Мы уходим в степи

Глава 17

«Темнота. Словно я попал в иной мир. Ни звука, ни света, ни-че-го. Будто стерли реальность. Но если я размышляю, значит жив?! Или нет? Тело тяжелое, будто свинцом залили его по самое горло. Говорить невозможно. Голос куда-то делся. Словно сковали его цепями. Стоп. А может быть я в той церкви? Там было так же темно и тихо. Может и не было ничего. Ни самолета, ни Аверина с казаками, ни Харлампия. Может причудилось все? Сейчас открою глаза и вновь увижу родителей, деда. Зою увижу. Стоп. Зою?! Значит это все был не сон? Зоя! Где ты, Зоя!»

— И кто здесь у нас такой? — сквозь темноту и эту звенящую тишину, ко мне прорвался вкрадчивый голос. Я не сразу понял, что ко мне обращаются. Прислушался к интонации. Живой? Показалось, что услышал демонический тихий смешок. Что ж, ангелы бывают не только добрые. Я приготовился к самому худшему, и попытался открыть глаза.

Как не старался, веки не разлеплялись. Тяжёлые, неподвластные, в этот момент они казались мне, что существуют отдельно от меня.

— Зоя, говоришь?! И кто у нас Зоя? Не припомню, что-то! — голос становился отчетливее, интонация более знакомой. Образ его обладателя, как мозаика складывался в голове.

Обдало мокрым. По всей видимости окатили водой. От неожиданности я вздрогнул. Закашлялся. Сплюнул. Дыхание перехватило. Хоть вода показалась и тёплой, стало не приятно. Резанул острый запах застоявшейся, тухлой жидкости и почему — то железа. Сразу осенило: кровь. Так только она может пахнуть. За последнее время привык к запаху и мог уловить из тысячи других. Кровь, лошадиный пот и полынь — вот мой запах Гражданской войны.

Понял, что пахнет моей кровью. Тело ныло от боли. Попытался открыть глаза. Будто клеем слепленные. Лишь маленькие щелочки, как у тех китайцев. Лицо сильно саднило. Провел ладонью. Почувствовал, как вздувается кожа от знатного синяка. Зубы ломило. Ощупал скулу. Тихий стон слетел с губ. Попробовал сжать их, на зубах заскрежетало, будто мелкие камни. Превозмогая боль сплюнул на ладонь. Три сломанных зуба в кровянистой слюне. Стряхнул их вниз.

— Очнулся, — радостно сказал вкрадчивый знакомый голос. Кто же это? Кто?! В голове мешанина из образов. Мозаика из калейдоскопа. Закружили мысли хороводом до боли в висках, оставляя наедине с неразрешенной загадкой. С трудом разлепил веки, и увидел перед собой довольное лицо товарища Мая. «Обошлось», — пронеслось в голове, — «Всё сон?! Лишь страшный сон? Хорошо-то как! Но боль и кровь! Нет, все наяву!»

— Решай контру, товарищ комиссар! Нечего с ним возиться! Вон сколько наших положил. Или дай я обнулю, терпеть не могу золотопогонников! Ишь, как бешено глазами вращает! Того и гляди набросится. Видать из идейных!

— Нет уж, — зло усмехнулся Май, говоря кому — то за спину, не оборачиваясь и отмахиваясь, как от назойливой мухи. — Судить будем! Мы же не бандиты какие-то, чтобы просто расстреливать! Трибунал будет! Речь зачитаю!

— По мне так — сразу к стенке, — проворчал голос за спиной у комиссара. — За содеянное. За погоны! За то, что офицер! За взгляд этот бешеный!

— Плохой пример подаёте, товарищ командир Лаза для своих бойцов, — строгим голосом сказал Май. — Нам ещё светлое будущее строить. Никакого понимания! В партию вам надо вступать! В партию! А то командир и беспартийный! Непорядок!!!

Сухое лицо, потемневшее от грязи и пыли до черноты. Знакомые его черты, заостренные до нельзя, делали Мая похожим на хищника. В глазах, у этого товарища, появился незнакомый огонёк, которого до этого не замечал. Словно у бывшего чекиста интерес к жизни проснулся. Хотя, почему бывшего? «Комиссар!» Даже тут умудрился оказаться ко времени и чувствовалось, что ему очень нравится образ жизни в натянутой на плече кожаной куртке.

