На афганской границе

Глава 11

Сержанта чуть не перекосило. По роже его было видно, что он не знает, чего ему делать: злиться или стесняться своей трусости.

Старики за его спиной сконфуженно переглянулись, но один все же спохватился. Это был тот же самый, что уже рыпался на меня:

— А-ну иди сюда! Ща я тебе душу пробивать буду!

Он шагнул было вперед, я встретил его суровым взглядом, будучи наготове. Васька Уткин, забыв про подворотничок, тоже вскочил. К нему тут же метнулся второй старик.

Сержант растопырил руки, перекрывая обоим дорогу. Трусит, зараза. Хотя этого я и ожидал.

Хотелось мне его спровоцировать, что б вспылил, полез в драку и отхватил. С него спрос будет больше чем с меня, простого солдата. Особенно перед переводом на хлебное место. И он об этом знает, вот и опасается, держит своих на коротком поводке.

Ох, и предъявят ему деды потом за это. За то, что вот так, перед простыми «запахами» лицо потерял. Но видать, Бодрых было гораздо важнее, что о нем офицеры знать будут, чем мнение его сослуживцев. Еще бы. Месяц тут остался. А может, была и другая причина.

Если щас будет драка, я был больше чем уверен, что Бодрых больше не увижу в отряде. Однако хитрый черт и сам это прекрасно понимал. Вот и не быковал лишний раз.

— Тихо, мужики. Не горячитесь, — побледнев лицом, сказал Бодрых.

— Не, ну ты слышал, Гриша, че он говорит? — Кивнул на меня один из стариков.

— Будь другом, Мих уймись. Успеешь еще, если надо будет, — пробурчал Бодрых.

Старослужащий с кислым лицом отступил. Второй заявил Васе:

— Че бугай, ты как, громко падаешь? Мож проверим?

Вася ничего ему не ответил. Он только наградил старика тяжелым взглядом и помял крупный кулак.

— Я так понимаю, меняться ты не соглашаешься, — мрачно сказал Бодрых.

— Верно понимаешь.

— Ну, видит бог, я думал с тобой по-хорошему, — выдохнул сержант. — Лады. Пошли, мужики.

Сержант повел обоих старослужащих прочь. Последний, выходя обернулся и, презрительно глянув на меня бросил:

— Ну все, вешайся!

— Попробуй повесь.

— Ты че, мля? — Кинулся он в комнату, и сержант его остановил.

— Миха-Миха. Тихо. Пошли.

Когда троица исчезла в коридоре, оттуда послышалась тихая ругань. Солдаты предъявляли сержанту за нерешительность. Не прошел фортель сержанта. Он думал, мы с Васей тут же струсим и пойдем у него на поводу. А тут такая засада.

— Я уж думал, сейчас будем им морды бить, — Вася вернулся на свой табурет. Поднял и отряхнул китель.

— Нет, — холодно ответил я. — У этого кишка тонка. Хочет в отряде дослужить свой месяц без залетов. Что б на хорошем счету остаться.

В бытность мою офицером попадалось мне, по большей части две породы сержантов. Первые — крепкие сильные парни. Волевые. Видно, что старше остальных солдат. Видно, что, если надо, могут заставить, что б их слушались.

Таких я всегда подмечал еще среди призывников. Помогал им продвинуться по службе, рекомендовал в сержантские школы. Обычно такие ребята становились надежными младшими командирами. Опорой для офицеров и авторитетом для солдат.

Вторая же порода пожиже. Этим дай только покомандовать, самоутвердиться за счет солдат. Странно, но когда мне попадались сержанты второго вида, были они всегда мелкие и щуплые. За то горластые. Нередко пытались офицерам сапоги подлизывать, а иногда напротив, дерзить. Понятное дело, таких я не любил и считал бесполезными.

Хотя даже у них было два полезных качества. Первое — как правило, бегали они быстро. Три км за три минуты, блин. Ну а второе — если осколок попадет, такого сержанта проще было по полю боя, раненного тащить. Даже в полной выкладке. А че? Он щуплый, легкий. Много места не занимает.

Уж не понаслышке знаю. Сам однажды одного такого сержанта-мотострелка таскал. Помню, попало в него два осколка: один в бедро, другой на вылет оба полужопия пробил. Бедолага потом три месяца присесть нормально не мог.

В общем и целом, на этих двух качествах плюсы второй породы и кончались. В остальном оставались одни минусы. Вот я и старался от таких избавляться. Сразу в тыл.

После обшивки расслабиться нам не дали. Не успели мы с Васей вернуться в расположение, как услышали коронное «Застава, стройся!» От Умурзакова.

