Огромный средневековый замок высился на склоне холма.
Мимо него текли годы, декады и века, мимо него неспешно скользила вечность, оставляя свой отпечаток на каменных стенах. Менялись поколения обитателей, люди рождались, взрослели и умирали, миновали радостные и страшные события…
Замок стоял, непоколебимый, строгий и уверенный, вечный и неизменный, всегда на том же месте, всегда готовый принять и взлелеять новое поколение своих хозяев.
Было время, и на три столетия он будто выпал из жизни, он был почти законсервирован, замкнут в одной точке, как и его хозяин, но они прошли — и жизнь снова потекла по каменным венам. Замок ожил, замок зазвенел голосами, заискрился смехом и, казалось, стал еще прекраснее, чем прежде.
А может, и не казалось?
В то время, когда хозяин древнего строения безжизненно сидел в холле, его вотчина пугала воображение, казалась не прекрасной обителью дворянина, а скорее тюрьмой, мрачной темницей, каменным склепом для живых, нечастных узников, и подходить к нему не рисковал никто.
Сейчас же, когда стены замка были заново отстроены, окна вымыты, а комнаты вычищены, когда даже старые дубовые двери, казалось, сияли новой древесиной, ни у кого из случайных посетителей не возникло бы и мысли о каких-то мрачных тайнах, прячущихся за высокими стенами. Трудами хозяина замка, стараниями его обитателей к древнему строению была проведена хорошая дорога, соединяющая его с большим миром и, чудилось, ничего ужасного, скрытного и страшного быть здесь просто не могло.
Никаких пленников случайные посетители увидеть здесь не ждали и не подозревали и, пожалуй, очень удивились бы, узнав, что пленник здесь все-таки есть.
Он сидел в самом глубоком подвале замка, ниже, чем можно было спуститься из основных помещений, ниже, чем можно было представить; сидел, скованный по рукам и ногам, с железным ошейником на шее и хладнокровно считал минуты своего бесконечного заточения.
Свобода ему не светила, и он знал это — он был осужден пожизненно, а если учесть, что жизнь его была бесконечной, то и заточение растягивалось на вечность.
Впрочем, сидеть так долго, как хотелось его врагам, пленник не собирался.
Мимо него текли, сменяясь один за другим, годы, он сидел здесь уже долго, подпитывая так и норовящие угаснуть силы лишь жалкими подачками, какими кормили его тюремщики, да неукротимой внутренней яростью.
Они сделали все, чтобы он не мог выбраться.
Сделали все, сковали его, опасаясь его силы, выстроили стену, которая должна была бы помешать ему бежать в поместье друга, чей подвал был соединен с этим, они замуровали в стене рядом меч, тянущий из него силы — они сделали все! Но не учли наличия у него силы, неподвластной проклятому мечу.
Его дух был несгибаем, сила его воли не могла быть сломлена, а ярость придавала ему сил, зажигая вновь так и норовящий угаснуть внутренний огонь и, пользуясь этими силами, единственными, что остались у него, он потихоньку начинал возрождать в своем теле былую мощь.
Конечно, они не знали об этом, не предполагали, что он может быть на это способен. Конечно, он не демонстрировал своих способностей тем, кого так ненавидел…
Прямо перед пленником внезапно, вынырнув из тьмы, возник силуэт высокого молодого человека с длинными черными, завивающимися мелкими кольцами волосами, и он криво улыбнулся. Эти визиты за последнее время уже стали для него привычны.
— Желаете провести партию, господин виконт? — голос его звучал хрипловато, не так, как прежде: проклятый ошейник на шее мешал нормально разговаривать.
— Как обычно, господин пленник, — в тон ему отозвался парень и, легко поведя рукой, заставил возникнуть перед узником невысокий, как раз на уровне его скованных рук, столик с шахматной доской на нем. Себе же он создал стул, на которой тотчас же и присел.
Фигуры были уже расставлены, и пленник, чуть сузив желтые глаза, с видимым трудом покачал головой — ошейник мешал ему делать и это.
— Могли бы и позволить пленнику сыграть белыми, месье Роман, — голос его так и сочился ядом, однако, на собеседника его это, по-видимому, впечатления не произвело, — Начинайте.
Роман, согласно опустив подбородок, мягко коснулся одной из фигур, переставляя ее. Противник его, тонко улыбнувшись, взял мизинцами скованных рук одну из собственных и хладнокровно ответил на вызов.
— Одно меня удивляет… — партия уже вовсю шла, однако, виконт предпочитал молчать, и пленник решил заговорить сам, — Вы приходите ко мне с завидным постоянством, часто играете со мною, скрашивая мое одиночество… Но всегда молчите. Насколько мне известно, это не в вашем характере, почему с вашей стороны я подвергнут такому остракизму?
