Мы уходим в степи

Глава 12

— Слава Богу, — приветствовал меня подпоручик Аверин, полушёпотом. В глазах его отражались блики огонька керосинки. И от того казалось, что он они блестят и сам он встревожен и взволнован. — Заставляете ждать, господин прапорщик.

— Прошу прощения, Михаил Иванович, — моментально отреагировал я. — Но мои часы точны и до выхода у нас остается еще минимум час с четвертью.

— Полноте, Михаил Степанович, — голос Аверина стал мягче. — Не обращайте внимания. Внутреннее напряжение перед важным заданием — та еще негативная привычка. Никак не могу от нее избавиться.

— А отчего же почти шепотом? — спросил я, хотя вопрос, судя по всему, прозвучал неуместно. Достаточно было оглядеться, чтобы понять причину того, почему подпоручик говорил тихо. Офицеры, что занимали места в этой же палатке, мирно спали. Один из них, если не ошибаюсь, прапорщик Веселов, даже похрапывал, да так музыкально, что я невольно улыбнулся. Думая, что вряд ли удалось самому заснуть.

— Как видите, Михаил Степанович, — Аверин показал рукой на спящих. — Предлагаю взять наших коней и прямиком идти к казакам. Там обсудим последние детали и…

Я немного растерялся. У меня есть конь? Прекрасно. Катание у бабушки будет считаться за навык? Подпоручик не успел заметить смятение на моем лице. Потому что, как раз в этот момент, один из офицеров зашевелился на узкой походной кровати, привставая на руке.

— Господа, дайте поспать, — раздался сонный голос поручика Ордовского.

Аверин приставил указательный палец к губам, и молча кивнул мне в направлении выхода из палатки. Я ответил ему таким же кивком головы. Впрочем, мне и брать с собой, окромя карты, на которой я тщательно прорисовал маршрут нашего следования, не было практически ничего. Все мое было на мне. Я даже не успел толком облюбовать отведенную мне походную кровать, скорее напоминающую раскладушку. Карта была со мной. Для верности я просунул руку во внутренний карман походного мундира. Бумага приятно зашелестела. Аверин вопросительно посмотрел на меня. Мол чего ждем? Я пожал плечами, давая понять, что готов, и мы с ним вышли наружу.

Прислушался. Облегченно выдохнул, никто не крался, не хватал меня за плечо и не называл «комсоргом Мишка». Может, показалось?

Ночная мгла окутала лагерь. Лишь несколько костерков, у которых сидели караульные, лизали языками пламени темный, непрозрачный воздух. Искры от горящих поленьев, то и дело рассыпались мириадами ярких светлячков и устремлялись вверх, к нависшему куполу небосвода, с которого ярко светились созвездия звезд. Я невольно залюбовался этой красотой. «На костер, внук, можно смотреть не отрываясь долго», — говаривал дед, когда брал меня на реку, на ночную рыбалку.

«Эх, дед, — пронеслось у меня в голове. — Знал бы ты кто теперь твой внук! И самое странное в этой истории, что предателем я себя не ощущаю».

— Михаил Степанович, — голос Аверина прозвучал со стороны, вырывая из грез. — Не время предаваться мечтам. Пойдемте седлать коней. Пора.

— Да. Иду, — отозвался я несвязно. Признаться, мне с трудом представлялась вся наша экспедиция. Но в голову снова, будто послание с другого мира, влетели слова деда:

— Война план покажет!

— Война план покажет, — вторил я, буркнув себе под нос.

— Что, простите? — переспросил подпоручик.

— Я мыслями уже в походе, Михаил Иванович, — отреагировал я на вопрос своего командира.

— А вот это хорошо! — сказал Аверин. — Значит дело выгорит. К тому же, вы единственный из всего нашего отряда, кто видел позиции красных.

— С воздуха, — уточнил я.

— Это уже много значит, — вторил подпоручик.

— Но местность мне не совсем знакома, — с намеком на то, что было бы неплохо послать впереди нашей группы более опытного разведчика.

Подпоручик понял мой намек:

— Прекрасно могу вас понять, Михаил Степанович. Пойдемте.

Кони, на мою радость, уже стояли оседланы. Еле сдержался от вздоха облегчения. Мог произойти конфуз. Благо денщик Аверина постарался. Иначе бы мне пришлось долго повозиться с конской упряжью, задавая лишние вопросы. Или бы доверился чутью, пуская все на самотек и тело бы послушно выполнила привычные действия. Вон как рука потянулась к лошадиной морде. Я бы так не решился — испугался укуса! А тело сделало все автоматически, еще и потрепало животное по крупу. Поладим!

