Над Мерапи облака

Преуспевающий докторантус

Познакомился я с г-ном Усманом Трисно на одном из больших дипломатических приемов. И прежде я не раз встречал на приемах этого полного проворного человечка с повадками коммивояжера. Он подходил к гостям, легко заводил знакомства, обменивался с собеседниками визитными карточками и потом протягивал им какие-то листки с картинками и въедливо и дотошно что-то объяснял и доказывал. Я решил, что это мелкий коммерсант, рекламирующий свой товар, и не проявил к нему профессионального журналистского интереса.

Но я был немало удивлен, когда один из моих знакомых корреспондентов представил мне этого человека:

— Профессор, доктор Усман Трисно. Он хочет с тобой познакомиться.

Я пожал пухлую ручку профессора, обратив внимание на кольцо с непомерно большим лазоревым камнем на указательном пальце. Знакомство началось с обычных расспросов: давно ли я в Индонезии, где бывал за пределами Джакарты, как переношу здешний климат и сколько у меня детей. Выслушав мои ответы, г-н Усман, что называется, взял быка за рога.

— Туан недавно въехал в новый дом. Не так ли?

— Допустим.

Не удовлетворенный столь уклончивым ответом, г-н Усман решил уличить меня с помощью документальных доказательств. Он извлек из кармана клетчатого пиджака книжицу и полистал ее.

— Абсолютно точные сведения. Получены от нотариусов. Американский банк арендовал дом в районе Ментсига. Японская фирма купила два дома в Кемайоране. Новый дом корреспондента «Правды»… улица Тулодонг. Я не ошибаюсь?

— Нет, все правильно.

Действительно, несколько месяцев назад кончилась аренда старого дома, в котором жили и работали еще мои предшественники, корреспонденты «Правды». После недолгих поисков я нашел уютный особнячок недалеко от нашего посольского жилого городка.

— Итак, вы приобрели дом, — продолжал дотошный Усман. — Как я полагаю, ваш холл можно украсить мебельным гарнитуром, выполненным в традиционном индонезийском стиле с резным орнаментом. Закажите для разнообразия и другой, в стиле модерн. Легкие металлические кресла, цветной пластик, зеленый или оранжевый.

Профессор-коммивояжер уже протягивал мне рекламные листки с образцами мебели.

— Для холла также необходим бар. Полки непременно с зеркалами. В зеркалах отражаются бутылки с виски и джином. Вы представляете, как это украсит интерьер.

— Представляю. По я вовсе не собираюсь заказывать бар и стильные гарнитуры.

— Должен предупредить вас, туан, что комиссионные мне платит мебельная фабрика. Следовательно, вам мои услуги ничего не будут стоить. Если закажете кондиционер для охлаждения воздуха или электрическую помпу, комиссионные я получу от владельца магазина. Усман Трисно — это посредническая фирма, обслуживающая иностранцев. Многие посольства могут рекомендовать меня. Видите того худощавого господина в очках, разговаривающего с генералом? Это советник одного посольства. Я организовал для него великолепный бар, отделанный бамбуком. Я обставил особняк вон того полного джентльмена из американского банка.

— Простите, г-н Усман, — перебил я. — Почему вас называют профессором и доктором?

— Видите ли… Как бы вам объяснить… Собственно говоря, я еще не профессор и не доктор, а только лишь докторантус и лектор университета. Докторантусом у нас называют молодого ученого, готовящегося стать доктором наук. В принципе звание докторантуса может носить любой человек с высшим образованием, который никогда и не станет настоящим ученым. Друзья, коллеги, студенты обычно из уважения и по традиции называют профессором любого университетского преподавателя. Так что журналист, представивший меня, не сделал большой ошибки.

— Вы работаете в университете «Индонезия»?

— Нет, в частном университете.

Усман назвал одно небольшое и малоизвестное учебное заведение.

— Что вы преподаете?

— Соспол.

Видя, что я не понял значения этого термина Усман пояснил:

— Социально-политические проблемы.

