Мы уходим в степи

Глава 7

Дождавшись, когда мой спаситель выйдет из палаты, я вскочил с кровати и подошел к окну. Катая в руках красное яблоко, осмотрелся. Внюхался в сладкий аромат, не решаясь попробовать. Окно выходило во двор госпиталя. Сразу подивился размаху и постановке сцены. Мне хорошо была видна небольшая открытая площадка, кстати снова без камер и без дополнительного освещения. На ней сидели, стояли и лежали люди в военной форме. Судя по всему, это была сортировочная. Меж раненых и больных солдат сновали одетые в, такие же как был на Зое, халаты сестры милосердия и прикрепляли к форме солдат красные, желтые и зеленые карточки. Чуть вдалеке виднелось одноэтажное кирпичное здание, под крышей которого было прикреплено трехцветное знамя. Его красно-бело-синие полосы трепыхались под дуновением ветра. Скорее всего это и был штаб. И туда мне следовало явиться незамедлительно.

— Что же вы нарушаете режим, господин прапорщик, — все тот же полный неподдельной тревоги голос, похожий на ручеек, вторгся в мои мысли. — Вам же прописан строгий постельный режим!

Я обернулся. В дверях стояла Зоя с градусником в руках. Она больше походила на подростка. Ее молодое, красивое лицо выражало неподдельное недоумение.

Господи. Товарищи! Кам –рады!!! Держите меня! Ну, какое же это кино?! Кого я обманываю?! Нельзя так сыграть. Нельзя такой масштаб сцен держать в постоянном накале. Я искоса посмотрел в окно, и вздохнул удрученно: ничего не поменялось, белогвардейцы не вышли из своих эпизодических ролей, продолжая заниматься своими делами. От бессилия, от того, что начинаю принимать ситуацию, застонал.

— Господин прапорщик, немедленно в постель! Вам становится хуже! — вскрикнула Зоя.

— Мне хорошо, сестричка, — простонал я. — Мне очень хорошо.

— Правда? — изумилась она.

Я улыбнулся сквозь слезы, настолько искренне, насколько мог, и выпалил скороговоркой:

— Зоя, больше нет необходимости в моем лечении. Доктор признал меня совершенно здоровым и выписал. Мне нужно срочно явиться в штаб. Вы не подскажете, как мне пройти в гардероб?

— Как выписал? Куда? — взволнованно спросила девушка и тут же спохватилась. Щеки ее порозовели. — Простите, это все так неожиданно.

— Петр Илларионович осмотрел меня и выписал, — медленно повторил я. — Теперь снова в строй. Бить… красных. — Я чуть не подавился словами. Такими они были не легкими. Никогда в жизни не думал, что могу сказать такое в слух.

— Так быстро? — спросила Зоя и всплеснула руками. На лице ее пробежала гамма чувств. Я почувствовал, как она мне завидует и, как тоже хочет бить красных. Но почему?! Градусник в руках девушки треснул, и она вскрикнула, роняя осколки, и пряча окровавленную руку за спину.

— Простите, Зоя, — разделяя внутреннее состояние, стоящей передо мной, сестры милосердия, продолжил я. — Я бы и сам рад остаться, но служба.

— Я понимаю. Я рада за вас, честное слово.

Я говорил, сам не слыша себя. Открывал рот, шевелил губами, произнося слова. Кто за меня говорит? Какая служба? Какой штаб? Я еще понимаю — тайна пакета, может в нем, ответы на все вопросы. Но служба??? Я же красный. Я же Ленина люблю. Как это все воспринимать?! Куда мне деваться теперь?! В какую дверь можно выйти, чтобы всё вернулось и стало на свои места.

До моего сознания не доходила вся картина той реальности, в которую я попал. Я отказывался в нее верить! Все это мне казалось каким-то сном. Бредом! Будто сплю я в общежитии гэдээровского завода. Зайдет сейчас товарищ Май и крикнет бодрым голосом:

— А ну-ка, Михаил, подъем! Коммунизм проспишь!

И тут же новая волна мыслей накатывает с еще большей силой. Нет, не зайдет, не крикнет. Попал ты, Мишка, как кур в ощип. Крикнуть на тебя может сейчас только вышестоящий по чину офицер. А ты сам не комсорг, а прапорщик Григорьев, который был послан в штаб полка с секретным пакетом и чуть было не погиб в том аэроплане. Так что, Михаил батькович, успокойтесь и примите свою судьбу такой, какой она на данный момент есть. А дальше? Дальше будем посмотреть.

— Значит, вам пора? — как-то пространно спросила Зоя, тупя глаза и тщательно рассматривая пол. — И вас могут куда-то отправить? Далеко? — последнее слово девушка прошептала.

— Если честно, то я сам этого не знаю — ответил я, как можно бодрее — Пребываю в догадках.

— Берегите себя. Не пропадайте! Обещали на аэроплане покатать.

— Да, конечно. Я … постараюсь. Поберечься. И непременно покатаю вас на аэроплане при первой возможности.

Сказал это вслух, а про себя отметил, что не спроста девушка задает вопросы. Неужто я ей приглянулся? Вот тебе и раз. Тоже мне нашла геройского прапорщика. Это не мой образ! В голове полная сумятица и бардак. Не до аэропланов мне и не до любви. Выбираться надо.

Чтобы отвлечься от лишних, на данный момент, мыслей, я спросил Зою о том, как найти мне гардеробную.

