На афганской границе

Глава 5

— Заворачивайте, — я пожал плечами, — что ж поделать? Приказ есть приказ.

Старлей нахмурил реденькие бровки, глянул на меня злобно. Мне показалось, что он даже скрипнул зубами.

— Да только замену вам никто искать не будет. Времени на это нет. Раз вы сказали нам, что отправка утром, то сроки у вас нехило поджимают.

— Ты чего, забыл, с кем разговариваешь⁈ — Снова взорвался старлей, — забыл, где находишься⁈ Да я тебя, за уклонение от службы в тюрягу засажу так, что ты баланду до ишачий пасхи хлебать будешь! Прям щас вызову дежурного, что б тебя на губу отправили!

Лейтенант орал, а я, все это время, спокойно смотрел ему в глаза. У Машко снова покраснел, на лбу и шее набухли вены. Глаза покраснели от капилляров.

— Ну, чего молчишь⁈ — Зло крикнул он, окончив свою тираду.

— А чего мне сказать? — Пожал я плечами. — Мы оба знаем, кто получит по шапке, если команду не отправят всрок.

— Пошел вон! — Рыкнул он.

— Есть, пойти вон, — я пожал плечами и встал. Направился на выход.

— Нет, стой. — Отдышавшись, позвал меня старлей.

Я обернулся.

На Машко не было лица. Мгновение назад красный как рак, старлей побледнел. Устало откинулся на кресло и потянулся под стол. Достав сигареты, закурил.

Я прекрасно понимал, что Машко ничего мне не сделает. О том, что команду он проверяет в впопыхах и сильно торопится, знали мы оба.

Я вот, знал причину этого из Сашкиного письма, которое прислал он мне в учебку, еще в прошлой жизни. Сашка рассказал, что перед отправкой всю ночь их таскали к старлею-покупателю. Что офицер торопливо проводил с призывниками личные беседы.

У старлея было три дня с момента вверения ему команды, чтобы утвердить личный состав. Да только Сашка поведал о слухах, что ходили про старлея. Будто он направился в командировку в Краснодар не зря. Уверив начальство в том, что поспеет в срок, старлей приехал в город и двое суток сидел у молодой жены, упрямо отказывавшейся отбыть с Машко в таджикскую глушь.

Не ожидал старлей, что ему придется менять кого-то из призывников. Потому, наехав на меня, Машко оказался в тупике.

— Значит, ты — Александр Селихов, младший брат Павла Селихова? — Спросил он серьезно.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

Машко вздохнул, струсил на пол сигаретный пепел. Он внимательно посмотрел мне в глаза. Я взгляда не отвел.

— Ладно. Брату скажи, чтобы лишнего не болтал, если че.

— О чем это вы? — Изобразил я удивление.

— Да так, ни о чем, — угрюмо ответил старлей. — Иди. Отправление завтра в шесть утра. Поедешь служить на Советскую границу.

— Паша… Паш, проснись…

Сашкин тихий шёпот вырвал меня из беспокойного сна. Я продрал глаза. Увидел усталое и сонное лицо брата.

— Нас уже отправляют, — хрипловато сказал он.

Я быстро встал с кровати, силой воли изгнав остатки сонливости из тяжелой головы.

— Ну вот мы с тобой и расстаемся, — Сашка натянул свитер, уселся на мою кровать, чтобы надеть ботинки. — Подумать только, всю жизнь мы с тобой бок о бок, и тут на тебе.

— Ничего, Саш, привыкнешь. Будем с тобой связь поддерживать. Письма друг другу писать.

Сашка встал. Во взгляде его я увидел горечь. Горечь оттого, что надо ему расставаться с человеком, с которым с пеленок он плыл по жизни в одной лодке.

— Чего вылупился? — Улыбнулся я, — сюда иди, дубина ты стоеросовая.

С этими словами я встал и крепко обнял брата. Обнял так, как хотел обнять с того самого момента, как вновь увидел Сашку живым. Он ответил мне тем же: до хруста стиснул мне спину. Мы расцепились.

— Не понимаю я, как ты все помнишь наперед, — признался Сашка, — но все, что ты говорил, все сбылось. Это выходит, нам с тобой и правда Афган?

— Правда, Саша.

Брат поджал губы и неуверенно отвел взгляд. Горечь разлуки теперь отразилась еще и на его молодом светлом лице.

— Ничего страшного, Саня, мы ж с тобой Селиховы. Мы везде сдюжим, — сказал я с улыбкой и положил руку брату на плечо.