Коней мы вели под уздцы. Да и не было смысла садиться в седло, чтобы пройти пару сотен метров.

— Здорово ночевали, ваши благородия! — из темноты вдруг раздался густой баритон урядника Казимирова.

— Слава Богу, Харлампий! — ответил Аверин.

— Слава Богу, — подхватил я, копируя своего командира.

— Готовы? — спросил подпоручик.

— Куда мы денемся, ваш бродь!

— Вот и ладно! — заключил Аверин. — Тогда с Богом?

— С Богом, — дружно раздались в ответ несколько голосов.

— Харлампий, — позвал урядника Аверин. — Слушай, братец, мы тут с господином прапорщиком посовещались и пришли к единому мнению, что лучше, чем ты, на местности в темноте никто не ориентируется.

— Ну, — довольно хмыкнул урядник. — Знамо дело.

— Тебе и карты в руки. Ты впереди, мы за тобой. А как светать начнет, поглядим.

— Слухаю, ваш бродь, — вытянулся Харлампий. — Справим, комар носа не подточит.

— Тогда вперед, — скомандовал Аверин.

Харлампий ловко впрыгнул в седло и пустил своего коня шагом. Через минуту он скрылся в темноте. Лишь похрапывание его коня говорило о том, что он шел впереди нас.

Следом за Харлампием шел на своем коне Аверин. Следуя уставу — правило само всплыло в голове, на полуконь, за ним шел я, и за мной попарно следовали десять казаков.

Новолуние украсило темное, звездное небо едва народившимся месяцем. Его тонкие рожки словно втыкались в небесное покрывало ночи. Мысли о походе, так бурно роящиеся в моей голове, постепенно сменились думами о Зое. На сердце приятно защекотало теплом и неизвестным до селе, необъяснимым словами, чувством. «Неужели это и есть любовь? — спрашивал я сам себя и так же сам себе отвечал. — Так быстро? Такого никогда раньше не испытывал.» — Я снова прислушался к себе. — «Безусловно! Что же это, если не любовь? Такую девушку, как Зоя, невозможно не любить!».

Странно, но думать о своих родителях, деде, а тем более о коллегах по работе и, особенно товарище Мае, совершенно не хотелось. А были ли они вообще? Да и был ли я в той, ставшей далекой, словно давнишний сон, почти забытой жизни? «Прапорщик Григорьев, — приказывал я сам себе мысленно. — Отставить сентиментальные разговоры и прекратить предаваться фантазиям! Смирись, раз уж так получилось!» Но сидящий где-то в глубине комсомолец, выросшей на пионерии и научившийся с детства ненавидеть врагов партии, презрительно щурился и молчал, предпочитая не выходить из подполья. Нормальная тактика. Отличная! Настоящий комсомолец — в любой непонятной ситуации — уходи в подполье.

Я помотал головой. В этот раз, может, и не прокатить.

— Сиди и помалкивай, — прошипел я. Аверин услышал и обескураженный обернулся. Я махнул рукой — все в порядке.

Реальность окружала меня со всех сторон и полностью овладевала моим сознанием. От мыслей о Зое на душе становилось приятно и легко. Хотелось поделиться с людьми, миром вокруг, своими переживаниями. Голос моего командира вырвал меня из путешествий по моим размышлениям.

— О чем задумались, Михаил Степанович? — Аверин снова полуобернулся ко мне.

— Так, — пространно произнес я, не намереваясь развивать разговор. Чутье подсказывало — надо меньше говорить, чтобы ненароком не выдать себя словом.

— Ой, хитрите, господин прапорщик, — подпоручик лукаво прищурился. — Неужто причиной вашей задумчивости, та отлучка?

— О чем вы говорите, Михаил Иванович? Какая отлучка? — пытался увести я разговор в сторону. — До ветру ходил. На звезды загляделся.

— Мы с вами, дорогой Михаил Степанович, служим в небольшом, по численности полку. Все, как на ладони. И ваш поход в госпиталь не остался незамеченным.

— А, вы об этом, — я понял, что придумывать какую-то историю о незначительном недомогании, вынудившим меня отправиться к эскулапам, бессмысленно. — Только, пускай, это, останется между нами.

