— Зачем? — Испугался Мамаев.
— Дай-дай. Не отберу.
Мамаев медленно протянул мне трехрублевки.
— А теперь пошли к твоим новым дружкам.
— А пузырь где? — С наездом спросил кругломордый, когда мы с Мамаевым вернулись к их купешке.
— Чего такое, Сеня? — Подался к нему худощавый беспризорник.
Оба зло уставились на нас.
— Хотите водку жрать, жрите, — сказал я и кинул деньги на лежанку кругломордого, названного Сеней. — Нечего к другим цепляться.
Перепуганный Мамаев мялся у меня за спиной.
— А вон, видишь че, шкет? — Мрачно заговорил кругломордый, — товарищескую помощь нам отказываются оказывать. Нету в них духа коллективизма.
Он медленно встал, под мерзковатые смешки дружков.
— Значит, смотри. Давай я тебе кое-что объясню, умник ты наш…
С этими словами кругломордый взялся за пуговку, на воротнике моего свитера, стал ее шевелить.
— Короче…
Сеня не успел договорить. Я схватил ему руку, резко дернул, заломил, завел за спину.
— Ай, мля! — Крикнул он, когда я сильнее выкрутил ему запястье.
Друзья кругломордоко повскакивали со своих мест. Все вокруг, кто нас видел, напряглись: зашевелились или встали с лежанок. Испуганный Мамаев отступил на шаг.
— Пусти! Больно! — Орал кругломордый Сеня.
— Что, — начал я, — еще ни дня не отслужили, а уже под дедов косите?
— Пусти! — не унимался он.
Впечатлённые моей быстротой, его дружки не спешили вмешиваться.
— Значит, слушать меня сюда, — я заговорил командным тоном, — если еще хоть раз увижу, что вы кого-то под себя прогибать собираетесь, рожи разукрашу так, что мама родная не узнает, усекли?
Кореша кругломордого молчали. Сам он только постанывал и просил отпустить.
— Усекли, я спрашиваю?
— Усекли, усекли… — протянул кругломордый.
— Ну и отлично.
— Руку пусти…
Я толкнул Семена и тот бухнулся на свое место, чуть не задев великовозрастного беспризорника по прозвищу шкет. Все трое уставились на меня волками.
— Вещи твое где? — Обратился я к Мамаеву.
— Вон там, на верхней полке…
— Забирай. У нас место есть. С нами поедешь.
Мамаев поколебался полсекунды, потом полез наверх, забрал свои сумки.
— Спасибо… Снова ты меня выручаешь, — проговорил он тихо, когда мы отправились к своей купешке, — если уж по-честному, то как-то мне с этими троими неуютно было.
— Не научишься за себя постоять, так и будут на тебе все ездить, понял? — Спросил я.
— П-понял. Ну я ж человек мирный… Я…
— Ты в армии теперь, — обернулся я. — Так что придется научиться.
— Я постараюсь, — помямлил он, помолчав пару мгновений. — Но все равно тебе благодарен, что ты за меня заступился.
— Я хочу спокойно доехать хотя бы до пересадки, — уклончиво ответил я. — А эти трое черт знает что себе возомнили. А я очень не люблю людей, которые черт знает что о себе мнят.
— До пересадки? А что будет на пересадке? — Спросил Мамаев.
— Вот, тут падай, — я указал ему на свободное верхнее место, — спокойно пока мест поедешь.
— Саня, ты там чего? — Спросил Вася Уткин, когда пропустил меня к окошку. — Что там у вас за буча была?
— Да там, пацаны одни, — вместо меня стал отвечать будто бы посмелевший Мамаев, — стали нас с Сашкой заставлять, купить им водки. Самим лень идти, сидят да курят. Ну а Сашка и не согласился.
— Я было хотел помочь, — ответил Уткин, — да увидел, что у тебя, Сашка, там все намази, ну и лезть не стал.
— Правильно сделал, — ответил я, глядя, как за окном пробегает осенний желтый и полуголый лес.
Дальше ехали нормально, без «внештатных» ситуаций. Болтали, поиграли в дурака. Смуглокожий Дима, ближе к обеду, сбегал за водкой, на которую мы втроем сбросились. Ребята выпили, а я поддержал. Много пить я не собирался, так чуть-чуть. Чтобы не отбиваться от коллектива.
— Сержант сказал, к шести часам доедим до Волгограда, — начал Дима, занюхав рукавом очередные пятьдесят грамм. — Там будет пересадка.
— Никто не слышал, куда едем? — Спросил Уткин.
— Пацаны поговаривают, на Афганскую границу, — пожал плечами Димка. — Да только черт их знает, правда это, или брешут.
— Надеюсь, брешут, — вздохнул Уткин. — Там щас ой как неспокойно. Даже на границе.
