На афганской границе

Глава 12

Меня потянуло вперед, когда мешок поехал с плеча на живот. Вася Уткин чуть не сполз с моего плеча и спотыкнулся о собственную ногу. Я напрягся, стиснул зубы, и мы устояли.

— Силач-силач, — ухмыльнулся Бодрых и поддал темпу.

Он обогнал нас, подбежал к следующему отстающему.

— Солдат, мешок сюда!

Боец с трудом, не прекращая бега, снял мешок, передал сержанту. Тот, замедлился, подождав нас с Уткиным.

— Солдат… должен стойко переносить тяготы… и лишь военной службы, — сбивая дыхание, проговорил Бодрых, а потом снова попытался навесить на меня чужой вещмешок.

«Ну сукин сын… — подумал я, — щас ты у меня сам тяготы и лишения будешь выносить…»

Я сделал вид, что мы с Уткиным падаем, чуть-чуть подался вперед, стараясь не уронить товарища. Уткин резко отставил ногу, чтобы устоять, и Бодрых, как я и планировал, споткнулся об нее.

Сержант запутался в собственных сапогах, чужой вещмешок перевесил его вперед, и тот, смешно вращая руками, повалился в песок дороги.

Бойцы, бежавшие перед нами, оглянулись на сержанта. Кто-то даже остановился, не зная, нужно ли ему отделяться от строя, чтобы помочь командиру.

— Я ж говорил, товарищ сержант, — бросил я ему через плечо, подтягивая Уткина, — под ноги смотрите! Упасть можно!

Бодрых выматерился, вытер грязную от песка физиономию рукавом. Сержант, что бежал справа, крикнул:

— Не сбавлять темп!

Сам же он отстал, пошел к Бодрых шагом. Что-то ему сказал и тот с трудом поднялся, отряхнулся, зло бросил что-то в ответ, осматривая содранные ладони. Потом вместе они побежали догонять заставу, и оба заняли свои места.

Бодрых прихрамывал. Он хотел было догнать бойца, у которого позаимствовал вещмешок, но не смог. Вместо этого, обреченно закинул его себе за плечи, да так и бежал до самого учпункта.

Когда мы вбежали в ворота пункта, белобрысый старший сержант Антон скомандовал:

— Отдых, три минуты. Потом строится.

Некоторые измотанные внезапным марш-броском бойцы повалились прямо на плац. Сержанты заставляли таких подниматься на ноги.

Я стянул Уткина с плеча, и здоровяк, стараясь держаться на ногах, согнулся, переводя дыхание.

— Ух… Вот уж мне эти бега… — Бурчал Вася.

— Бегать придется много, — заметил я, стараясь глубже дышать, чтобы восстановиться.

— Мужики! Мужики, есть у кого-нибудь прикурить⁈ — Орал Дима, хлопая по своим пустым от сигарет карманам, — мужики⁈

Злой как собака Бодрых тем временем приблизился. Он все еще был грязным от песка. На вспотевшем лбу запеклась пыль. На скуле после падения осталась неприятная ссадина.

— Селихов! — Зло крикнул он. — Ты это специально⁈

— О чем это вы, товарищ сержант? — Изобразил я удивление, возвращая Мамаеву его вещмешок.

— Ты мне под ноги Уткина кинул!

Я округлил глаза в притворном удивлении.

— Да ну, че вы? Я сам, чуть было не грохнулся. Еле на ногах устоял. Вот, сам теперь удивляюсь, как это у меня так вышло, с товарищем да с чужими мешками на плечах⁈

— Застава! Стройся! — Скомандовал добрый старшина Маточкин.

Бодрых услышав это, казалось, стал еще злей, но пошел занять свое место в строю.

— Сука… Часы разбил… — громко сказал он, уходя, и выматерился, но уже тише.

Заставу построили на плацу.

— Смирно! — Крикнул старшина, когда к нам подошел… Машко.

— Товарищ старший лейтенант, — стал отдавать рапорт он, взяв под козырек, — учебная застава, с целю проведения занятий по физической подготовке, построена!