— О чем вы говорите, господин прапорщик? — удивленно сказал Аверин. — Разумеется между нами! Только будьте осторожны, медсестер у нас мало, а вот офицеров много. Все барышни давно имеют своих воздыхателей. Люди у нас простые могут и…

— Да, ладно?! Как все имеют воздыхателей?!

— Война, — пожал плечами Аверин. — что вы хотели?

— Любви.

Подпоручик даже коня остановил. Тронулся медленно с места. Мотнул головой.

— И кто же вам так понравился?

Я замялся с ответом. После паузы решился и выпалил:

— Нравится мне сестричка одна. И, кажется… я ей тоже. И, я уверен, что у нее нет воздыхателей! И, что у нас зарождается любовь, — слова, так и сыпались из меня. Я не мог остановиться. Боясь замолчать до утра. С новостью о «воздыхателей» я чувствовал, как у меня от волнения подрагивают руки, и хочется вернуться обратно в лагерь, к Зое, и все выяснить.

Аверин был собран, не позволяя себе смешки и колкости. Это было неожиданно. Я невольно снова его зауважал.

Вопреки моим ожиданиям, подпоручик вполне серьезно отнесся к моему признанию. И даже по -своему поддержал меня.

— Везет вам, Михаил Степанович! Не так давно вы у нас, а уже любовь. И сейчас… Не смотря, ни на что. Хотел бы я тоже так: кинуться в омут чувств с головой.

— Если бы не война, господин подпоручик. Если бы не война. Сами сказали.

— Оставьте, господин прапорщик! Я же не со зла! — ответил Аверин. — Война — проходящее. Любовь — вечна. Вспомните Святое Писание.

— Мне импонирует ваш настрой, Михаил Иванович, — произнес я. — Спасибо.

— А как же иначе, дорогой вы мой, — искренне сказал Аверин. — Здесь по- другому нельзя.

«Кря-кря!» — вдруг раздался звук спереди. Чудно, но звук действительно был очень схож с кряканием утки.

— Это Харлампий подал условный знак, — пояснил Аверин, видя, как я вздрогнул. — Казаки с детства учатся подражать звукам животных.

Мы остановились. Небо серело, на горизонте появилась первая оранжево-желтая полоса. Ночь постепенно уступала место утру. Где-то справа, в неизвестном мне колючем кустарнике, послышалась возня. Таинственный зверь пыхтел, и фыркал довольно громко. Над головой пролетела, ухнув, степная сова. Степь оживала.

— Смотрите, — вдруг произнес Аверин, указывая рукой в сторону.

Я машинально посмотрел в том направлении, куда показывал подпоручик. В верстах пяти, сквозь предрассветную дымку, виднелось малое селение. От нескольких домов в воздух подымался густой, белесый дым.

— Не похоже на печной дым, — заметил я, вспоминая бабушкину деревню.

— Станица впереди, — выдохнув произнес Харлампий. Он внезапно появился рядом. Серьезен. Собран. — Судя по всему красные уже там побывали. Хаты запалили. Нужно бы проверить.

— Хорошо, — отозвался Аверин — Только по- тихому. Кто знает может там засада.

— Комар носа не подточит, ваш бродь, — жестким голосом ответил Харлампий.

— Тогда так, — скомандовал Аверин. — Ты с половиной казаков заходишь по правому флангу, мы же с господином прапорщиком и остальной половиной, зайдем слева. Если что, то создадим эффект неожиданности.

— Слухаю, — отрапортовал Харлампий, и подал знак своим казакам. От группы тут же отделились пять верховых, и следуя за урядником ушли направо.

Аверин махнул рукой оставшимся, и мы выдвинулись к станице по левому флангу. Чем ближе подходили мы, тем отчетливее чувствовался запах гари. Кони недовольно фыркали и то и дело сбивались с шага. Казаки негромко покрикивали на своих четвероногих друзей и те, будто понимая, вновь переходили на четкий шаг. Группа, которую вел урядник Казимиров была нам видна ясно. Они уже входили в станицу. Нам оставалось еще метров двести. Можно было различить дома, кое- где окаймленные заборами и огородами. Меня поразило то, что несмотря на утренний час, не слышно было ни лая собак, ни, привычного для сельской местности, мычания коров. Вообще ничего не было слышно. В середине станицы, над крышами домов возвышалась церковь. Несмотря на пасмурное небо, купол отливал золотом, отчего церковь выглядела довольно величественно. С соседнего от церкви дома, почти вертикально вверх, подымался беловато-серый дым. Еще несколько таких домов, точнее то, что от них осталось, были разбросаны по разным сторонам станицы. Вот и край, как говорили казаки, по -нашему въезд в станицу. Аверин сделал знак рукой, и мы остановились. Два казака подъехали к нему.