Ох, Вася-Вася. Это еще мягко сказано, насколько неспокойно. Пока, конечно, пограничники по большей части оставались на границе. Территорию Афганистана топтали только немногочисленные сводные отряды, гонявшие там бандитов.
Только в восемьдесят первом году их реорганизуют, и по афганской земле покатятся на броне личные составы застав, соединенные в мотоманевренные группы. Это и можно считать тем самым моментом, когда пограничные войска поведут настоящие боевые действия.
— Ниче, скоро узнаем, — проговорил я, не желаю плодить новых слухов.
— А хорошо едем! Вагон, считай почти пустой! Только наша команда тут и сидит! — потянулся Дима.
— До поры до времени, — пробурчал Вася. — Сейчас, как будет пересадка, небось напихают нас в новый поезд, как селедку в банку. Вот тебе комфорт и кончится.
— Да это ладно, — отмахнулся Дима. — Главное, что б с нами дембеля не попали.
— Дембеля? — удивился Сережа. — А чего им с нами делать? Щас же не лето, не ранняя осень. Дембель уже все, дома сидит. Уже разъехался кто куда.
— Сейчас война, — сказал я. — Демобилизацию часто откладывают. Бывает, что летние служат до зимы. А Зимние и вовсе только в следующем году уходят.
— Во-во, — покивал Адрей, — Саша дело говорит. А я про них наслушался. У меня друг есть со школы. У него старший брат работает проводником.
— И че? Возил дембелей? — Заинтересовался Васек.
— Ну, — важно кивнул Дима. — Прошлым летом к нему набилось человек сорок в вагон. Да еще и водки с собой приперли… двенадцать ящиков. Так он перепугался так, что замкнул вагон и всю дорогу от них в своем закутке прятался.
Сережа хохотнул, сунул мне бутылку, но я отказался, отставил свой стакан.
— И не зря прятался. — продолжал Дима, — Дембеля напились, выбили окно, поломали унитаз, а дверь туалета вообще пропала, что ее ни в поезде, ни на станциях, ни на обратном пути не нашли. Рассказывал, тех дембелей на первой же остановке, после ихнего кутежа, милиция выводила. Нарядов двадцать туда приехало, чтоб их из вагона выковырять!
— Да иди ты, — заслушался Вася.
— Я те зуб даю!
— Во история, — Вася рассмеялся.
— Ну!
Поезд замедлился.
— Прибываем к станции, — сказал я, видя, что за окном появились приземистые домики какого-то поселка.
Спустя минуту, Старлей Машко зашел в наш вагон.
— Внимание, бойцы! Остановка двадцать минут! Кому покурить надо, или еще что, можно выйти на пятнадцать минут. За пять минут до отправки, что б как штык возле вагона! Всех пересчитаю! А кто отстанет, мне плевать как, но поезд будете своим ходом догонять!
Поезд остановился на небольшой станции маленького городка.
Вася приоткрыл окно, чтобы запустить свежий воздух. Во время пути открывать их не разрешали.
Под окно подковыляла какая-то бабушка с баулами. Поставив сумки, раскрыла их. В одной я заметил сушеную рыбу, в другой, как я понял, были то ли пирожки, толи пышки.
— Ну чего вы, сынки, — спросила она Васю, когда увидела в окне наши физиономии, — вы куда едитя? В армию, аль тюрьму?
— В армию, бабушка, — отозвался Вася с улыбкой.
— В армию? А пирожков вам не надыть? Теплыя!
Серега спросил у всех, не хотим ли пирожков. Никто желания так и не изъявил.
Команда, под присмотром уже слегка помятого сержанта с птичьим лицом, стала выгружаться из вагона. На лице некоторых призывников уже было ясно видно, что они под градусом, да только старлей не стал обращать на это внимания. После очередной переклички он отпустил нас на станцию.
Я выбрался на приятный, после затхлости плацкарта, прохладный воздух. Тут было многолюдно. Народ толпился на платформе, торопился загрузиться в вагоны.
— Ты куда, Саш? — спросил Уткин, когда я пошел к станции.
— Пойду гляну, может чего тут есть съестного.
Паек я хоть и начал, но, понимая, что ехать нам еще ого-го, берег его, стараясь перехватить, что получится. Пообедали мы, кстати, вареной курицей, которую нам щедро положил на стол Мамаев. Видать, решил он мамкиному наказу не следовать.
— Давай, я с тобой!
Есть не то чтобы хотелось, но про запас взять чего-нибудь не помешало бы. Так, у одной старушки я прикупил целую жареную курицу и несколько яблок. В автолавке, развернувшейся у здания станции, купил минеральной воды.
— Постой тут, отойду, — сказал я Уткину, который покупал в там же сигареты.