Прапор медленно пошел вдоль строя, осматривая пришитые призывниками погоны и петлицы, оценивая общий внешний вид. Человек тринадцать получили от него приказ перешить знаки различия по прибытии в учебный пункт.

— Да кого ж нам прислали, а? — Орал он недовольно, — из года в год, что не призыв, так все хуже и хуже! Не призывники, а стадо овец какое-то! Да и те, видать, если им иголки с нитками дать, к шкуре лучше погоны пришьют!

А меня Умурзаков досматривал долго. Я бы сказал, с пристрастием. Целую минуту.

— Что-то не так, товарищ прапорщик? — Сказал я, заглядывая в темные узбекские глазки Умурзакова.

Он не ответил сразу. Только сказал потом вполголоса:

— Молодец, боец. Неужели, из стада баранов нам хоть одного человека в этом году прислали?

Дальше нам приказали взять с собой вещмешки с личными вещами и рыльно-мыльным и всех вывели на плац, где уже ждали газики.

— Ну че, орлы? Поздравляю! — Ходил перед строем Умурзаков. — Щас все поедите в учебку! Ну ниче, вас там без пригляда не оставят! Командиры вас со всей полагающейся заботой примут!

Учебный пункт отряда находился в паре десятков километров от поселка Московский, вблизи какого-то маленького кишлака. Ехали мы, привычным делом, в кузове газона. Когда грузились, я видел, как в кабину садились два сержанта. Одним из них оказался Бодрых.

— Хоть бы покормили, — проговорил недовольно Мамаев, глядя вдаль, на горы. — Я с поезда ни крошки в рот не брал.

— Это да. Не мешало бы, — проворчал Вася Уткин.

Дима Ткачен молчал, радуясь, видать, что шум ветра в ушах заглушает урчание его живота.

Мне тоже хотелось есть, однако показывать этого я не спешил. Да и говорить на тему завтрака тоже. Чего народ лишний раз обнадеживать? Я прекрасно представлял, что церемониться с нами никто не собирается.

Учебный центр, что называется, представлял собой огражденную бетонным забором территорию с казармами. Были тут еще двухэтажное здание склада, тренировочный городок для физподготовки, а также имитирующий КСП пограничный городок для отработки навыков следопыта. Вдобавок на нем имелся скромный парк с учебной бронетехникой и автомобилями. Естественно, плац. В общем, учебный пункт, каких мне довелось немало повидать в моей прошлой жизни.

На плацу нас встретил старшина учпункта и два сержанта.

Когда газики заехали на территорию, Бодрых и второй сержант выпрыгнули из кабины нашей машины.

— Застава! На выход! Ну! Давайте, бараны! — Орал Бодрых, стуча кулаком по бортику нашего кузова, — всем выйти! Бегом!

Второй сержант тем временем выгонял остальных из задней, следующей за нами машины.

— Застава, стройся! — Крикнул старшина — невысокий и пухловатый прапорщик с очень добрым лицом.

Черты у него были очень мягкие и даже округлые. Встреть такого в гражданской одежде, никогда не подумаешь, что солдат. Военного в нем выдавал только взгляд внимательный и холодный да строевая выправка.

Когда мы построились, Мамаев, стоящий от меня через Васька, буркнул:

— Мож нас щас покормят?

— Ага. Мечтай, — зло заметил Димка Ткачен.

Старшина тем временем стал лицом к строю. По правую и левую сторону от него ждали сержанты. Их было четверо. Бодрых стоял вальяжно, сунул большие пальцы за ремень.

— Приветствую на учебном пункте Московского погранотряда, товарищи призывники.

— Здравия желаем, товарищ прапорщик! — отозвались мы.

Прапорщик вещал на удивление спокойным и даже каким-то мягким голосом. Он не кричал, как часто бывает, а именно говорил. Говорил спокойно и размеренно. Да и вообще создавал впечатление довольно вдумчивого человека.

А еще лицо его показалось мне смутно знакомым. Я попытался выдрать из памяти какие-то воспоминания о нем, но так и не смог.

— В общем так, товарищи призывники, — сказал старшина, внимательно осматривая заставу своим холодным взглядом. — Скажу вам прямо. Сейчас вы — материал для пограничных войск, в общем-то, бесполезный. Даже, я б сказал, обременительный. И станете ли полезным, это еще очень большой вопрос. Но ответственно вас заверяю: мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вы выросли в настоящих пограничников.

«М-да… — Подумалось мне в этот момент, — постоянно одна и та же песня. Как это было у Паречинкова в девятой роте? Вы все — говно!»

Хотя, что греха таить? Мне и самому доводилось то же самое говорить вновь прибывшим, когда был я сержантом. Только формулировки у меня были пожестче.