— Физической подготовке? — обреченно бросил шепотом вымотанный Мамаев.

— Вольно, Коля, — распорядился Машко.

— Вольно! — Крикнул старшина.

Вот так номер. Выходит, Машко не только наш «покупатель», а вдобавок еще и командир учебной заставы. Предвкушаю, на учпункте весело будет нам обоим.

Машко кратко бросил взгляд на построенных бойцов заставы. На мне остановился на мгновение и помрачнел.

Выглядел он хоть и опрятно, но все же уставшим. На молодом лице лейтенанта горели большие круги под глазами.

— Штат сформировали? — Спросил Машко.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — отрапортовал Маточкин.

— Хорошо. Пусть дуют на занятия.

После он перекинулся с прапором парой слов. О чем конкретно шла речь, я не слышал.

Позже нас повели в спортивный городок. Позавтракать нам сегодня не обломилось, и от этого Мамаев выглядел унылее, чем, казалось бы, любой другой боец с заставы.

— Парни, у вас курево есть? — Спросил Дима, когда мы разделились по отделениям, чтобы начать занятия по физподготовке.

Бодрых повел наше отделение к турнику. Значит, первым упражнением для нас будет турник.

— Да я сам у тебя хотел спросить, — пожаловался ему Вася Уткин. — Я-то свое выкинул.

— На ребят, — скромно сказал Мамаев, вытягивая спички и свои сигареты. — Жрать хочется, хоть сигареты лопай.

Не успели ребята закурить, как тут же появился отходивший к белобрысому старшему сержанту Антону, сержант Бодрых.

— Отставить! — Крикнул он и выхватил из Диминцх губ сигарету, растоптал. — Нашли время курить. К выполнению упражнения стройся!

Мы выстроились в очередь, и Бодрых, вальяжно, словно боевой петух, подошел к снаряду.

— Ща батя покажет как надо, — сказал он и осмотрел свои драные после падения руки.

Тем не менее, Бодрых прыгнул на турник и подтянулся раз пятнадцать. Я думал, он станет потом крутить подъем с переворотом, но не стал. Поберег ладони.

— Видали? — Спрыгнул он и снова уставился на закровоточившие руки, однако тут же одернул себя и убрал их за спину. — А я вот вижу, что если из вас, дай бог, хоть трое-четверо так смогут, и то будет хорошо. Остальные же — ну мешки с говном. Издали видно.

Он глянул на первого.

— Боец, фамилия.

Высокий, но худощавый парень, одетый сейчас, как и мы все, в одни только галифе и майку, представился.

— Давай на турник. Ща посмотрим, шпала, че умеешь.

Парень подтянулся восемь раз и Бодрых немедленно его зачмырил. Так продолжалось почти с каждым, кто шел передо мной.

— Ну че, Машко, как на должности? — Услышал я за спиной отголоски чужого разговора. Обернулся.

За низкой, выкрашенной зеленым изгородью спортгородка, стояли два офицера. Одним был старлей Машко, шедший куда-то по своим делам. Другого я не знал. Однако на вид было ему не больше тридцати пяти лет. Высокий и широкий в плечах офицер, носил парадный китель и фуражку. У него было узковатое очень загорелое лицо и густые черные брови.

— Осваиваюсь, товарищ капитан, — пожал плечами Машко. — Я ж первый раз учебной заставой командую.

— Ниче. Привыкнешь. — Как ребят своих оцениваешь?

— Да, пока что никак, товарищ капитан. Только вчера с поезда. Не спал. Ознакомился вот с личными делами состава. Наблюдаю.

Капитан кивнул на нас.

— Это твои там?

— Ну.

— Ну давай я тоже понаблюдаю.

Тем временем пришел черед Васьки Уткина. Он был тяжел и много весил, хотя толстым его назвать совсем уж никак было нельзя. Вася выдержал десять повторений.

