Мы уходим в степи

Глава 9

«Вперед», — означало для меня — найти место, где расположились казаки. «Бивуак», — как называл их стан Аверин. Кстати, если тезка, сначала вызвал во мне неприязнь — показался слишком надменным и высокомерным, не в меру отстраненным от всех. То сейчас я все больше проникался к нему симпатией и видел за напускной холодностью вполне общительного улыбчивого молодого человека, чуть старше меня по возрасту, но вполне годного для дружбы и повседневного общения. Или, быть может, я был принят в круг знакомых и отношение ко мне незаметно поменялось?

При слове «бивуак» почему-то в голове сразу представлялся поздний вечер в пионерском лагере: большой костер, веселая компания с песнями и историями. Но до образования пионеров еще четыре года. С восемнадцатого до двадцать второго года бездна времени. Как не торопи. Так что пока, посмотрим, как отдыхают казаки. Впрочем, мне были и интересны и снующие гимназисты в своих узнаваемых шинелях и фуражках. У некоторых винтовки были почти с рост владельца.

Но как найти место сбора казаков?

С ориентацией на местности, тем более в военно-полевых условиях, это для меня было довольно сложной задачей. Первое мгновение я ловил себя на мысли, что просто замираю, и стою на месте с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что происходит, где нахожусь, и откуда пришел. Страшно признаться в своей некомпетентности. Подпоручик, видя мое замешательство, был терпелив, списывая всё на контузию. И практически дружески похлопывал меня по плечу, приводил в чувства, ведя ненавязчивую беседу.

Отупление быстро проходило. Спадая пеленой. Открывая для меня новые границы сознания.

Я практически не слушал, что говорит Аверин.

Я прислушивался к себе.

И понимал, что прояснение в сознание открывало совершенно новое, недавно зародившееся во мне чувство, шестое или седьмое, пожалуй, столько еще науке не знакомо, так вот это самое чувство и вело меня, подсказывало подсознательно, что ли дорогу. Я стал замечать, что во мне жило сейчас два человека и прапорщик Григорьев постепенно и уверенно одерживал победу над Мишкой-комсоргом. Подавлял его! Зарывал в глубь. Прятал. С меня словно шелуха слетала, оголяя мысли и заставляя смотреть на гражданскую войну изнутри, новым взглядом. Странно. Куда девалась неприязнь к белым, так внушаемая мне с детства? Я сейчас ничего не чувствовал! Я просто шел по полевой дороге с белым офицером, который бодро рассказывал мне о своем имении под Суздалем, о вишнях и прекрасной соседской девочке Катеньки, которая выросла в ослепительную красавицу и сейчас где-то пропала в пучине переворота.

Я проникался сочувствием к трогательной истории. Мне нравился в своей искренности Аверин. И я не понимал, как он может быть врагом. Тезка умело обходил тему политики, и я не слышал обвинительных речей о новом режиме, который распространялся сейчас везде, как чума.

Мы шли с подпоручиком нога в ногу.

После рассказа о соседской девчонке Аверин закурил и теперь предпочитал больше молчать, чем вести беседу. Изредка он тяжело вздыхал, и мы перекидывались одиночными, ничего не значимыми фразами.

Аверин то и дело посматривал на меня украдкой. Я ловил его взгляд. Может быть он ждал моего рассказа? Откровенность за откровенность. Что мог рассказать я? Тезисы 25 съезда КПСС? Получил бы сразу пулю в лоб, и никакая ссылка на контузию не помогла бы. В твердости духа подпоручика я был уверен, такие никогда не изменяют своим принципам.

О чем он думал? Или его интересовала моя задумчивость. Нужно как-то стараться не показывать внешне свои внутренние переживания. «Ты же офицер русской императорской армии! О чем ты сейчас должен думать? О чем переживать? Соберись! — командовал я себе мысленно. — Не хватало еще сразу выдать себя с головой неосторожным словом. Давай уже настраивайся! Соберись!»