Командир нашей заставы почему-то не явился. Потому работал с нами добрый старшина по фамилии Маточкин.

Прямо там, на плацу, нас разделили по отделениям, по десять человек. Должностей, которые приписали в отряде, нам ожидаемо не сообщили. А еще не покормили, что особенно сильно расстроило Мамаева.

К слову, в мое отделение попали все товарищи, с которыми я успел познакомиться по пути в отряд. Оказались в нем и Вася Уткин, Дима Ткаченко, и даже Федя Мамаев.

На первый взгляд могло показаться, что отделения сформировали наобум. Едва ли не по принципу «эти сюда, эти туда», однако, я прекрасно понимал, что было это не так. А еще был почти уверен, что попал в стрелки. В любом случае скоро я все равно об этом узнаю.

Вместо завтрака, уже через десять минут после прибытия всем приказали строиться на марш-бросок. Пусть, из выкладки у каждого был лишь его личный вещмешок, для первого раза приказанные шесть километров станут для новобранцев серьезным испытанием.

Я к физическим нагрузкам был относительно подготовлен. Тем не менее знал, что моему снова молодому телу понадобиться время, чтобы привыкнуть к темпу армейских тренировок.

Мне нужно было окрепнуть еще больше, чтобы быть во всеоружии, когда я пойду в тот самый роковой наряд, в котором погиб мой брат. Ситуация эта обострялась тем, что я знал лишь примерную дату смерти Сашки, ту дату, когда его признали погибшим. Однако, какой выход на границу станет для меня смертельно опасным, сказать я не мог.

К слову, командиром нашего отделения оказался как раз Бодрых. Я видел, как Бодрых, получив нас под команду, зло поглядывал на меня. В глазах его светился настоящий триумф, плясали ехидные огоньки.

Перед марш-броском он подошел ко мне и сказал прямо:

— Ну все, солдат, вешайся. Ты у меня этот месяца так попляшешь, что мало не покажется. Ну… это если, конечно, мы с тобой не договоримся.

С этими словами он многозначительно указал на мои часы, болтавшиеся на руке.

— Отберите, товарищ сержант, — беззаботно пожал я плечами.

Бодрых нахмурил едва видимые на лице брови.

— Через две недели сам отдашь.

— Посмотрим.

— Внимание, бойцы! — Крикнул рослый, белобрысый старший сержант, едва не успел уйти старшина, — напра-во!

Мы все исполнили приказ, и мне показалось, что сделали это несколько синхроннее, чем раньше.

— Видите вон ту горку? — задал он свой риторический вопрос. — Мне надо, чтобы через двадцать пять минут учебная застава была у ее подножья! Так что бегом… Отставить! По команде «бегом», руки сгибаются в локтях, корпус подается немного вперед! Бегом… Отставить… Бегом… Отставить! Бегом марш!

«Вот говнюк, — подумал я с ухмылкой, когда мы прямо с плаца ушли на марш-бросок, — а ведь мы выполнили „Бегом“ правильно с первого раза. Муштрует. Уважаю.»

Сержанты пошли бегом сначала вдоль строя, но быстро обогнали его. Двое, следя за строем, шли по бокам. Один подгонял сзади. Вел нас белобрысый.

— Шире шаг! Выше темп! — Успевал кричать он.

Они повели нас по накатанным к горе колеям. Подошвы почти сотни сапог били по каменному, утрамбованному песку. Прохладный ветер почти не помогал, слабо продувая «стекляшку».

— Зараза… изверги, мля… — пыхтел Дима, стараясь не сбиться с шага.

— Резче! Резче! — Подгонял белобрысый сержант.

К концу, как мне казалось, второго километра начался цирк. Сержанты задали серьезный темп, и застава едва за ним поспевала. Строй принялся безбожно ломаться. Выявилось все больше отстающих, которых Бодрых, бегущий сзади, не упускал шанса пнуть сапогом под зад.

Между тем, до горы оставалось уже немного. Невысокая, она представляла собой хвостик скалистого хребта, выросшего посреди желто-песочной степи.

— Все… Все сука… — Тяжело дышал Дима, — все, сука… С этого момента бросаю курить нах!

С этими словами он немедленно принялся доставать из карманов сигареты и выкидывать их под ноги вслед бегущим.

Даже я заметил, как остальные бойцы почти сразу последовали его примеру. Вася, тяжело бежавший спереди, то и дело сбивался с шага, отчего уже не первый раз я наступал ему на пятки.

— Зараза, — Промычал Уткин хрипло и полез в карман, борясь с собственным вещмешком.

Через секунду я увидел, как и его пачка «Явы», бережно оберегаемая от нападок других товарищей, полетела под ноги бойцам и была варварски растоптана кирзачами.