— Ио каких же проблемах идет речь в ваших лекциях?

— Я излагаю политические идеи «нового порядка», доказываю моим студентам несостоятельность идей «старого порядка», критикую концепцию Сукарно.

Фигура Усмана Трисно становилась для меня интересной. В Москве, до поездки в Индонезию в качестве корреспондента «Правды», я был преподавателем университета имени Патриса Лумумбы, где читал курс истории стран Востока. Всякая встреча с преподавателем индонезийского университета всегда представляла для меня большой интерес. Я и сказал об этом своему собеседнику и пригласил его вместе отобедать. Хотелось порасспросить его об университетской жизни, о научной работе преподавателей, об этом пресловутом сосполе, который читается теперь, кажется, во всех индонезийских высших учебных заведениях, наконец, том, что заставило его, лектора университета, человека образованного, стать коммивояжером.

Усман встретил мое предложение без большого энтузиазма и что-то пробурчал насчет своей занятости. Тогда я сделал тактический ход.

— Над любезным предложением туана я обязательно подумаю. Хозяин предоставил мне дом со всей необходимой мебелью. Но в будущем, возможно, мне что-нибудь и понадобится, например книжный шкаф.

«Нанти», — многозначительно произнес я индонезийское слово, означающее «потом», «после», «в будущем». Я уже научился у вежливых индонезийцев употреблять это слово в качестве тактического отказа. Придет, к примеру говоря, индонезиец в магазин из чистого любопытства. Было бы невежливо сказать продавцу, который настойчиво предлагает свой товар, и разворачивает рулоны материи, что ему ничего не нужно или что товар не по карману. Посетитель поблагодарит продавца за любезность и скажет это емкое по смыслу «нанти». Это значит, что он подумает и в будущем, возможно, что-нибудь купит. Или придет к индонезийцу в дом какой-нибудь назойливый делец и предложит засадить сад тюльпанами или сделать барельеф на стене или станет вымогать деньги на несуществующее благотворительное общество. Так просто выставить за дверь гостя неудобно, да и не принято. Хозяин поблагодарит его и скажет «нанти», т. е. в принципе можно, но не сейчас.

Это «нанти» и сделало Усмана более покладистым — значит, есть еще надежда заполучить клиента. Он полистал свою книжицу и сказал, что дней через пять у него будет свободный вечер. Отчего бы и не отобедать вместе с туаном и не потолковать? Мы договорились встретиться в большом китайском ресторане.

Я думал о судьбе моего нового знакомого Усмна Трисно, которая казалась мне в общих чертах сходной с судьбой учителя Супрапто. Усман был значительно моложе учителя и поэтому вряд ли мог участвовать в борьбе против интервентов. Происходил он, вероятно, из более зажиточной семьи. Но я знал, что и преподаватели высших учебных заведений получают нищенскую зарплату и положение их немногим лучше положения рядовых школьных учителей. Поэтому, чтобы сносно существовать, преподаватели, доценты и даже профессора ищут дополнительный заработок. Чаще всего это совместительство в других высших учебных заведениях. Обычно такое совместительство удается найти, поскольку в Джакарте и в других крупных индонезийских городах расплодилось великое множество всяких частных академий, университетов, институтов, курсов. Создают их политические партии и крупные общественные организации вроде мусульманской просветительной организации «Мухаммадиах» с целью подготовить свои кадры и оказать влияние на определенную часть молодежи. Создают их и отдельные дельцы с целью наживы, спекулируя на тяге молодежи к высшему образованию. Уровень подавляющего большинства частных университетов исключительно низок. Правительство не признает за ними права выдавать выпускникам официальный государственный диплом. Чтобы получить его, необходимо дополнительно сдать экзамены в одном из правительственных университетов. Все же недостаток государственных высших учебных заведений заставляет значительные массы молодежи устремляться в частные университеты и получать там убогие крохи знаний.