— Ты, главное, вернись живым, Пашка. С целыми ногами и руками. Вот это щас для меня главное.

— Вернусь. Не переживай. И ты вернешься, уж я-то знаю.

Сашка робко улыбнулся.

— Где наша не пропадала? — Я рассмеялся сдержанно, — уж если мы Семку Мухина и пятерых его ребят уделали, тогда, в восьмом классе, помнишь?

— Помню, — улыбка Сашки стала ярче. — Вдвоем на пятерых.

— Ну. Тогда что нам Афган?

— По плечу.

— По плечу, — согласился я.

— Э, братья-акробатья, — подошел ефрейтор, тормошивший до этого других отбывающих, — кончайте прощаться. Машина ждет.

— Ща, бегу, — буркнул Сашка.

Ефрейтор глянул на Сашку недоверчево, и добавил:

— Шустрее.

А потом потопал между нарами, подгонять остальных, кто собирался.

— Ладно, побегу, — Сашка накинул куртку, хотел было уже отправиться к каптерке, но замер.

— Паш?

— М-м-м-м?

— А правильно ли это?

— Что?

— Что мы с тобой на этот хитрый фортель пошли.

— Ты ж всегда хотел в ВДВ, — улыбнулся я.

Он покивал.

— Спасибо, — сглотнул Сашка тяжелый ком. — но разве тебе самому не хочется…

— Не хочется. Иди.

Сашка поджал губы, кивнул. Побежал в открытую каптерку за своей сумкой. Я наблюдал, как прапор построил всю команду в коридоре, за дверью казарм. Потом их повели на плац.

Я медленно, чтобы не разбудить остальных, пробрался к маленьким окнам, что глядели во двор сборного пункта. На плацу ребят уже ждал автобус З8АС. Свет фонарей, смотревших на машину со здания казарм, освещал ее мокрый от дождя зеленый кузов.

У машины их уже ждал майор Сапрыкин со своим лейтенантиком. Команду построили, несколько раз пересчитали, и призывники стали грузиться в автобус. Спустя полминуты, его двигатель рыкнул, и З8АС покатился по плацу, миновал ворота и исчез в темноте краснодарских улиц. Я наблюдал, как часовые закрыли за ним массивные створки ворот.

— Ну все, Сашка, — прошептал я тихо, — я сделал все, что мог. Теперь уж и ты меня не подведи. Выживи.

В автобусе шумело. Старлей Машко ругался на призывников, подгонял оставшихся ребят занять свои места в автобусе.

Я вошел и сел одним из первых. Занял крайнее заднее место. Вася Уткин приземлился рядом, устроил свой баул на коленях.

— Ну что, Саш? — Обратился он, — увезли братца твоего?

— Увезли. Час назад.

— Серегу тоже, — пробасил здоровяк немного обиженно. — Даже не попрощался, сучек. Обиделся, что я к вам с братом подсел. Я ему талдычу: ты им спасибо скажи, что тебя осадили. А он, знай, только и болтает про то, как ему западло у всех сигареты стрелять. А все равно ж стрелял.

— Скоро бросит, — улыбнулся я. — Побегает чутка по полигонам и бросит.

— Да ну, он с двенадцати лет, как паровоз.

— Э, слышь, паря, — вдруг раздался нахальный голос.

Это позвали щекастого Мамаева, усевшегося на сидение перед нами.

— А? Чего? — Испуганно пискнул Мамаев.

Окликнул его здоровенный полноватый детина, имени которого я не знал. Да и не общался я с ним, в общем-то.

Не очень высокий, но широкий в теле парень носил свитер, под ватную фуфайку и наполненные в ляхах брюки-клеш, которые, будто бы были ему узковаты. У здоровяка было овальное, с округлыми чертами лицо и нос картошкой. Коротко остриженные черные волосы топорщились ежиком.

За спиной здоровяка были еще два парня: жилистый, похожий на беспризорника с бандитской рожей, и другой, рыжий, с обильно посыпанным веснушками лицом.

— Да хотел поинтересоваться, — изображая воспитанность, нахально продолжал круглолицый, — место нам с пацанами не уступишь?

Мамаев удивленно заморгал, не зная, что ответить.

Рыжий с беспризорником посмеивались за спиной круглолицего. Вальяжно стояли руки в брюки.

— Ты войди в положение. Нам просто спереди ехать неудобно.

— Ага, — встрял беспризорник, — укачивает.

— Да не вопрос, пацаны, — заискивающе развел руки Мамаев, — ваще не вопрос. Садитесь, конечно.