Не понял, как подняли на ноги. Чувствовал только зловонное, смешанное с перегаром, дыхание Мая. Слова его, которые он выплевал, подобно пулям из пулемёта, резали слух.

— Как же тебя, Мишка, во враги занесло? — шептал Май. А я слышал только: тата — та, тата — та. Девять патронов — короткая очередь — и все в цель. В меня, значит. — Мишка, дружок, мой родной! Как же я рад тебя видеть!

— А я… не рад! — Простонал я. Думал слова легче дадутся.

Комиссар Май радостно засмеялся. Загоготал, сатанински скалясь в лицо, потрепал по плечу.

— Ну, Мишка! Ну, даешь! Как же я рад, друг мой! Товарищ! — Май затряс меня за плечо, да так, что я чуть не упал. — Товарищ!!!

Не ожидавший такого услышать, я растерялся и сбился с шага — ноги заплетались. Едва не упал, если бы товарищ Май заботливо не поддержал. Я растерянно смотрел в его лицо, пытаясь уловить, что от меня хотят, но видел только хищную улыбку.

И радость.

Особенную радость. Такую, как радуется палач, когда ему приводят очередную жертву.

Бывший чекист был счастлив. Но не только от того, что видел меня, от повседневности, от войны и крови. Чувствовалось, что он, тут, как рыба в воде.

— Ну, что ты глазами хлопаешь?! Как малахольный какой-то! Ну, честное слово! Я без хохота на тебя смотреть не могу! Снимай скорее это недоразумение с золотыми погонами. Сейчас я тебе тельняшку выдам, а к вечеру и маузер перед строем вручу! За отличную проведенную операцию! Героя из тебя делать буду! Скажу разведчик наш, Мишка, помог полк беляков уничтожить! Сразу взвод дадут, а то и роту! Через месяц полком командовать будешь и «Знамя» на грудь первое получишь! Комполка Григорьев! Или, нет! Вслушайся только! Комдив Григорьев! Звучит!!! Эх, Мишка, братуха! Заживем! Такие дела начнем воротить! Ух! Мне помощник позарез нужен! Геройский!!! Ну такой, как ты, правильный. Понимающий! Преданный! За то, что я тебя сейчас спасу, за то, что я из тебя героя сделаю, ты же будешь мне предан, Мишка? Ведь так?

— Нет, — спокойно сказал я.

Товарищ Май поперхнулся воздухом и посмотрел на меня ошалелыми глазами.

— Нет?! Как «нет»?!

— Так и нет. И форму мою оставь в покое.

— Да ты… Да ты… — зачастил комиссар. — Да ты контуженный, Мишка! Вот оно, что! А я сразу не понял! Мишка, очнись! Приходи в себя! Ты разве не понимаешь? Мы же сейчас такие дела начнем творить — мир перевернем. Да мы первыми лицами станем в союзе республик. Хочешь, я тебе Армению подарю?! Да что там Армения! Я тебе Америку подарю! Мы же пламя революции по всему миру разнесем. Мы такими станем…короли, вожди и фюреры с рук есть начнут.

— Изыди сатана, — я перекрестился. И хмуро посмотрел на в миг остолбеневшего комиссара. — Не искушай меня дьявол.

Май неуверенно растянул губы в улыбке, не до конца веря в происходящее. Я был серьезен. И улыбка стала съезжать с его лица. В глазах мелькнул вопрос: «Ты сейчас серьезно? Серьезно?» Я отвернулся и сплюнул вязкую слюну. Давно хотел. Вкус крови во рту дурманил и без того разрывающееся сознание. Скорее бы всё закончилось. Перед глазами стояли образы: улыбающегося подпоручика Аверина, добродушного казака Харлампия, скромной и любимой Зои. Все они с каждой секундой отдалялись от меня. А я не хотел. Не хотел их потерять.

Комиссар, хмыкнув, сдвинул буденовку на затылок, разом теряя ко мне интерес.

Вот так одним росчерком руки, я поставил на себе крест. Ну, и пусть. А погоны не сниму. Сроднился с мундиром. Мой он.

— Ну, и дурак, ты, Мишка, — как-то спокойно и буднично сказал новый комиссар. — Дураком был, дураком и помрешь. Этот мир не для тебя. Не увидел ты перспектив. Недалекий!

— И не для тебя! — хмуро сказал я.

Май рассмеялся. Похлопал меня по плечу, но теперь не дружески, а так, что спотыкался при каждом разе.