— Разведайте что там и как, — распорядился подпоручик. — Только тихо.

Казаки, пустили коней быстрым шагом и вскоре скрылись за соседним домом.

— Сдается мне, господин прапорщик, — произнес Аверин. — Что красные здесь славно погуляли.

— Как это погуляли? — спросил я вдруг осипшим голосом. — Что именно вас смущает? — поинтересовался я.

— Вы слышите хоть какой-то звук, напоминающий что-то живое?

Я замолчал, прислушиваясь. Ничего. Действительно вокруг стояла зловещая тишина. Я пожал плечами.

— Вот и я ничего не слышу. Что довольно странно. Очень не хочу, чтобы мои опасения оправдались.

— Вы о чем, господин подпоручик? — спросил я.

Аверин не успел ответить. Казаки, посланные вперед, вернулись.

— Ваше благородие, вы должны это видеть, — произнес взволнованным голосом один из них. — Там, на майдане.

Не говоря ни слова Аверин толкнул коня пятками в бок и тот сорвался с места. Оба казака, пустив коней рысью, шли впереди, указывая дорогу. Пройдя одну улицу, мы вышли на широкую площадь.

— Это и есть, скорее всего майдан, — мелькнуло у меня в голове.

У небольшого строения, напоминающего административное здание в деревне, стояли Харлампий с пятью казаками. Они спешились, держа коней под уздцы. Стояли с непокрытыми головами. Мы тоже спешились и быстрым шагом подошли к стоящим. То, что я увидел, повергло меня в шок. Я стоял, как вкопанный, язык, будто сковало льдом. Рука машинально потянулась к фуражке. Я сжал ее до боли в суставах руки. Перед нами лежали изрубленные и изуродованные тела женщин, стариков, детей. На многих женщинах не было одежды. Тела их изрешечены пулями.

— Сатанинское отродье, — выругался Харлампий. Его голос дрожал, глаза были влажными, — Попадись мне под руку, ни один живым не уйдет.

Вопросы были неуместными. Да и не мог я что-либо сказать. Ненависть была мне ранее не знакома. Нелюбовь да. Но ненавидеть я считал, могут только не здоровые психически люди. Сейчас же это чувство рождалось во мне. И чем дольше я смотрел на лежащие передо мной изуродованные тела, тем больше росло во мне желание сделать то же самое с тем, кто убил этих ни в чем не повинных людей. Гражданских. Ни одного военного я не видел. Прислушался к себе. И вздрогнул. Я ненавидел в этот момент все, что раньше, в той жизни, считал идеалом.

— Никого в живых не оставили, — произнес наконец урядник Казимиров. — Обошли все дворы. Собаки постреляны, скотину угнали.

— За что так- то? — вырвалось вдруг у меня.

Харлампий взглянул исподлобья на меня и ответил, будто выдавливая каждое слово:

— Хлеб забрали, пшеницу. Станичники, знамо дело, отдавать не хотели. За то и поплатились жизнью. Все. Никого не пожалели.

— Гады! — произнес я в сердцах, глядя на тело девочки, лет семи, с глубокими рубленными ранами.

— Господин прапорщик, — заметил Аверин. — Держите себя в руках. Не поддавайтесь эмоциям.

— Слушаюсь, господин подпоручик, — отозвался я. -Но как же здесь без эмоций?

— Мы на войне, Михаил Степанович — пора привыкнуть.

— Разве можно к такому привыкнуть, ваше благородие? — спросил один из казаков, что был моложе остальных.

— К такому, — Аверин на секунду замолчал. — Нет. Но все наши эмоции нужно превращать в злость, чтобы бить эту красную сволочь до последнего!

Казаки посмотрели на своего командира. В их взглядах читалось уважение и одобрение.

— Ваше благородие, — произнес вдруг Харлампий. — Похоронить бы. Не гоже так бросать. Не по православному.

— Добре, Харлампий, — ответил Аверин. — Копать все вместе будем, но инструмент нужен.

— Мы с братцами, когда хаты осматривали, лопаты видели. Сейчас казаков пошлю, принесут.