Я узнал, что университет, в котором читал лекции по социально-политическим проблемам мой знакомый, был одним из самых захудалых в столице. Он не имел даже собственного здания, не говоря уж о библиотеке или лабораториях, а арендовал помещение одной из средних школ, где в вечернее время и читались лекции. Вероятно, не от хорошей жизни Усман Трисно бегал по дипломатическим приемам и предлагал стильную мебель.

Ни докторантус был вовсе не так прост, как я думал вначале. Это был скорее антипод, чем двойник, учителя Супрапто. Перебирая комплекты газет, я встретил имя Усмана Трисно на страницах одной крайне реакционной газетенки. А в одном из номеров был даже напечатан его портрет — самодовольный, улыбающийся толстячок. Оказывается, г-н Усман был фигурой многогранной. Не только лектор-докторантус и коммивояжер, но еще и доморощенный мыслитель. Газетенка печатала серию его статей под крикливыми заголовками: «Коммунизм против демократии», «Коммунизм против свободы личности», «Коммунизм против религии», «Коммунизм противен духу индонезийской нации» и т. д. и т. п.

По долгу службы мне приходилось читать немало опусов идеологов антикоммунизма разных калибров. Были среди них и крупные фигуры, враги многоопытные и умные, с учеными званиями, знающие нашу советскую действительность, наши временные трудности и ошибки. Искусно обыгрывая их, подтасовывая и передергивая факты и фактики, произвольно манипулируя выдернутыми из произведений основоположников марксистско-ленинского учения цитатами, облекая свои злобные нападки на коммунизм в наукообразную форму, еще могли убеждать простачков, людей неискушенных. А были и мелкие, неумные пакостники, не способные и на эту наукообразность.

В писаниях г-на Усмана, никак не относящегося к первой категории идеологов антикоммунизма, трудно было найти что-нибудь, кроме трескучих лозунгов, примитивной компиляции и невежества. Автор брался судить о коммунизме вообще и приписывал ему все смертные грехи. Нет, дело было не в том, что Усман Трисно был индонезийцем, а не американцем или западным немцем. В Индонезии я встречал немало умных и серьезных идеологических противников, элементарно знакомых с тем ненавистным для них учением, против которого они яростно боролись.

Что же заставило молодого докторантуса, имеющего самое смутное представление о предмете критики, взяться за перо? Конечно, дух времени, общий угар антикоммунизма, захлестнувший страну, стремление легким путем нажить морально-политический капитал. А это открывает дорогу на кафедру хотя бы в захудалый частный университет, позволяет называться профессором, доктором, быть своим человеком в западных посольствах и находить там клиентуру. Ведь любая антикоммунистическая писанина — это визитная карточка благонадежности, с которой смело обращаешься к советнику западногерманского посольства или к управляющему отделением американского банка.

Я все-таки переборол в себе чувство неприязни к доморощенному мыслителю и решил встретиться с ним, как мы условились. Хотя бы из любопытства!

Усман Трисно был точен. В назначенный час он подъехал к ресторану на собственной малолитражной «тойоте». Мы поднялись на второй этаж ресторана. Я спросил, чего бы хотел отведать мой знакомый.

— Что угодно, кроме свинины, — ответил он. — Я мусульманин, хотя и не ортодокс. Не откажусь хорошего красного вина.

Мы заказали бутылку итальянского вермута «Мартини», суп из акульих плавников, курицу по-нанкински, креветки, вермишель с шампиньонами и ростками молодого бамбука и разные острые приправы. Усман не заставил себя долго упрашивать и принялся за еду. Он, как видно, был большим чревоугодником.

Беседа наша не клеилась. Попытался я расспрашивать Усмана о его университете. Но ничего интересного он не смог рассказать. Он, собственно говоря, мало связан с этим университетом. Лишь два раза в неделю читает лекции. К сожалению, студенты посещают его лекции плохо. Возможно, что он как молодой лектор не смог увлечь их своим предметом. Факультетов в университете три — экономический, готовящий будущих бизнесменов, социально-политический и правовой. Обычно в маленьких частных университетах бывают именно эти факультеты. Они не требуют лабораторного оборудования, мастерских. Сколько студентов обучается в его университете? Он точно не знает. Вероятно, сотни три-четыре.