— Нет, Мишка. Я, в отличии от тебя, тут останусь. Заживу! Поверь на слово. — Потом повернулся назад и свистнул.

-Эй! — Комиссар снова громко свистнул явно, чтобы кто-то обратил на него внимание. — Товарищ Лаза! Подь сюда! — И он поманил к себе красного командира. Тот, не теряя достоинства, важно и медленно, в вразвалочку подошел к нам, с хрустом надкусывая белое яблочко.

— Че?

— Товарищ Лаза, — сказал комиссар, укоризненно качая головой. — Не «че», а явился по-вашему приказанию и честь отдал.

— Хватит, — сказал угрюмо товарищ Лаза. — Накозырялся. Ты бы бросал свои буржуазные замашки, товарищ комиссар, а то сам знаешь… — Красный командир многозначительно замолчал.

— А то, что? — заулыбался товарищ Май, явно подначивая.

— А ничего, — грубо оборвал его Лаза и досадливо размахнувшись, выбросил яблоко в канаву. — Я комполка! А ты при мне! Меня между прочим солдаты выбирали! А тебя кто?!

— А меня Москва, — улыбаясь ответил Май и медленно достал из кармана аккуратно свернутый листок. Развернул. — И у меня мандат, дающий мне неограниченные полномочия!

— Да, что ты меня своим мандатом пугаешь?! Пуганные мы! Умел бы я читать! — воскликнул Лаза, и сплюнул в жухлый папоротник у дороги.

— Не горячитесь, товарищ комполка, — примирительно сказал Май. — Я к вам прислушался.

Лаза недоуменно скинул бровь и снова нахмурился. Ох, и не нравился ему этот подозрительный хлыщ из Москвы: и за пьянки расстреливал, и девок обозных разгонял и против Анархии был.

— Вы же правы, товарищ Лаза! Абсолютно правы! Зря я вас сразу не послушал.

— Чего? — Пробасил комполка, явно растерявшись.

— Нечего тут размусоливать! Прав, ты товарищ командир Лаза от начала и до конца! Контра — это белая, неисправимая и идейная. Зря я тебя сразу не послушал: наших накромсал, и должен понести немедленно наказание. Пришли-ка мне расстрельную команду. Будем кончать гада!

— Команду? — переспросил комполка, — на одного затрёпанного офицеришку? И одного моего ординарца хватит! Петр! Подь сюды!

— Ну, чаво опять? — отозвался здоровенный розовощекий детина. На шеи его болтались почти новые сапоги, снятые с убитого офицера. Может, и Аверин носил. Я отвернулся и взгляд мой невольно задержался на дне канавы. Видимо, здесь мне и лежать. В придорожной яме. Я посмотрел в небо. Хоть бы солнце увидеть. И вздохнул: серое небо. Холода, как ни странно не чувствовал. Ледяной ветер трепал полы шинелей красноармейцев. А я, в одном мундире, без бекеши (ее сняли, когда я был без сознания) совершенно не ощущал ледяного дыхания поздней осени.

— Погодь, — сказал товарищ Лаза. Теперь он размышлял и это было ему трудно. — А речь? Ну, чтобы всех проняло? Чтобы с новыми силами бить контру! До последнего! До победы!

— Не заслужил, — отмахнулся от него комиссар. Петька сразу понял, что от него требуется. Неторопливо снял с плеча сапоги и стал деловито возиться с винтовкой. Сосредоточился. Товарищ Май раздраженно засопел и стал рвать на поясе кобуру: клапан не открывался. Достал новенький наган. Откинул барабан и досадливо хмыкнув, высыпал на дорогу гильзы, затем ловко принялся заряжать.

— Давно бы так, — примирительно сказал товарищ Лаза. — К старшим надо прислушиваться, глядишь, и контры бы на земле не осталось. — Потом он спохватился. — А скажи мне, товарищ Май, а, что дальше? Что дальше будет, когда мы контру всю уничтожим?! Кого же стрелять–то будем?

— А дальше, товарищ Лаза, мировая революция. Так что стрелять нам придется много во врагов народа и революции. Устанем еще! — хохотнул комиссар.

— Я не устану! — коротко сказал комполка, мотнув головой. — У меня с контрой свои счеты.

— Патронов жаль. Беречь надо! — вмешался в разговор Петька. — Может, штыком? Привычнее как-то.