Три казака побежали к ближайшим хатам и вскоре вернулись, неся несколько лопат. Копали по очереди, поделившись на две группы. Пока первая копала, другая могла отдохнуть. К полудню была выкопана довольно приличных размеров яма. Трупы убитых складывали в ряд, накрывая брезентом. Его тоже притащили казаки вместе с лопатами. Работали быстро, чтобы, если что, не быть застигнутыми красными врасплох. Оставалось еще несколько тел. Среди них было тело той маленькой девчушки. Я аккуратно взял его на руки. Посмотрел на ее личико. Совсем еще малышка. Красные закололи ее штыками, об этом свидетельствовали характерные раны на теле. Кровь запеклась, пропитав простенькое платьице. По лицу, наискось, шел ужасный шрам. Кусок кожи свисал с щеки. Я смотрел на этого ангелочка и все внутри меня дрожало. Я закусил нижнюю губу так, что с нее пошла кровь. Но я не чувствовал боли и не замечал, как кровь каплями стекает на мой подбородок. Несколько капель моей крови упало на личико девчушки. Лишь теперь я понял, что кровь капает с меня.

— Вот мы с тобой и одной крови, — прошептал я, опуская тело в яму, где уже лежали тела таких же убиенных ее станичников. — Можно сказать, что мы теперь породнились. Я обещаю, что отомщу за тебя и за всех тех, кто лежит здесь.

— О чем вы шепчете, господин прапорщик? — спросил Аверин

— Так, господин подпоручик, — ответил я. — Даю обещание, которое невозможно не сдержать. — Я замотал головой. — Это не красные сделали, это бандиты какие-то.

Харлампий недоуменно вскинулся, пристально посмотрел на меня и кивнул головой, соглашаясь.

Я поймал на себе молчаливые взгляды казаков. Они смотрели на меня точно также, как и на Аверина. Это был тот момент, когда я впервые заслужил уважение у этих хмурых природных воинов.

Могильный холм не насыпали, просто сравняли с уровнем земли. Казаки сбили из досок православный крест и установили на этой братской могиле. Харлампий прочел молитву и перекрестив могилу, перекрестился сам. Мы последовали его примеру.

— Так братцы, — произнес Аверин. — Приказ никто не отменял. Убиенным Царствие Небесное, нам же нужно найти логово тех зверей, что это сделали. По коням.

Мы впрыгнули в седла и пустив коней быстрым шагом, вскоре были уже далеко от станицы. Лишь струйка дыма, видневшаяся издалека, напоминала мне о той трагедии, что произошла в незнакомой мне станице.

Дальнейшая разведка благодаря четкому руководству подпоручика Аверина и умелым действиям урядника Казимирова, который в этой степи ориентировался, по всей видимости, как у себя дома, прошла более чем успешно. Мы сумели выявить сосредоточение сил красных, говоря по -другому, нашли логово зверя. Помимо этого, мы уже примерно знали количество врага и его оснащение. Без потерь, если не считать казака, подвернувшего ногу, мы вернулись в свой полк и уже на следующее утро мы с Авериным докладывали в штабе о проведенной разведке. По итогам проведенной нами разведывательной операции было решено выступить основными силами в степной поход, чтобы дать бой группировке красных. На согласование со штабом армии требовалось некоторое время, которое я проводил в обществе то Аверина, то Зои. С Авериным мы поистине сдружились. Я узнал его не только как командира, но и как простого человека. Он, кстати, писал стихи и довольно неплохие. Основное время уходило на стрельбы и занятия по рубке шашкой. В чем я изрядно понаторел. С Зоей же мы проводили свободные вечера, прогуливаясь в окрестностях госпиталя. Наша взаимная любовь крепла с каждой встречей. Бывало захаживал я и к казакам. Харлампий с удовольствием угощал меня своей знаменитой шурпой, которую мог готовить не только из баранины, а из всего того зверя, что могли добыть казаки в степи. Я все больше убеждался в том, что никакой другой жизни у меня не было. Что я и есть Михаил Степанович Григорьев, рожденный в начале двадцатого века и состоящим на службе в Белой армии прапорщиком.

Затишье, более походящее на мирную жизнь, было не долгим. Приказ из штаба армии о формировании полка и выступлении был получен вскоре. На радость мою и Зои, ее причислили к санитарной роте, которая входила в наш ударный полк. Я всячески старался не показывать на виду о наших с ней отношениях. Но разве скроешь то, что и так видно?

Наконец полк был сформирован, и мы ждали приказа, надеясь в ближайшую ночь.