присутствующих в более оптимистичное русло, я спросил:

— Так, о чем, господа, вы спорили? — Я сглотнул, в миг пересохшее горло. — Что там вас интересовало про аэропланы?

Присутствующие будто ждали этого вопроса. Лица их вновь засияли озорными улыбками:

— Михаил Степанович! Вы, как человек знающий аэроплан не по почтовым карточкам, — начал было Ордовский и, заметив мой удивленный взгляд, добавил. — Не удивляйтесь, новости среди нашего брата распространяются с завидной быстротой. Так вот нам всем интересно насколько времени хватит лета аэроплана, если, скажем, вдруг закончится топливо или же топливный бак будет иметь течь?

Вопрос, к счастью, не застал меня врасплох. В пионерские годы я с удовольствием занимался в кружке юного техника и немного разбирался в моделях самолетов, сделанных мною по рисункам, на которых были изображены оригиналы.

— Если вы, господа, имеете в виду кукуруз… — начал было я оживленно, но тут меня словно молнией пронзило. Какой кукурузник! Первая четверть двадцатого века! Никто из присутствующих слова то такого сроду не слышал. Мне оставалось лишь громко закашляться, чтобы отвлечь внимание присутствующих. К моей внутренней радости, кашель сделал свое дело. Никто не зациклился на слове, высказанном мною по неосторожности.

— Простите, господа, — сказал я откашлявшись. — Так вот, та модель аэроплана, из которой чудесным образом меня спас урядник Казимиров, учитывая конструкцию крыльев и вес самого летательного аппарата, сможет пролететь, точнее парить, пикируя к земле без топлива, примерно верст шесть-семь.

— Да неужто семь верст?! — удивленно спросил прапорщик Веселов.

— Возможно и немногим больше, — добавил я. — Все зависит от умения и опыта пилота.

— Что я вам говорил, господа. — потирая руки, воскликнул поручик Ордовский. — Слова Михаила Степановича подтверждают мои предположения.

— Что ж, господин поручик, — с досадой в голосе ответил прапорщик Веселов. — Можно вас поздравить с выигрышем.

— А на что спор вели? — поинтересовался Аверин

— На две бутылки французского шампанского, — ответил Зиновьев.

— Откуда в этой глуши шампанское? Да еще французское! — удивился Аверин.

— Как говорит ваш урядник Казимиров, — сказал Зиновьев. — Где было, там уже нет.

— Так вот кто расстарался, — усмехнулся Аверин. — Харлампий хоть лешего из- под земли достанет.

— Что ж, господа, — поручик Ордовский, держа в руках бутылки, слегка стукнул их друг о друга. — Не желаете ли разделить? Или, может, теплой водочки?

Зиновьев с Веселовым оживились, предвкушая нескучный остаток вечера. Мы с Авериным остались равнодушными.

— А вы как же? — обратился к нам, выигравший в споре Ордовский.

— Прошу простить, господа — ответил за нас обоих Аверин — Нам с Михаилом Степановичем еще нужно решить несколько задачек.

Никто не стал задавать лишних вопросов. Все понимали, что если нужно, то значит это действительно важно. Ордовский махнул Зиновьеву и Веселову. Все трое вышли из палатки и расположившись у соседней палатки у костра, с такими же офицерами, принялись дегустировать французское шампанское, сдабривая его приятными воспоминаниями о царствования последнего русского Царя из династии Романовых.

— Что, Михаил Степанович, — сказал Аверин, когда мы остались одни. — Долг зовет. Вы составьте маршрут по карте, а я отдам распоряжения своему заместителю. Кто знает сколько нам придется быть на задании.

Аверин вышел из палатки, и я остался совершенно один. Мысли мгновенно переключились на более приятное, чем эти бездушные карты и маршруты.

Зоя. Конечно же она. Это милое ангельское создание. Это воплощение чистоты и непорочности. Ее глаза, ее голос, улыбка. Все это было неповторимым, будто сказочным. Варвара, невеста моя из далекого будущего, потеряла актуальность. И тоже поблекла в моей памяти, канув внебытьё вместе с Мишкой комсоргом. Возможно потом, что-то и изменится. На точно не сейчас!

Я поймал себя на мысли, что вовсе не могу без Зои. Ангелочек пустила корни в моем сердце. И даже Ленин и возможное задание партии блекли на фоне мыслей о сестре милосердии. В отличии от них, Зоя была совсем рядом. В шаговой доступности, как любил говорить мой дедушка.

И пусть еще нет того чувства, что называется любовью, но в моем сердце отдавалось теплой волной всегда, когда я думал о Зое. А я о ней думал практически постоянно. Вот и сейчас мыслями я был там, в госпитале. И одна из этих мыслей, самая шальная, словно иглой пронзила сознание. Я же ухожу в разведку через несколько часов и неужели я не увижу Зою? А вдруг, это последний бой? Ну, или как там называется? Я же вам не Харлампий и опасность не мое второе имя. Таких, как я убивают сразу. Чего там греха таить. Один раз повезло и вытащили из горящего аэроплана. Второй раз, могут и не успеть. И всем начихать, что у меня миссия. Или то, что я вообразил миссией.

— Зоечка, — прошептал я.

Не раздумывая я схватил карту, быстрыми движениями набросал маршрут по которому нам придется идти, а также условно обозначил примерное расположение сил красных. Еще раз осмотрел свою работу и довольный поднялся, чтобы незамедлительно направиться в сторону госпиталя. Я уже выходил из палатки, как что-то заставило меня вернуться. Карта! Как непозволительно было оставить ее так лежать на столе! Я аккуратно сложил карту и засунул ее за пазуху гимнастерки. Теперь в порядке. Комар носа не подточит. Мельком взглянул на часы. До выхода нашей группы оставалось полтора часа. Минут сорок у меня было в распоряжении. Не теряя времени я быстрым шагом направился к госпиталю. У соседнего костра раздавались голоса, среди которых выделялся густой баритон Ордовского.

— И все, господа, победа будет за нами. — донеслось до моего слуха. — Бог за правых! И он от нас не отвернется, когда придет время решающего сражения!

Я прибавил шаг и минут через десять, стоял под окнами сестринской комнаты военного госпиталя.