— Нет, — протянул комиссар Май и защелкнул барабан револьвера. Со злорадной ухмылкой он посмотрел на меня. — Такому и пулю не жаль. — И он медленно начал поднимать наган, целясь мне в лоб.

И прежде, чем наступила мгла, я еще раз успел посмотреть на дно канавы. Лежать мне в этой сырой земле. Смотреть на травинки у края неровного и не видеть их. И никто не вспомнит про Мишку. Как жаль, что я не успел ни о ком подумать. Знакомые образы пронеслись перед глазами, не останавливаясь. Дыхание перехватило.

— Именем революции, — слова, будто колокольный набат прогремели, отдаваясь странным эхом.

— Пах, — прозвучал глухо выстрел, и дыхание остановилось.

А потом я снова задышал. Тьма серела. Отступала. Предметы приобретали очертания. И когда я увидел длинные ряды скамеек в полутемном знакомом помещении, меня прошиб пот. Сомнений быть не могло — церковь, с которой все началось.

Как? Почему?! А, где товарищ Май? Я же секунду назад видел черное дуло нагана и, кажется, успел почувствовать пулю прилетевшую мне в лоб, прежде, чем свалиться в канаву. А сейчас церковь? Я медленно ворочал головой, осматриваясь. Ноздри уловили сладковатый запах. Пахло не войной. Слишком мирно. Я вздрогнул, вспоминая недавнее событие.

В лоб?

Я захотел потрогать место, куда прилетела пуля. И понял, что руки заняты. Я по-прежнему держал старинную хоругвь. Тяжесть полотна отрезвляла и не давала сомневаться в реальности. Только теперь буквы легко складывались в имена. Мои руки вздрогнули, когда взгляд неожиданно выхватил из списка знакомую фамилию: подпоручик Аверин М., сестра милосердия Боткина З. И… Руки мои задрожали сильнее: прапорщик Григорьев М. Полотно хоругви выпало из одеревеневших разом пальцев.

Это что же получается? Это, где же реальность? Там, или здесь?

Значит не привиделось ничего. Я с трудом сглотнул и завертел шеей, словно ее сдавливал тугой воротник мундира. В поле зрение, у входа, попали зашевелившиеся вдруг тени. Я насторожился. По спине вновь пробежала холодная струйка пота. Показалось, что-то мистическое движется ко мне. Тяжелые темные облака. Кто же пришел за мной?.. Забрать в ад? Я покосился на темные образы Святых в золоченных ризах и тихо зашептал молитву.

Оказалось, не за мной: тени вдруг налились в объеме, приобретая очертания фигур.

А, когда одна из них тревожным шепотом спросила:

— Товарищ майор, где вы? — Всё окончательно встало на свои места.

Однако, облегчения я не испытал. Испуг резко накрыл меня, парализуя. Сослуживцы товарища Мая! Кэгэбэшники. Что я им скажу? Куда подевался товарищ Май и почему не вернулся? Решил разжечь пламя мировой революции? Вряд ли им понравится ответ.

Я медленно сделал полшага назад и тем самым обнаружил свое присутствие.

— Товарищ майор, это вы? — вкрадчивый голос обратился ко мне, но тут же сменил интонацию, становясь злым и опасным:

— Что? Кто?! Ты! Стоять на месте! — Молодой, по виду, кэгэбэшник ринулся было ко мне, но зацепился за край тяжелой скамейки, чертыхнулся, сбиваясь.

Мгновения хватило мне сделать еще полшага назад. Нога уперлась в пирамидку, в которой находилась хоругвь. Я почувствовал стойкий запах старой ткани и ощутил тяжесть полотна на плечах. Знамя словно укрывало меня, желая спасти. В порыве я схватил полотно в кулак, отчаянно сжимая, думая, что это придаст мне силы.

Но мир вдруг разом пошатнулся, раскрывая под ногами черную бездну. Я начал падать вниз, с каждой секундой чувствуя ускорение. Думая, что я еще сжимаю хоругвь, я поднес кулак к лицу и медленно разжал пальцы. Ткань принялась рассыпаться в крохотные огоньки. Уверенные, они растущими пятнами раскинулись вокруг, начиная глушить темноту, поглощая ее, и выпуская новую картину реальности. Знакомый уже звук мотора, донесся откуда-то издалека и постепенно становился все отчетливее.

Я начал различать цвета и как только понял, где нахожусь, не смог сдержать торжествующей улыбки.

конец первой части