Он подвинулся, прижавшись ближе к окну.

— Да ну не. Мы вчетвером на лавку не влезем, — кивнул ему круглолицый, — а я, с моими товарищами, ну никак расставаться не могу, сам понимаешь. Дружба!

Мамаев растерянно поглядел по сторонам. Потом молча выполз со своего места, встал, беспокойно оглядываясь. Довольная троица загрузилась на его лавку, зашепталась.

— Э! — Свистнул я легонько, привлекая его внимание. — Садись тут. У нас еще место есть.

Большинство ребят уже расселись и заталкивали свои сумки под сидения. Мамаев неуклюже стал пробираться к задним местам, присел третьим на нашу лавку.

— Спасибо! Спасибо, пацаны!

— Зря ты им уступил, — пробурчал Вася Уткин.

— А? — Не понял Мамаев.

— Зря, говорю, уступил.

— Да мне несложно, — рассмеялся он, как бы оправдываясь. — Человека, вон, мутит в машине. Как же ему не помочь?

— Никого из них не мутит, — сказал я.

Нахальная троица сидела прямо перед нами. Они шептались, посмеивались, брынчали под лавкой стеклом. Наверняка бутылкой водки, которую, они раздобыли неизвестно где. Впрочем, я почту сразу узнал, откуда у них взялась синька.

— Все вокруг колхозное, все вокруг мое! — Хвастался своим дружкам круглолицый.

— Ну, — подтвердил беспризорник, — а че каптер ее бросил на самом видном месте? Теперь, небось, ломает голову, куда делась.

— Да ладно, он же сказал, что мутит, — Мамаев глянул на меня наивным, почти детским взглядом.

На это я ему ничего не ответил. Стало мне очевидно, что если щекастый парнишка и дальше будет под всех прогибаться, самые мурые будут на нем ездить, как только можно.

Благо, дедовщины в то время в погранвойсках почти не было. По крайней мере, в заставах на афганской границе. Все, попав туда, быстро понимали, что тут идет война. Что с тем «духом», которого ты сегодня чмыришь, завтра можешь оказаться в одном окопе. И будете вы вместе стоять против других, афганских духов, которых так просто уже не зачмырить. А вот учебка — дело другое.

Значило это, что Мамаеву будет не легко в погранвойсках. Нет, солоно он, за свой мягкий характер, хлебнет как надо еще на учебном центре.

Автобус тронулся, и мы поехали на вокзал. Уже минут через десять уже не гражданские, но еще не военные, наполнившие автобус, захрапели. Стали досыпать, пока есть время.

Я не спал. Думал. Скоро я окажусь в учебном центре, затем отправлюсь на заставу. Предстояло мне ни много ни мало, а выжить, раз уж занял я братово место. Но это только полбеды.

В своих мыслях я уже окрестил четырнадцатую заставу Шамабад печально известной. А все потому, что она такой и была. Не пройдет и месяца, после исчезновения брата, как духи обстреляют заставу из минометов с противоположного берега Пянджа. Следом переправятся через небуйную в этих местах реку их штурмовики, и на заставе завяжется жестокий бой, в котором погибнет много славных ребят. В том числе и почти весь офицерский состав заставы.

А все для того, чтобы под шумок другая банда духов пересекла границу и вышла к Даштиджумскому ущелью, которое прикрывал собой левый фланг участка заставы Шамабад.

Через ущелье духи легко могли углубиться на территорию СССР, в самый тыл пограничного заслона. А там уже, бог знает что им было нужно.

Еще в своей прошлой жизни не раз и не два обращался я к любой информации, которую мог найти о тех событиях. Позже, уже в десятых годах, когда стал я с интернетом на ты, нашел много интересного.

Сейчас я знал ход боя при Шамабаде почти досконально, благо сведений о нем было много. Знал, что духи тогда, перед нападением, долго хитрили, стараясь водить местных особистов за нос: кормили дезинформацией, ходили в ложные вылазки, чтобы отвести внимание погранцов. Даже обстреляли соседнюю тринадцатую заставу «Хирманджоу» с теми же целями.

В общем, наши «западные друзья» неплохо так поднатаскали местные банды моджахедов. Казалось мне, что была в этом какая-то системность, а может, даже и план. Это был пазл, большую часть кусков которого я не видел.

Кроме того, из головы у меня не уходила идея о том, что пропажа Сашки в те годы была прямо связана со всеми последующими событиями. Раз уж мне выпал шанс заново прожить жизнь, то будет теперь возможность и во всем разобраться.