— Я думал, ты будешь покрепче, — Бодрых заглянул ему в глаза снизу вверх. — А все туда же. Без пяти минут шланг!

Настала и моя очередь. Когда я подошел к турнику, сержант помрачнел.

— Ты ж у нас, типа, сильный, Селихов, а? Ну давай, покажи, чего ты на турнике умеешь.

— Отсчет вслух начинайте с пятнадцатого повторения, — холодно проговорил я.

Потом я поплевал на руки, растер и хлопнул. Прыгнул на перекладину. Сержант, темный лицом, мрачно наблюдал за тем, как я, повторение за повторением, подтягивался. Казалось, он все ждал, когда ж я провалюсь. Потом стал монотонно считать:

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

Когда дошел до двадцати пяти. Я спрыгнул с турника. Со значением глянул на сержанта.

— Так любой дурак сможет, — буркнул он.

— А вы сможете? — ответил я холодно.

Бодрых нахмурил брови, бросил взгляд на остальное отделение и потом яростно зашипел:

— Приступить к подъему с переворотом, боец.

— Сколько надо? — Пожал я плечами, встряхивая подусдавшие руки.

— Норматив в сапогах — десять раз.

«Я помню», — чуть не вырвалось у меня, но я сдержался.

Просто молча прыгнул на перекладину и сделал тринадцать. Злой как собака Бодрых ничего не ответил. Только бросил:

— В конец строя, боец. Следующий!

— Боец, стой, — вдруг раздался чужой голос.

Все глянули на его источник. Капитан и Машко топали к нам.

— Смирно! — Вдруг крикнул сержант, и сам стал в строевую стойку.

Также выстроилось все отделение, ну и я тоже. Были мы без головных уборов. Шапки оставили на лавке, у турников. Потому отдавать честь конечно же, не стали.

Машко с Капитаном подошли. Последний смерил меня любопытным взглядом.

— Вольно. Бодрых, как ребята твои? — Спросил капитан.

— Слабоваты, — пожал плечами сержант. — Ну оно и понятно. Первый день в пункте, так сказать.

Дерзкая манера речи Бодрых тут же исчезла, словно ее и не было. С капитаном он говорил мягко и даже как-то заискивающе.

— Ну ничего, — продолжал он, — научим. А так, нормально. Дружные и меня хорошо принимают. На марш-броске показали себя сплочёнными. Помогали друг другу. Хотя, конечно, результат, мягко говоря, на троечку. Мне даже пришлось лично бойца одного чуть не тащить до учпункта. А то у него едва ноги не отнялись.

Проницательность моя меня не подвела. У Бодрых мало того, что спеси были полные кальсоны, так еще и язык брехливый. Хорошо хоть он не на заставе служит. А то была б там брешь в советской обороне с забавной фамилией Бодрых.

— Как зовут бойца? — спросил капитан у Машко.

— Селихов, товарищ капитан.

С этими словами Машко глянул на меня с подозрением, какое почти каждый раз возникало в его глазах, когда мы с ним встречались взглядами.

— Александр, — добавил старлей с каким-то недоверием в голосе.

Капитан задумался.

— Распорядись, Сережа, чтобы бойца освободили от начальной физподготовки, — Капитан глянул на меня. — Он и так молодец. Крепкий. Пусть больше бегает. Выносливость ему надо нарабатывать.

— Слушаюсь, — кивнул Машко.

— Ладно, пойду, — с этими словами, капитан отдал честь Машко, тот ответил, а потом чернобровый направился по своим делам.

— Приказ, в отношении бойца Селихова, слышал? — Вздохнув обреченно, спросил Машко у Бодрых.

— Так точно.

— Ну тогда исполняй.

— Есть.

Машко тоже пошел прочь, а Бодрых взглянул ему вслед какими-то преданными, почти щенячьими глазами.

Федя Мамаев застегнул галифе и вышел из уличного туалета. А потом почти тут же остолбенел.

Перед ним с нахальным видом стоял Бодрых.

— Ну чего ты, выссался? — Спросил он с ухмылкой.

