Мы уходим в степи

Глава 5

Едкий дым раздирал горло, глаза слезились.

Я выдохнул горечь, но стало еще хуже. Закашлялся. Пытаясь продышаться. Что случилось? Ничего не видно. Перед глазами клубы черного дыма. Сидеть слишком жестко. Движения скованы. Глаза видят сплошные трещины. Похоже, на лицо одеты большие токарные очки. Значит, угробил новый экспериментальный станок. Что же делать? Паника сразу охватила все тело: посадят или сразу к стенке!

Неужели пожар в цеху? Почему я ничего не слышу? Где вой сирены или крики камрадов? Клубы черного дыма застилали весь обзор, мешая сосредоточиться, и выцепить картину целиком, понять масштабность катастрофы.

Может, я цех взорвал? Сразу от этой мысли стало дурно и голова закружилась. Что же теперь будет? Комсорг из СССР взорвал немецкий цех. Меня же сразу расстреляют, даже оправдаться не дадут.

Это, что же получается?! Меня в любом случае расстреляют?! Да я даже не понимаю, что наделал!

Внезапно прорезался звук. Проник в череп. Нарастающий свист раздирал барабанные перепонки. Откуда-то появился рев сильного мотора. Протяжный. Прощальный. Такой же, как в кино, когда показывают падающий самолет. Что за чертовщина?! Откуда он? Явно станок так не умеет реветь. Рука тянется к лицу. И я вижу, как руки защищены огромными перчатками–крагами. Нереально большие пальцы скользят по лицу и сдирают большие очки. Порыв ветра сразу выбивает слезы и смещает на миг клубы дыма вправо. Я вижу стремительно приближающуюся землю. Непонятные круглые циферблаты на передней панели. Стрелки бешено крутятся, не останавливаясь ни на одном делении. И еще дальше, впереди меня, в углублении сидит пилот. В вычурной позе, с запрокинутой на правый бок головой. Я сразу понимаю, кто передо мной и, что этот человек мертв.На голове летчика гладкий коричневый кожаный шлем, на глазах такие же токарные очки, как у меня. А во лбу у него, огромная дыра, из которой сочится кровавое месиво.

— Мама, — бормочу я, и хватаюсь за края открытой кабины самолета. Кручу головой, сзади на турели пулемет с пустой обоймой. Вид оружия приводит меня в ужас. — Да, почему! — кричу я. Опуская голову вниз и вижу, как вслед падающему самолету, похожий больше на «Кукурузник», скачет конный отряд.

Десяток всадников будто срослись с конями. Их причудливые тени скользят по выезженной солнцем степи. От нереальности картины, я снова обрушиваюсь всем телом в жесткое кресло. Земля стремительно приближается. Аэроплан касается колесами почвы и вновь подпрыгивает. Я снова цепко хватаюсь за края кабины.

Колеса очередной раз касаются земли и аэроплан начинает катится, постепенно замедляясь. К крылу подскакивает всадник. Вид его совершенно дикий. Вижу заросшее чуть ли не по брови лицо, безумно вращающееся глаза, почти белую линялую рубаху, похожую на гимнастерку. Крест на крест ремни: из-за плеча карабин, на боку шашка.

— Прыгай, ваш бродь! Прыгай, рванет сейчас! — Я вздрагиваю от громкого голоса. Силы разом покидают мое тело. Ведь секунду назад хотел сам прыгать! А сейчас, всё так, как будто в кино попал: вокруг совершенно нереальная картина.

— Прости, Господи, — кричит всадник, подскакивает на коне чуть не вплотную. Сует в меня кинжалом. Я инстинктивно отшатываюсь, но острый клинок режет не меня, а ремни, которыми я крепко пристегнут к креслу. Цепкие руки выхватывают меня из кабины и бросают назад, на землю. Я не успеваю опомниться, меня уже подхватывают подмышки и тащат прочь от аэроплана. Не спускаю глаз со всадника, который меня вытащил. Он продолжает крутится возле кабин и достает второго мертвого пилота. Теперь разворачивается и быстро скачет на меня.