В половину седьмого утра нас высадили на вокзале «Краснодар 1». Билеты, как я понял, на всю команду старлей купил заранее.

Высадившись из машины, нас построили, Машко нас снова пересчитал и повел в здание вокзала. Оно, построенное в стиле «Сталинского ампира» венчалось высокой башней с часами.

Мы прошли в большой сводчатый зал, из него к путям, а оттуда к платформе номер два, где нас уже ждал поезд.

Никто из призывников, конечно же, не знал, куда мы едем. Ни старлей, ни его сержант с птичьей физиономией, не спешили рассказывать, где лежит конечная точка нашего пути. По этому поводу в команде строили догадки и предположения.

Еще в здании к некоторым из призывников прилипли провожающие. Мамки, папки и братья с сестрами тащились за нашей командой, и лейтенант не успевал их отгонять.

— Товарищи провожающие! — Кричал он, — времени нету, попрощаетесь на платформе!

У поезда нас построили, снова пересчитали, и лейтенант сунул проводнику — мурого вида армянину, билеты. Армянин принялся пересчитывать нас, что называется, «по головам», а после отправил в вагон.

— Федечка! Федя!

Я обернулся на зычный голос, ярко выделявшийся в вокзальном гуле. Кричала полная женщина, бежавшая по железнодорожному переходу. Немного поотстав от нее, важно топал пузатый мужчина, с пушистыми усами.

— Ма! — Кинулся к ним Мамаев.

— Федечка! — Маманя прижалась к сынку, стала целовать его лицо, куда попало.

— Света, ты давай не надо, — бурчал ей усатый мужик, — ну чего ты?

Женщина, казалось, его и не слушала, только наставляла Мамаева, сунув ему большую сумку, как я понял, с едой:

— Вот тут и яйца вареные и курочка! Ты ешь сам, ни с кем не делись, а то отымут!

— Ага, хорошо, мам, — соглашался на все щекастый Федя Мамаев.

— Жрать хочется, — пробурчал Уткин, наблюдая за этой сценой.

— Тебя не провожают? — Спросил я.

— Не-а, — как-то печально ответил он.

Спрашивать почему, я не стал, Вася добавил сам:

— Да некому меня провожать. Детдомовец я. А твои чего?

— Мои уже проводили, — с теплотой в голосе сказал я, — дома. Ну и хватит уже.

Когда старлей разогнал провожающих и стал грузить нас в вагон, тот оказался пустым. Хотя снаружи и было холодновато, в плацкартнике стоял затхлый воздух. «Качественный» запах носков и немытых тел ударил в нос.

По местам нас рассадили быстро. Мне повезло. Досталось купейное место, нижнее левое. За две «купешки» от нас расположилась веселая компания, согнавшая Мамаева с его места в автобусе.

Хоть сначала их и рассадили вразнобой, хитрецы быстро поменялись местами с другими призывниками, пока старлей ушел к проводнику. Сержант же, оставшийся ждать с нами, кажется, не возражал.

Правда, чуть позже с ними произошел небольшой скандал. Старлей, по пути в другой вагон, где у него было купе, застукал троицу за распитием спиртного. Те, явно не отличаясь умом, решили бахнуть прямо сейчас, видать, что б лучше спалось. Машко наорал на них и отобрал бутылку, погрозившись вылить содержимое в унитаз. Правда, не вылил. Я видел, как он припрятал водку под шинель и благополучно покинул вагон.

— Во, вытворяют, — сказал мне тот самый смуглый худощавый парнишка, что на плацу рассуждал про таджичек и славяночек. Ему досталось нижнее место напротив.

— Хоть бы до обеда подождали, — добавил он, понаблюдав, как Машко отбирал бутылку. — А бутылочку-то, припрятал. Видать, чтоб не заскучать.

— Скучать ему тут не придется, — суховато ответил я.

— О, а я тебя помню! Ты ж из этих, из братьев-близнецов, что тому белобрысому сигареты растоптали.

Я хмыкнул.

— Слышал уже?

— Ага, — покивал тот, — Знаешь, какой белобрысый злой ходил? Ну прям как собака.

— Ниче, ему полезно будет, — улыбнулся я.

— А меня Димой зовут, — смуглый протянул мне тонкокостную руку, — Ткаченко.

— Саша Селихов.

— Ну, будем знакомы, Саша. Кстати, ты мне скажи, у тебя три рубля есть?

Ответить на этот вопрос я не успел, потому что к нам притоптал Вася Уткин.