— Да-да… — занервничал Мамаев, — товарищ сержант. Проходите.

— Почему не отвечаешь по уставу?

Мамаев потерялся еще сильнее, но все же сообразил вытянуться и ответить:

— Так точно… Выссался…

— Ну и молодец.

Мамаев торопливо освободил Бодрых проход. Сам было собирался уйти прочь, но сержант его остановил. Пусть Бодрых был ниже Мамаева на полголовы, но наглый вид сержанта, а также его решительный тон сильно напугали Федю.

— Стой-стой, дружок, — схватил он Мамаева за рукав. — Ответь мне лучше, вы с Селиховым же товарищи?

— Ну… Можно и так сказать, — несмело кивнул Мамаев.

— Очень хорошо. Надо, чтобы ты кое-что для меня сделал, щекастый.

С этими словами Бодрых ухмыльнулся. Мамаев опешил от страха.

— Но имей в виду, если струсишь, не сделаешь, что сказано, — он заозирался по сторонам, а потом подставил Феде под нос свой тонкокостный, но крепкий кулак, — весело тебе будет так, что завоешь.

Федор сглотнул.

— Значит, Мамаев, слушай, что мне от тебя надо…

— М-да… Щи, хер полощи… — протянул Дима, вылавливая из чашки ниточку недоваренной капусты, — хоть бы картошки побольше накидали. А то ну вода одна.

— А мне ниче, нормально, — возразил Васька, закладывая за обе щеки, — только маловато. Мне б таких три чашки.

Я набрал в ложку больше юшки, подхватил кусочек тушенки и отправил все в рот. Армейская еда… Не скажу, что сильно по ней соскучился, но ностальгия все равно поднакрыла.

В столовой было бы тихо, если б не лязг ложек и посуды. Усталые после марш-броска и тренировок бойцы, накинулись на то, что им дали. Пускай, многие крутили носом, мол еда — та еще мерзость, а все равно жрали с голодухи. Молодые организмы требовали калорий после тяжелой работы.

Старшина роты Маточкин, не спеша, обедал за отдельным столом, и, казалось, все его внимание было обращено только к еде.

Мамаев тем временем не ел. Хотя, это было весьма странно. Он сидел мрачный как туча, и помешивал суп ложкой. Бросал куда-то грустные взгляды.

— Чего не ешь? — Спросил его я.

— Ну почему же? Ем… — Замялся Федя и поторопился отправить ложку в рот. — Просто все болит, сил нет никаких. Будто зил переехал.

Когда перешли ко второму, я заметил, что Мамаев снова то и дело на кого-то поглядывал. Проследив за ним, увидел, что этим кем-то был Бодрых. Сержант, за соседним столом, неторопливо работал ложкой. Доедал свое второе: макароны по-флотски с тушенкой.

— Он тебе что-то сделал? — Спросил я у Мамаева.

— Кто? — Удивился тот.

— Бодрых.

Мамаев растерялся, и это показалось мне подозрительным.

— Не-не, Саша. Ничего не сделал. Ну так, накричал чуть-чуть. На марш-броске пинков мне от него досталось. Но ничего особенного. Все как у других.

— Точно? — С некоторым нажимом спросил я.

Зрачки Мамаева забегали, и он даже заерзал на лавке.

— Точно, Саша.

— Ну смотри, — недоверчиво проговорил я.

— Ты ж за меня в поезде заступался, — рассмеялся Мамаев нервно, — Я, Саша, знаю, что если что, могу у тебя помощи просить, и ты не откажешь. А Бодрых ничего мне не сделал. Совсем. Тут можешь не переживать.

— А я и не переживаю, — сказал я, набирая в ложку суп.

Мамаев грустно вздохнул. Я украдкой глянул на него. Продолжил:

— Мы с тобой земляки, Федя. Ты с Армавира, я с Красной. С одного района, считай. Оба с Кубани. А за земляков я привык стоять.

Ничего не ответив, Мамаев уставился в свою чашку.