— Потому что ты излишне хитер, песик, — хладнокровно отозвался парень, — Один раз из-за тебя я уже поругался с родными, когда ты отобрал у нас с Виком меч[1], второго раза не хочу. Но поиграть с великим гроссмейстером мне всегда интересно, тем более, что с памятного раза я еще не одержал ни одной победы.
Названный «песиком» молодой человек, молодой мужчина, ибо пребывание в плену сделало его визуально старше, хмыкнул и вновь аккуратно переставил фигуру.
— Потому что та твоя победа была глупой случайностью, мальчик. Я был утомлен предыдущим поединком, был отвлечен… Ах, да что теперь, — он обезоруживающе улыбнулся, — К чему вспоминать прошлое, когда у нас с тобой есть славное настоящее? Расскажи… — пленник немного подался вперед, с жадным интересом вглядываясь в лицо собеседника, — Что происходит наверху? Почему ты не играешь с маленьким наследником, неужели он перестал увлекаться шахматами?
Роман ухмыльнулся и, сбив вражескую фигуру с доски, весело пожал плечами.
— Ты, я смотрю, потерял тут счет времени, Чес. «Маленькому наследнику» уже двадцать один год, и сейчас у него есть занятия, увы, более интересные, чем шахматные поединки… — парень вздохнул с наигранной грустью, — Приходится играть с тобой, мучая собственные глаза лицезрением твоей рыжей шевелюры. Хотя, кажется, в подполе она немного потускнела? Или ты внезапно вспомнил, что ты оборотень?
Рыжий оборотень широко, с, казалось бы, давно оставшейся в прошлом жестокостью, улыбнулся.
— Увы, здесь нет зеркала, мальчик, чтобы я мог оценить, как выгляжу. Что же до второго твоего вопроса… Мне казалось, ты должен знать, что я больше не оборотень — это ведь вы замуровали неподалеку от меня Нейдр. Он тянет из меня силы, не дает восстановить их, я слабну, едва обретя надежду… — желтые глаза его чуть сверкнули: Чес лгал, но делал это так убедительно, что не верить ему казалось невозможным.
Впрочем, на Романа впечатления это не произвело. Он равнодушно прищелкнул языком и, сбив еще одну вражескую фигуру, с деланным сочувствием покачал головой.
— Ай-яй-яй, бедненький песик, какие страдания! Ну, ты бы хоть намекнул в прошлый раз, я бы тебе сегодня принес косточку, чтобы было, чем развлечься. Или что, ошейник помешает дотянуться до нее?
Пленник улыбнулся шире, и в улыбке этой появилось что-то дьявольское.
— Однажды… — медленно и почти ласково вымолвил он, — Я выберусь отсюда и вырву твое сердце, щенок. И тогда тебя не спасет даже та жалкая толика бессмертия, что была дарована тебе мастером, тогда тебя не спасет ничто! Мат.
— Как?.. — Роман, только, было, собравшийся ядовито ответить на выпад пленника, растерянно опустил взгляд на доску и, обнаружив правоту противника, раздраженно смахнул фигуры на пол, — Да что б тебя! Я все наивно надеюсь поучиться у тебя мастерству, Чеслав, а ты постоянно обыгрываешь меня раньше, чем я успею начать обучение! Вот уж точно: рыжий человек — бесстыжий человек…
Чеслав хмыкнул. Быть сильнее, даже оставаясь скованным, ему нравилось.
— А мне казалось, рыжих просто полагают недобрыми, — мягко напомнил он, — Плохими, злыми… опасными. Ты бы поостерегся дразнить меня, виконт.
Виконт неспешно поднялся на ноги и, окинув пленника насмешливым взглядом, легко махнул рукой. Стол, стул, разбросанные по полу темницы шахматы — все это исчезло в мгновение ока, боле не нарушая мрачный антураж обители узника.
— Я не боюсь тебя, пес, — холодно бросил парень, — Отсюда тебе не выбраться никогда, мы позаботились об этом, да и я постоянно слежу за тобою. До скорой встречи… я подготовлюсь, чтобы твоя победа не была такой громкой.
Рыжий согласно опустил ресницы — отвечать ему уже не хотелось.
Роман, усмехнувшись, отступил на шаг и, не прибавив боле ни слова, исчез, словно бы и не стоял никогда перед ним, словно бы и не играл только что в шахматы.
Чеслав приоткрыл глаза. Губы его тронула мягкая улыбка.
— Выходи, Ан, — говорил он спокойно, негромко и уверенно, — Он не заметит тебя. И можешь принять свой нормальный облик — мечу боле не достанет сил атаковать еще и тебя.