— Ну чего у вас тут? Свободно? — Спросил он.

— Свободно, — я кивнул. — Наверх запрыгивай.

Когда Васька разместился, Дима немедленно осведомился, есть ли у него три рубля. Вася ответил что есть.

— А тебе это зачем? — Спросил он, подсаживаясь на нижнюю, ко мне.

— Ну как зачем? Что б нам с вами, мужики, в поезде ехать было веселее!

Поезд тронулся, и мы почувствовали характерный толчок. Спустя минут двадцать пути, лейтенант разрешил нам поспать. Все стали укладываться.

Когда я проснулся, навскидку было часов девять утра. Солнце, висевшее низко над горизонтом, в прогалине туч, ярко слепило через окошко. В вагоне было бы тихо, если б не гул колес поезда.

К моему удивлению, Дима не спал. Он раскладывал какой-то карточный пасьянс на приставном столике.

— О, проснулся? — Спросил он с интересом. — Ты как? В карты играешь?

— А не боишься, что попадешься? — Ответил я.

— Ай… — Дима отмахнулся. — Это у меня старая колода, еще со школы. Уж если на девятке не отобрали, то тут и подавно.

На это я только пожал плечами. Встал и потопал к умывальникам, чтобы освежить лицо, ну и заодно заглянуть к проводнику за открывалкой для консервов. Все же, как ни крути, а есть хотелось.

— Слышь, паря, — одернул меня кто-то, когда я протискивался между купейными местами и боковушками. — Ты куда? Не до проводника?

Оказалось, зовет меня именно тот, круглолицый. Его компания уже сидела внизу и покуривала прямо в вагоне. Только один призывник, что явно не крутился у них в компании, все еще спал на верхней полке.

— А что ты хотел?

— На вот, — он сунул мне несколько трехрублевых купюр, — метнись-ка, купи нам пузырь у проводника. Тебе ж все равно в ту сторону.

Его дружки ухмыльнулись. Великовозрастный беспризорник даже почему-то мерзковато захихикал.

— Надо водки? Сам сходи.

Круглолицый помрачнел. Ухмылки сдуло и с лиц его дружков.

— Ну тебе что, впаду товарищам помочь? Метнись. А то мы еще не расходились. Рано.

С этими словами круглолицый потянулся до хруста в суставах.

— Ну вот как раз и расходишься, — бросил я и просто пошел дальше.

Почувствовал, как по моей спине зашарил враждебный взгляд круглолицего.

На обратном пути я встретил Мамаева, он шел к проводнику, теребя в руках несколько купюр, и выглядел при этом каким-то взволнованным.

— О! Сашка, здорово, — как-то повеселел Мамаев, — а я все не видел, куда ты сел. Решил, что в самом носу вагона поселился.

— Нет, в середине.

Я глянул на холеные ручки Мамаева. Он нервно теребил несколько трехрублевок, беспокойно потерял купюры большим пальцем.

— За водкой, что ли? — Спросил я.

— Ага, — тихо ответил Мамаев и оглянулся. — Да пацаны попросили сходить. А мне-то что? Мне несложно. Я все равно собирался пойти умыться.

— Очередь там.

— Ну ничего, я подожду!

— Ты сам-то пьешь?

— Да… да не очень, — растерянно пролепетал он.

Я нахмурился. Признаюсь, был этот Мамаев похожим на Сашку. В детстве, лет до десяти, Сашка тоже был робким и закрытым. Как бы это сейчас сказали «Маминым». Часто мне приходилось защищать младшего брата и в детском саду, и в начальной школе.

Это я все детство был с шилом в одном месте, дворовый, что называется пацан. К папке на гараж часто ездил, а Сашка вот не хотел. Стеснялся.

Благо потом брат поменялся. Стал больше времени со мной проводить, посмелел, драться научился. Уж тогда мы с ним стали друг за друга по-настоящему стоять, если надо.

А Мамаев, несмотря на вполне совершеннолетний возраст, вел себя на манер того самого маленького Сашки. Робость и неуверенность в своих силах так и плясали в испуганных глазах Федора.

Во мне что-то щелкнуло. Решил я, что один, в суровой действительности армии, да тем более на Афганской границе, может этот растяпистый парень и пропасть. Да нет, точно пропадет, если позволяет всем на себе ездить.

— Тебя заставили сходить за синькой. Так?

Сашка смущенно опустил взгляд.

— Ну… Ну а че? Мне несложно.

— Так. Дай-ка мне деньги сюда.