— Ты куда? — Спросил Уткин.
— До туалета прогуляюсь.
— А. Ну иди, я тут побуду. Еще чего-нибудь прикуплю.
Я вручил ему авоську со своей провизией, попросил посторожить и направился к небольшому зданьицу кирпичного в побелке туалета. Располагался он отдельно от конторы станции, и что б к нему попасть, нужно было сойти с платформы.
Еще внутри туалета, понял я, что снаружи кто-то подходит.
— Опа-на… — услышал я, как только вышел из кирпичной коробки туалета.
Это были кругломордый Сеня и двое его дружков: рыжий и беспризорник-Шкет. Они подошли, окружили меня со всех сторон, стараясь прижать к стене.
— Не стесняйтесь, свободно там, — отшутился я, понимая, к чему все идет.
— Ты, дружок, завязывай нормальным людям руки заламывать, — начал Сеня. — это, знаешь ли, неприлично.
— Ага, очень некультурно, — рассмеялся рыжий.
— Да только, он, видать, этого и сам не понимает, — в неприятной усмешке скривил рожу беспризорник. — Надо бы объяснить.
— Обяснялка-то отросла уже? — Невозмутимо спросил я.
— Ты глянь, опять огрызается, — стиснул зубы Сеня. — ну ниче. Щас по шее отхватишь, быстро ум на место встанет…
Они приблизились. Дело пахло жареным, и ждать я не стал. Сразу рванулся к рыжему, он был ближе. Парень среагировал и ударил. Я ловко перехватил его руку, сажал голову под мышкой, и чувствуя, что кто-то вцепился в спину, врезал рыжему коленом под дых.
Тот загнулся, стал издавать странные звуки, напоминающие бульканье, а когда я его отпустил, просто сел на задницу.
Схватил меня беспризорник. Кругломордый Сеня уже подступал, замахиваясь на меня кулаком. От Шкета вывернулся я легко: просто отвел локоть назад. Щелкнуло. Беспризорник отпрянул и отпустил меня, схватился за лицо.
Храбрившийся до этого Сеня застыл, видя, что снова нападать его дружки не спешат.
— Ну че встал? — кивнул ему я. — Кто там у нас по шее хочет?
Большое лицо кругломордого искривилось от страха. Он приподнял густые брови, выпучил на меня глаза, потом заозирался на корчившихся на земле дружков.
— Зассал?
Я сделал шаг вперед, и Сеня аж попятился.
— Че тут у вас за веселье? — Хмуро спрсоил Васек Уткин, приближавшийся к туалету.
У кругломордого аж коленки застучали, когда он увидел рослого и широкоплечего Уткина.
— А ну, пошел отсюда, — холодно проговорил я кругломордому Сене.
Тот странно вскрикнул и бросился трусцой к платформе.
— Все нормально, Саша? — Посмотрев на застывших, на земле рыжего с беспризорником, спросил Вася Уткин.
— Вполне.
— А че тут было?
— Агрессивные переговоры, — ухмыльнулся я. — Ну пойдем. Поезд скоро отходит.
Вася зло глянул на рыжего, прижавшегося к стене туалета. Потом приблизился к нему и замахнулся. Тот пискнул, закрыл лицо руками. Вася плюнул и потопал за мной.
— Это ж те были, что пытались тебя за водкой послать, — сказал он, догоняя меня и передавая авоську.
— Ну теперь уже пытаться не станут.
— Вот суки. Точно, видать, с городу понаехали. Никаких приличий не знают.
Когда мы подошли к нашему вагону, у входа уже толпились призывники. Был там и старлей. Он внимательно слушал Сеню, а тот, чуть не захлебываясь воздухом, что-то ему эмоционально рассказывал. Даже размахивал руками. Старлей сурово кивал. Впрочем, я не удивился и знал, в чем тут дело.
— Селихов! — Увидив, меня, зло крикнул Машко и вместе с Сеней и сержантом направился ко мне, — боец говорит, ты избил его и его друзей, когда они курили у туалета!
— Я? — Я изобразил удивления. — Товарищ лейтенант, да вы чего? Я и мухи не обижу.
— Врет, товарищ лейтенант! — Петухом крикнул Сеня.
Старлей нахмурился, поправил слегка помявшийся китель. Потом наградил Васю строгим взглядом.
— Вы были с Селиховым, призывник?
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — пожал плечами Вася.
— Что вы видели?
— Да… Да ничего.
— И этот врет! — Поспешил ответить Сеня. — Вон, глядите, товарищи мои битые идут!
Я обернулся. Рыжий топал, немного подавшись вперед и держа руку на животе. Беспризорник Шкет аккуратно щупал свой шикарный фингал под глазом.
— Что вы на это скажите, Селихов? — Сердито спросил старлей.