— О чем задумались, Михаил Степанович? — будто угадывая мои мысли, спросил Аверин, туша папиросу, но не выбрасывая окурок, а аккуратно пряча его в золотой портсигар. Я подивился такой чистоплотности. И выдохнул:

— Обдумываю каким путем лучше выдвигаться на разведку. — Раз я офицер воздушной разведки, то именно это должно меня сейчас волновать. — Господин полковник приказал быть «глазами» нашего отряда. Вот и думаю, как лучше справиться с поставленной задачей.

Мой голос прозвучал как будто из глубокого колодца.

— Весьма похвально, — улыбнулся искренне Аверин. — Но оставьте, эти переживания, господин прапорщик. Положимся на наших казаков. У них природное чутье на всякого рода разведки и диверсии. Помните у графа Суворова Александра Васильевича?

Я пожал плечами. Мол много, что говорил граф, что там: пуля –дура, штык — молодец. Но это вроде, из-за того, что боеприпасов вечно не хватало и старые винтовки иногда давали осечки. В слух не высказался, промолчал.

— Казаки — глаза и уши армии, — размеренно произнес подпоручик. — Так давайте оставим этим природным воинам, соответствовать тому, что о них говорил великий русский полководец.

— Как будет угодно, — буркнул я, внутренне радуясь тому, что идея Аверина была как раз кстати, учитывая то, что прокладывание маршрутов для продвижения в тылу противника не было моим коньком. Пока. Или вообще.

— Вот мы и пришли, — сказал подпоручик, указывая на один из перелесков. Здесь росли в основном невысокие березовые деревья, обрамленные у основания стволов неизвестным мне густым кустарником. Запах готовящейся пищи, смешанный с запахом костра, защекотал приятно в носу. Я присмотрелся. Странно, но ни дыма, ни тем более костра не было видно. Аверин понял мое легкое недоумение:

— Что, Михаил Степанович, сразу и не понять где люди прячутся? — радостно заметил подпоручик. — Не зря они и глаза, и уши.

И обращаясь куда-то в сторону густой кустарниковой поросли, мой тезка крикнул:

— Харлампий!

Буквально через секунду один из кустов чудесным образом отодвинулся и показалось бородатое лицо знакомого мне казака.

— Тут я, ваше благородие!

— Что я вам говорил, прапорщик? — довольно прищелкнув языком, произнес Аверин. — Днем с огнем не сыщите.

— Так, а чего нас искать, — удивился Харлампий. — Кого нужно, мы сами найдем, ну и, стало быть, приведем куда надо.

Губы его задергались в задорном смехе.

— Проходьте, ваши благородия, — гостеприимно пригласил нас с Авериным казак. — Все уже готово. Вас только ждем.

Аверин прошел через заросли кустарника, и я сразу последовал за ним. Харлампий зачем-то внимательно посмотрел по сторонам, довольно крякнул и, притулив отодвинутый ранее куст на свое место, протиснулся между мной и подпоручиком.

Я огляделся. Передо мной было что-то вроде поляны, умело замаскированной ветками деревьев от постороннего глаза. Костер догорал, над ним висел на треноге казан, рядом дымился котелок поменьше. У костра сидело человек двенадцать, одетых также, как Харлампий — защитного цвета гимнастерки и широкие темно-синие штаны с лампасами красного цвета. Я еще раз глянул на то, как умело была замаскирована поляна. «Зачем понадобилось своим же и среди своих, устраивать подобного рода укрытие?»

Харлампий поймал мой взгляд. Усмехнулся, показав желтоватые, но ровные и крепкие зубы:

— Привычка, ваше благородие. Свои знают, а если враг нападет внезапно, то мы смогем применить эффект неожиданности и ударим по ним. Пока дойдет откуда палят, многих положить успеем. Привычное дело.

— Хорошая работа, — заметил я, чем вызвал неподдельную улыбку радости у урядника.

— Спаси Христос, ваше благородие, — отозвался казак. — Сидайте уже, а то кишки поди к спине прилипли?

Я сглотнул слюну и мой пустой желудок предательски заурчал, да так громко, что услышали и другие казаки, сидящие вокруг костра. Они переглянулись меж собой и сдержанно улыбнулись.