— Вот вы мне скажите, — недовольно начал Дима, ковыряясь в макаронах, — у нас большая страна. Добра вокруг — завались. Леса, поля, недра ископаемые! Да мы, елки-палки, человека в космос первые отправили! В этом году олимпиаду принимали!

Вася недоуменно покосился на возмущающегося Диму. Я только хмыкнул.

— Ну неужели же нельзя собственную армию кормить нормально? Мы ж границу защищаем! Нас, таких важных людей, можно и мясом подкармливать. Да почаще!

— Можно, — пожал я плечами. — Да не нужно.

— Это еще почему? — не понял Дима.

Я хмыкнул.

— Вот привыкнешь ты тут к мясу, прости господи, пирожкам каким-нибудь. А на заставе такого не будет. В боевой обстановке — тем более.

— Так, пусть будет, — заключил Дима.

— Если придется землю афганскую топтать? В рейды, несколько суток на ногах или колесах. Там уж точно не будет. И что ты тогда делать будешь?

— Грустить, — понуро отозвался Димка.

— Вот именно, — кивнул я с ухмылкой. — А грустные солдаты и обязанности свои исполняют грустно. Плохо, то есть. Так что, Дима, все это нужно, чтобы солдат заранее привыкал к лишениям, которые могут возникнуть в боевой обстановке.

— М-да… — Протянул Димка. — На заставу выйдем, я себе в первом же наряде застрелю горного барана. Шашлыков нажарю.

Димка Ткачен смешливо покосился на меня и добавил:

— А с тобой не поделюсь. Больно ты умный.

На это я только сдержанно рассмеялся. Ткачен тоже прыснул в кулак, а за ним и Вася. Обед заканчивался. Впереди нас ждал долгий день учебных занятий.

Я дал из автомата Калашникова короткую очередь в туман. Маячившие там неразборчивая тень задрожала и тут же исчезла. Видимо, пораженный пулей дух упал куда-то между скал.

— Снял? — Спросил брат-близнец Сашка, залегавший рядом, за цепочкой больших и широких валунов, наполовину вросших в землю.

— Видать, да, — ответил я, стараясь не светить головой, — не выглядывай. У душманов снайпер работает. Вон из-за тех скал.

— Вот же, умудрились поотстать, — Сашка перевернулся набок, достал из самодельного подсумка на животе новый магазин, заменил. — Че теперь делать? Как догнать наших?

— Ниче, прорвемся, — покачал я головой. — Туман к ночи загустеет и выйдем.

— Окружат же…

— Не окружат, — покачал я головой. — Патроны, гранаты есть. А духи не знают, что нас тут только двое.

— Лучше бы нам…

Саша недоговорил. Вопреки моему приказу, он приподнял голову, чтобы выглянуть из-за укрытия. И тут же получил пулю. Брат упал рядом замертво. Я окоченел от неожиданности.

— Саша… — Прошептал я. — Сашка…

Ярость закипела в душе, я схватил автомат и поднялся в самоубийственную атаку, чтобы отомстить. А потом наступила темнота…

— Саша… Сашка, проснись… — позвал меня тихий голос.

Я открыл глаза. Вокруг было темно и спокойно. На двухэтажных койках спали бойцы. Кто-то бессовестно храпел.

Я сощурился, стараясь разлепить сонные глаза. Потом глянул на Мамаева, сидевшего у моей койки.

«Кошмар, — подумалось мне. — Это был всего лишь дурной сон».

— Ты во сне разговаривал, — прошептал Мамаев, удивленно уставившись на меня.

— Чего тебе надо? — Спросил я немного раздраженно, но потом тут же взял себя в руки. — Спи иди. Сколько времени?

Я глянул на свои часы, различил на циферблате зеленые черточки стрелок. Подходило два часа ночи.

Мамаев странно помялся, будто бы решаясь на что-то. Потом промямлил:

— Извини, что разбудил, Саша. Но мне помощь твоя нужна. Срочно.