Когда мы достигли подножья горки, некоторые бойцы замедлились, норовя остановиться.

— Команды заканчивать не было! — Крикнул им тут же белобрысый сержант, — продолжать марш-бросок!

Мне тоже было тяжело с непривычки. Однако контроль дыхания, которому я научился еще в молодости, помог мне не выдохнуться окончательно. Предотвратил колкую боль в боку.

— Ноги… Сейчас отвалятся… — задыхаясь прохрипел Вася.

— Давай держись. Чуть-чуть осталось, — подгонял его я сзади, — еще метров двести.

Дорога огибала гору, а сержанты повели нас немного в сторону, под большое кривое дерево, растущее у подножья. За спиной раздался глухой грохот. Обернувшись, я увидел, как повалился один из подотставших бойцов. За ним другой и еще один. Бодрых тут же подскочил к ним, стал пинать по сапогам, матюкать и требовать подняться.

Пендалями он все же смог вернуть их в конец строя.

— Все! — белобрысый достиг дерева. — Отдых три минуты!

Казалось, он почти не устал. Даже пот на лбу не выступил. Остальные трое сержантов приблизились к нему. Бодрых даже, будто бы потешаясь над нами, закурил.

Солдаты остановились. Кто-то повалился на землю, кто-то на колени. Я не остановился сразу, через силу пошел еще десяток другой шагов, чтобы восстановить дыхание. Мы были только на полпути к финишу. Хотя я почти уверен, что остальные бойцы тешат себя надеждой, что обратно им разрешат просто пойти пешком.

— М-да… — Протянул белобрысый, — с вами, ребьзя, работать и работать.

— Антоха, да ты глянь на них, — рассмеялся — Валяются в пылюке, как горные бараны!

— А мы с тобой, Гриша, не валялись? — С укором сказал ему белобрысый сержант, названный Антоном.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться! — Набрался наглости Дима.

— Что такое? — кивнул ему Антон.

— Обратно мы как? Пешком?

Антон ему не ответил. Он глянул на свои командирские.

— Закончить отдых! — Крикнул старший сержант, — к учебному пункту бегом марш!

— Слышали! Ану подняться! — Орал Бодрых, — подняться, кому сказано⁈

На обратном пути вчерашние призывники совсем размякли. Старший сержант Антоха даже немного скинул темп, чтобы сохранить хоть какое-то подобие строя в заставе.

— Я… Я щас сдохну… — Простонал Вася.

Он был тяжел и массивен. Явно бегать не привык. Но держался молодцом. Старался сохранять общий темп, идя передо мной.

— Скоро… Скоро закончим, — отрывисто, чтобы сохранять дыхание, проговорил я.

Дима отстал сильно. Мамаев и вовсе плелся вконец, постоянно слушая ругань Бодрых.

Внезапно, Вася споткнулся, вещмешок съехал ему на живот, и он чуть было не упал. Я тут же потянул его за одежду, стараясь сохранить равновесие. Строй поломался, и справа от нас, в середине, кто-то все же рухнул на землю. Тут же получил пачку матюков от сержанта, бежавшего справа.

— Стой, Вася, — проговорил я, стискивая зубы.

— Ноги ватные, — глотая воздух, ответил он.

— Ща, давай сюда.

На бегу я стянул с Васька вещмешок, повесил себе на плечо. Потом подлез ему под руку, чтобы поддержать.

— Давай, боец. Бежать надо, — строго сказал ему я.

Вдвоем мы почти сразу подотстал. Оказались сзади, вместе с плетущимся Мамаевым и еще парочкой отставших перед нами.

— О-па! Какие люди! — Услышал я ехидный голос Бодрых. — Чего?.. Тяжеловато?..

Бодрых тоже уже подзапыхался, а на лбу сержанта выступила легкая испарина. Однако бежал он по-прежнему легко.

Я ничего не ответил, стискивая зубы. Вася Уткин просто уставился вверх, словно мертвый, и только и мог, что бежать и хватать ртом воздух.

— Дружок на дно тянет, да, Селихов? — Спросил с издевкой сержант.

— Вы тоже, смотрю, устали, товарищ сержант, — проговорил я. — Под ноги смотрите. Упадете еще.

Бодрых пару мгновений бежал рядом с угрюмой рожей и молчал. а потом вдруг крикнул:

— Мамаев!

— Й… Я…

— Вещмешок сюда!

Мамаев прямо на бегу стянул с себя вещмешок и передал его сержанту.

— Ну чего ты, Селихов? Типа сильный? Ну на!

С этими словами сержант накинул ремень мамаевского мешка мне на шею.