— Вот, братья-казаки, — громко произнес Харлампий. — Тот самый господин прапорщик, которого посчастливилось с горящего ероплана вытащить. Герой неба. Теперь ножками придется топать, отвыкли не бось, ваше бродь?

— Есть такое.

— Это дело поправимое, — добродушно хохотнул Харлампий. — По землице, нам людям, привычнее ходить.

Казаки слегка кивнули головами, в знак приветствия, знакомясь. Я ответил тем же. Холодный прием. Но такие уж казаки по природе. Читал я об этом. Вот, если бы на аэроплане въехал бы на их замаскированную полянку, то тогда, возможно, и интереса бы у казаков появилось бы больше.

Аверину, как их прямому командиру, представляться необходимости не было. Мы сели на отведенные места и тут же у нас в руках оказались жестяные котелки, в форме изогнутой фляжки, с горячей шурпой. Я с аппетитом, обжигая рот, принялся есть, чувствуя настоящий голод. Запах сводил с ума. Вкусно! Я такого никогда не ел. Скоро стал скрести ложкой по посуде, и мне насыпали, в тот же котелок, кашу.

— Знатный кулеш у Харлампия, — заметил Аверин, мне подмигивая, и отправляя очередную ложку в рот.

— Вкусно, — согласился я. — Еще можно?

Харлампий же довольно покрякивал, перемигиваясь со своими казаками.

Признаться, результат превзошел все мои ожидания. И бульон, который казаки называли по -своему — шурпа и кулеш, что для меня было просто кашей с луком и мясом, я ел с аппетитом. Не только по той причине, что голод сосал под «ложечкой», как бывало говорил мой дед, но и потому еще, что эта простая на вид еда, была чрезвычайно вкусна.

— Слушай, Харлампий, — нарушил тишину подпоручик, до этого нарушаемую лишь стуком походных ложек о котелки.

— Ась, — как-то уж совсем по-свойски ответил казак и, тут же спохватившись, словно вспомнил что-то важное, добавил — Слушаю, ваш бродь!

Аверин, будто и не заметил этого панибратского «ась»:

— Тебе и казакам твоим я доверяю как самому себе, — полушёпотом, с заговорщицкими нотками в голосе, произнес подпоручик.

Урядник быстро дожевал и внимательно посмотрел на своего командира.

— Мы только что с прапорщиком Григорьевым из штаба.

Харлампий глянул строго на своих казаков, продолжавших уминать с аппетитом кулеш и поднял руку. Казаки оторвались от своих котелков, наскоро проглатывая остатки еды во ртах.

— Так вот, — продолжил Аверин. — Приказано провести наземную разведку и выяснить точное расположение красных и их количество.

— Надо так надо, — ловко облизнув свою ложку ответил урядник.

— Урядник Казимиров, — строгим голосом Аверин дал намек на то, что дело действительно серьезное. Харлампию дважды повторять нужды не было. Он поднялся на ноги и отрапортовал:

— Слушаюсь, господин подпоручик. Есть провести наземную разведку.

Аверин тоже медленно поднялся. Я последовал за ним.

— Выходим сегодня в полночь. Возьмем коней. Пройдем на них верст двадцать. Дальше пешком. Прапорщик Григорьев, — с этими словами мой тезка посмотрел на меня. — Проложит на карте маршрут движения нашей группы. Твоя задача, урядник, подготовить коней и провести инструктаж казакам.

— Слушаюсь, — негромко отозвался Харлампий. Он снова превратился в грозного воина, сына жаркого суховея и безграничной степи.

— На все про все, — тут подпоручик взглянул на часы и добавил. — На подготовку у нас пять с половиной часов. Задача ясна?

Тут все, сидевшие казаки подскочили и, приложив руку к козырькам фуражек, дружно ответили:

— Ясна, ваше благородь!

Мы с Авериным козырнули им в ответ и, развернувшись, зашагали к офицерской палатке, где было отведено место и мне.