— Понятия не имею, где они так, — беззаботно пожал я плечами.
Машко поджал губы, хмуро осмотрел нас с Васей, а потом осведомился у рыжего с беспризорником, что с ними стало. Оба немедленно сказали, что их побил я.
Старлей явно занервничал. Потом достал из внутреннего кармана платок и вытер выступившую на лбу испарину. Надо ж, холодно, а все равно потеет. Нервничает, не хочет лишних проблем.
— Кулаки к осмотру, — как-то обреченно приказал Машко. — Оба!
Мы с Васькой послушно протянули ему сжатые руки. Старлей критически осмотрел наши совершенно целые костяшки. Потом приказал сделать то же самое и Сене с его дружками.
— Так он их кулаками не бил! — Возмутился Сеня. — Только пинался да локтями…
— Это правда? — С прищуром спросил у меня старлей.
— Не понимаю, о чем он говорит, — я пожал плечами. — Видать, в вагоне перегрелся.
Старлей осмотрел раскрасневшееся от страха овальное лицо Семена. Осмотрел внимательно и почти так же критически, как и наши костяшки.
— Я вообще не знаю, о чем они мелят, — продолжал я. — Мы с Уткиным были у автолавки. Сигареты покупали, воду.
— Подтверждаю, товарищ старший лейтенант, — поддакнул Уткин. — Мы действительно были у автолавки.
Старлей зло зыркнул сначала на нас, потом на троицу кругломордого Семена.
— Ладно. Грузитесь в поезд, — вынес он свой вердикт.
— Ну товарищ старший лейтенант! — промычал Сеня, указывая на беспризорника, — а фингал⁈
— Пусть приложит лицо к раковине в туалете. Она холодная. Все. В вагон. Быстро! Быстро, я говорю!
Мы топотали к вагону. Семен за моей спиной пыхтел и мычал что-то себе под нос. Старлей с сержантом шли следом, внимательно за нами смотрели.
Когда мы вернулись на свои места, то рассмеялись с Васей в один голос.
— А чего у вас произошло-то? — Спросил любопытный Дима.
— Да Санек учил тут одних умников, что бывает, когда головой не думать, а только есть умеешь! — посмеиваясь, сказал Вася.
— Чего?
— А ты вон, сходи в туалет. Там пацан стоит раком, рожу об раковину трет! У него и расспросишь!
К вечеру мы были уже в Волгограде. Тут нам предстояла пересадка.
Новый плацкартный вагон мало чем отличался от прошлого: воздух тут был таким же затхлым, а носками пахло, может, даже еще больше. Однако одно отличие все же было: народу в нем ехало немеряно. Правда, все пассажиры тоже были призывниками. Об этом говорило их выцветшее Х/Б. Видимо, форму им выдали прямо на сборном пункте. Кроме того, в вагоне замелькали новые офицерские фуражки. Вез призывников молодой лейтенант в сопровождении прапорщика и сержанта.
Нас снова развели по местам, и теперь мы попали вдвоем с Димой, да еще и на верхние полки. Правда, лезть туда не спешили, оставшись в купе, а только закинули свои вещи. Вася с Мамаевым заняли какие-то другие места.
Старлею тоже пришлось ехать с меньшим комфортом. Он расположился на ближайшему к туалету и бойлеру купе. Вместе с ним поехал и сержант. Чтобы как-то создать себе «интимную» атмосферу, старлей выпросил у проводника простынку и завесил ей проход в свое купе, что б закрыться от боковушек.
Стоянка тут была недолгой. Мы с Димой наблюдали, как гражданские медленно заползали в вагон, копошились, рассаживались.
Когда среди пассажиров замелькали белоснежные аксельбанты, Дима пробурчал мне, пропуская какого-то парня с вещмешком на плече:
— Ек-макарек, а ты, Сашка, угадал.
В тамбуре появилась развеселая компания. С десяток дебелей, все одетые в парадные дембельские кителя, ввалились в вагон, не прекращая задорной песни. Один даже умудрялся бренчать на гитаре с белым бантом, висевшей у него на ремне.
Пестрые, все они носили шелковые аксельбанты и золотые самодельные погоны. На груди почти у каждого красовались значки как заслуженные, так и кустарные, вырезанные из монет.
Дембелей тоже вел лейтенант, который был с ними на одной волне, потому что пел вместе со всей компанией:
Уезжают в родные края
Дембеля, дембеля, дембеля.
И куда ни взгляни,
В эти майские дни
Всюду пьяные бродят они…
— Гля? — Удивился Дима, кивнув мне на тамбур, — а чего это они там тащат?
— М-да… — протянул я, — возможные проблемы тащат.
Последний из дембелей неуклюже забрался в вагон. В руках он нес целый ящик водки.