— Ничего сложного в этом нет, — в голосе девушки слышались нотки обиды. Она плохо скрывала свое волнение: на шеи выступило красное пятнышко. — Пройдете по коридору до лестницы и спуститесь вниз. Там и найдете, что вам нужно.

— Благодарю вас сердечно, — склонив в полупоклоне голову, поблагодарил я сестру милосердия, и направился бодрым шагом к двери палаты. Но что-то заставило меня оглянуться на самом пороге. Зоя смотрела мне в след, но встретившись со мной взглядом, смущенно отвернулась, принявшись снимать постельное белье с кровати, на которой я лежал. Было видно, что она пребывает в состоянии эмоционального возбуждения, и внутренней борьбы с самой собой. «Ладно», — решил про себя. — «Может, встретимся еще».

— Жизнь — штука не предсказуемая, — в полголоса произнес я и, неожиданно для самого себя, добавил. — Все в руках … — Хотел сказать партии, но решил, что уместнее будет сказать. — Господа.

Зоя оставила в покое постельное белье и выпрямилась. Но я уже не стал ждать, когда она повернется. Время и так прошло достаточно. Мне необходимо было явиться в штаб. К тому же, если даже брать во внимание, что Зоя мне понравилась, о каких отношения можно говорить, если я сам не знаю, что со мной будет через час, к примеру. Ведь я, выходя из общежития на поиски могилы друга деда, и подумать не мог, что окажусь не только в совершенно другом месте, но и перенесусь во времени на несколько десятилетий назад. Если, конечно, я не сбрендил, и не получил травму от сорвавшейся с токарного станка болванки. В любом случае не утешительные мысли: принять действительность было невыносимо тяжело.

Я вышел, прикрыв за собой дверь, оставив Зою совершенно одну. «Будем посмотреть», — произнес я одну из любимых фраз своего деда.

— Аккуратнее, — раздался громкий окрик. По коридору два дюжих санитара катили тележку на которой лежал раненый. Судя по залитой кровью одежде, ранение у солдата было тяжелым.

— Тащите прямиком в оперблок! — раздался знакомый, зычный голос начальника госпиталя, осматривавшего меня с четверть часа назад.

— А вы, голубчик, что прохлаждаетесь? — я даже сразу и не понял, что Петр Илларионович обращался ко мне.

— Что, простите, господин полковник?! — только и смог переспросить я не смело.

— Я вас выписал минут двадцать тому назад. Так по какой причине вы еще не получили свое обмундирование и документы? Видите, как у нас здесь — с этими словами доктор показал на удаляющихся с тележкой санитаров. — Сейчас же получайте все необходимое, и чтобы я вас боле не видел. По крайней мере в качестве пациента.

— Есть, — четко выкрикнул я, приставляя правую ногу к левой. Хотел было отдать честь, да вспомнил, что голова не покрыта.

Петр Илларионович махнул рукой, давая понять, что не до уставов сейчас:

— Идите с Богом, господин прапорщик.

Я быстрым шагом дошел до лестницы и спустился в полуподвальное помещение, где располагалась гардеробная. Получив свою форму, на удивление, чистую и отглаженную, я моментом влез в нее и поблагодарив седовласого дядьку с погонами без нашивок, который любезно выдал мне мою форму и необходимые документы, вышел из здания госпиталя. В сопроводительных документах значилось что я, прапорщик такой -то, находился на излечении в военном госпитале Н-ской части с такого- то по такое, дата, подпись.

«15 мая1918 года» — будто отпечаталось у меня в глазах.

«Значит, всё-таки не кино, наивный. Вот это меня занесло», — в голове пронеслось будто порыв ветра. Сомнения в нереальности исчезли окончательно. — «Это же разгар гражданской войны! Да уж, това…точнее господин прапорщик, не сладко вам придется, к тому же с таким комсомольским прошлым. Хотя в данной ситуации вполне логичнее было сказать, не прошлым, а будущим. Но для тех, на чьей стороне я оказался, временной промежуток вряд ли будет иметь значение, чего не скажешь о моей принадлежности к коммунистическому союзу молодежи, а кратко к комсомолу. Одна только мысль о том, что будет со мной, если вся правда раскроется. Не дай Бог!» — Пальцы неуверенно сложились вместе, и рука сама потянулась ко лбу. Даже креститься толком не могу. Я еще раз внимательно просмотрел документ о выписке и остановил взгляд на дате, как будто от того, что, если я дольше буду смотреть на эти цифры, они поменяются на другие. Не поменяются, господин прапорщик. Влип ты по полной.

«Человек всегда оказывается на том месте и в нужный час, где ему суждено появиться» — вспомнились мне слова деда моего. Да! Знать бы еще почему не оказался красным, а стал белым. За, что мне такое? Еще маленьким помню его наставления. А ведь прав дед то. Видимо не зря меня забросило сюда. Значит так нужно. И даже на душе как-то легко и свежо от того, что я не комсорг Мишка, которого, не смотря на должность комсорга, шпыняли по чем зря на право и налево от председателя профсоюза до того же товарища Мая, а полноценный офицер Русской Императорской Армии. Вон, как солдаты и санитары тянутся. Хочешь, не хочешь, а начнешь уважать погоны. Эх, жаль нет рядом этого гэбэшного майора. Потолковали бы мы с тобой, товарищ Май, по -другому.

— Судьба. Значит, судьба, — подбодрил я себя и, зашагал в сторону здания штаба, свыкаясь с новой мыслью.