Подземелье на секунду будто осветилось молнией, ярко высветившей высокую светлую фигуру беловолосого человека.
— Рад видеть тебя, — рыжий улыбнулся шире, — Впервые за пятнадцать лет. Я скучал по твоему человеческому облику, брат.
— Я тоже скучал по нему, — голос отвечающего звучал одновременно сипловато и хрипло, словно у него было сорвано горло, — Как и по тебе, Чес. Обнял бы, но… — он горько вздохнул и, шагнув к собеседнику, легко скользнул пальцами по охватывающему его шею ошейнику. Лицо его на миг исказила гримаса боли.
— Мне жаль… — мужчина опустил голову, качая ею, — Если бы тогда я был рядом…
— Не вздумай винить себя, Анхель, — Чес сдвинул брови, ловя руку собеседника своими скованными, — Когда это произошло, ты был мертв, все еще мертв, и я только благодарю небеса, что ты как-то сумел…
— Чес, — Анхель, прервав собеседника, немного нахмурился, — Ты забыл? Я рассказал тебе, что мне помог мальчик. Анри.
Чеслав, и в самом деле подзабывший этот эпизод из жизни друга, устало выдохнул, немного откидывая голову назад и прижимаясь затылком к холодному камню.
— Ах, да… маленький наследник. Виконт сказал, что он немного подрос за прошедшие годы.
На губах беловолосого появилась широкая, очень мягкая и добрая улыбка — говорить о повзрослевшем наследнике ему было нескрываемо приятно.
— Да, Анри вырос… — задумчиво молвил он, пытаясь погасить улыбку, — Вырос, оставаясь верным нашей с ним дружбе. Прости, Чес, но я не могу идти против этого паренька. Он славный малый, он…
— Довольно, — в голосе пленника на миг зазвенел металл, однако, тотчас же смягчился, — Если ты дружен с наследником де Нормондов — я не против, Ан. Может быть… однажды и он окажется полезен нам, полезен мне.
Анхель нахмурился и уверенно покачал головой. В том, что Анри поможет кому угодно, но только не его верному другу, мужчина был убежден.
— Он не пойдет против семьи, Чес, ни за что не пойдет. Парень любит родных, дорожит ими, он жизнь готов отдать, лишь бы их защитить!
— Тише-тише, — Чеслав негромко рассмеялся, с некоторым трудом качая головой, — Я сказал «может быть», Ан, не стоит принимать мои слова за истину в последней инстанции. Не хочу больше говорить о мальчике. Скажи… — желтые глаза его немного сузились, — Что за эти годы сталось с капитаном?
Собеседник узника равнодушно пожал плечами и, опустившись прямо на холодный пол, скрестил ноги на турецкий манер. Ему как раз говорить об этом человеке было не интересно, с бо́льшим удовольствием он рассказал бы об успехах Анри, дружбой с которым дорожил, однако, на вопросы того, кто уже больше тысячи лет был ему почти братом, не отвечать не мог.
— Он во флоте, — бросил мужчина, — Я слышал, нанялся судовым врачом. Может, дослужился до какого-то чина — мне это неизвестно. Возвращаться на сушу он, говорят, не хочет, к тому же… — он куснул себя за губу, — До меня доходили слухи, будто Тьери что-то сделал, чтобы помешать сыночку стареть. Капитан был разгневан, но теперь говорит, что даже рад — во всяком случае, сможет дольше быть в море. Похоже, эксперимент мастера все-таки испортил беднягу Чарли — он стал заправским моряком.
Чеслав, с любопытством выслушавший новую информацию, ненадолго прикрыл глаза, обдумывая что-то. Потом улыбнулся.
— Хорошо… это хорошо, Ан, мне это пригодится. Знаешь… — молодой человек открыл глаза, взирая на друга почти насмешливо, — Я ведь не собираюсь сидеть здесь вечность. Мои силы возвращаются, Ан, медленно, очень медленно, но они возвращаются вновь! Древние камни дают мне могущество, я начинаю сопротивляться Нейдру! Скоро, очень скоро я выберусь отсюда… Я разрушу стену и заберу меч, я сравняю замок с землей и похороню под его обломками всех его обитателей! Скажи мне… — заметив, что слушатель холоден, он немного нахмурился, — Что за время года сейчас на дворе?
— Зима, — легко отозвался Анхель, — Холодная и снежная зима, Чес, возможно, именно та зима, какую некогда показывал мастер Татьяне. Я рад, что ты не сдаешься, друг мой, очень рад… но будь осторожен в своих планах. Те, кто проживает над твоей головой, отнюдь не глупы и их более не следует недооценивать.