— Давай быстрее, — кричит бородатый кому-то и земля под ногами стремительно двигается, так что мне только и остается, как поджать ноги. Крепкие руки тащат меня вперед. Я успеваю оглянуться. Аэроплан охвачен пламенем. Оно гудит, под порывами ветра. Черные клубы дыма устремляются ввысь, к пробивающемуся сквозь копоть солнечному диску. Вдруг происходит что-то необъяснимое: раздается, пронзающий воздух звук, больше похожий на свист огромного милицейского свистка, затем тишина на короткое мгновение и тут же воздух трескается от взрыва. Аэроплан буквально разрывает на части. Горящие куски его корпуса разлетаются в стороны. На нас несется, охваченное пламенем колесо. Тащившие меня два солдата, едва успевают оттянуть меня в сторону. Колесо, шипя плавящейся резиной, пролетает мимо нас.

Я обессиленно опускаю голову на грудь, не в состоянии больше выдерживать и отключаюсь.

— На-ка хлебни, сердечный!

Я открываю глаза и вижу перед собой протянутую алюминиевую фляжку. Пальцы с грязными ногтями кажется вот-вот раздавят сосуд. Вокруг меня ноги людей и коней. Последние недовольно фыркают. Запах лошадиного пота, вперемежку с грязным воздухом бьет в ноздри. Я взял флягу и благодарно кивнул. Водица мне точно не помешает. Первый же большой глоток привел в чувства и прояснил голову. Это был спирт! Горячительная жидкость обожгла горло! Я закашлялся, выплевывая назад адский напиток, вместе с накопившейся от гари сажей. Всадник похлопал меня по спине, отбирая флягу, и приговаривая:

— Хорошо, хорошо, — кажется он добродушно посмеивался. — Сейчас отойдешь.

— Отставить панибратство! — раздался рядом грозный окрик. Всадники подтянулись, обрывая смешки.

— Документы летчика и второго убитого. Так же сумка с пакетом. Ох и ядрёные там печати, ваше бродь! — отрапортовал вытащивший меня из горящего самолета бородач.

— Похвально! Отличился урядник Казимиров! Второй раз за день! — офицер, судя по погонам с одной полосой и двумя звездочками, лихо спрыгнул с конями и принялся рассматривать документы, изредка поглядывая на меня. Я, конечно, смотрел на него. Что-то не вязалось с привычным образом, вроде бы лейтенант, но погоны немного не такие, как у знакомого мне милиционера. С шашкой на боку, револьвер в потертой кобуре, фуражка лихо заломлена и кокарда какая-то непонятная, без привычного обозначения. На гимнастерке непривычные шевроны.

Лейтенант придвинулся ко мне, явно подобрев. Отдал честь и неожиданно звонким мальчишеским голосом сказал:

— Подпоручик Аверин, честь имею. Жаль, прапорщик Григорьев, вашего первого номера — поручика Баженова. Но хоть не мучился: пуля точно между глаз прилетела, сразу в рай отправился. Здорово атаку красных прервали! Как пошли волной, думали — это и есть наш последний бой. А ту, вы, со своим пулеметом! Отменно стреляете, господин прапорщик! Непременно буду ходатайствовать перед своим начальством, чтоб вас наградили! Господин Григорьев! Что с вами?!

Голова пошла кругом. Что, блин, происходит? Какой подпоручик? Какой прапорщик? И если красные там, то значит я среди белых?! Как такое вообще возможно? Я же комсомолец до мозга костей. У меня же ячейка! Политинформации по вторникам! Какие белые?! Мне стало плохо. Мозг отказывался обрабатывать всю информацию. Может, это немцы переодетые — фильм снимают и меня, как члена делегации… Да, быть такого не может! Да я бы помнил! Да я бы и не согласился бы никогда за белых играть. Позор –то какой! Сон! Точно — сон.

Все казалось мне ужасным сном. Голова закружилась и предметы поплыли перед глазами. Я провалился в темноту.

— Да он контуженный, ваш бродь! — отозвался лихой и отчаянный урядник Казимиров.

— Что же с нами война делает, — устало произнес Аверин. — В лазарет его! Оклемается в штаб повезем. Разведчики, видимо, к нам с донесением спешили!