— Может быть, вы расскажете о научной работе преподавателей?

— Какая может быть у нас научная работа? Все преподаватели — совместители из других, более крупных университетов, профессоров нет вовсе.

Пытаюсь перевести разговор на другую тему, рассказываю о своем университете, о книгах моих товарищей, ожидая от собеседника жадных вопросов. При посещении любого индонезийского университета всегда завязывались живые беседы с преподавателями и студентами. Они неизменно атаковывали меня градом вопросов, проявляя большой интерес к развитию образования и науки в нашей стране, к жизни советских студентов, к условиям учебы в СССР студентов-иностранцев. Но г-н Усман не проявил никакой любознательности. Он не задал мне ни одного интересного вопроса. Беседа превращалась в нудную и малосодержательную жвачку. Мой знакомый охотнее говорил о кушаньях и об итальянских винах, снова пытался расхваливать свою стильную мебель и убеждал меня заказать бдр с зеркалами. Это уже становилось скучным. Тогда я решил перейти в наступление и встряхнуть этого самодовольно-невозмутимого Усмана.

— Узнал я, что туан частенько выступает в печати. Прочел ваши статьи.

— Поделился с читателями некоторыми мыслями.

— Очевидно, это и есть те социально-политические проблемы, которые составляют содержание ваших лекций?

— Отчасти. Критикуя идеи «старого порядка», я естественно, касаюсь и идей коммунистов.

— Если позволите, я хотел бы высказать свое суждение о ваших статьях.

И я высказал откровенно, чересчур откровенно все, что думал о писаниях г-на Усмана. К моему удивлению, он не обиделся. Заправские коммивояжеры отвыкают обижаться.

— Что ж, мы люди разных политических убеждений и по-разному смотрим на вещи. Это естественно, — невозмутимо ответил Усман.

— Поймите же, г-н Усман… Можно не принимать коммунизм, ненавидеть его. Но в наше время даже самые ярые враги коммунизма не могут закрывать глаза на его успехи и силу, и понимают, что бороться сегодня с помощью бездоказательных фраз и абсурдных ярлыков бессмысленно. Вот вы договариваетесь до того в одной из ваших статей, что коммунисты препятствуют историческому прогрессу, а коммунизм — шаг назад в развитии общества. Так?

— Я имел в виду индонезийских коммунистов…

— Да полно вам… Вы толкуете о коммунизме вообще, считая его универсальным злом. Наша страна за каких-нибудь несколько десятилетий шагнула из вековой отсталости к прогрессу и стала одной из самых высокоразвитых стран в мире. Неужели вы ничего не читали об успехах советских космонавтов, о крупнейших советских гидроэлектростанциях, о лучшем в мире Московском метрополитене, о Московском университете, о нашем техническом и научном прогрессе? Мы считаем это торжеством идей коммунизма.

Все-таки я вывел моего собеседника из невозмутимого равновесия. Он долго молчал, собираясь с мыслями и сосредоточенно пытаясь поддеть вилкой креветку.

— Я много слышал о вашей стране от людей, учившихся в Москве. Среди них был и один из моих родственников. Все они говорят о больших достижении русских, о которых мы можем только мечтать. Вероятно, они правы. Я не такой уж скептик. Как верующий мусульманин и член мусульманской партии, я не разделяю вашей атеистической идеологии. Но не считайте меня настолько глупым, чтобы не понимать простой вещи: не коммунизм, а нечто другое — причина всех зол и бед, от которых страдает современная Индонезия. Нищета, безработица, массовая коррупция, разъедающая страну, подобно раковой опухоли, хозяйничанье иностранных фирм, которые не дают и вздохнуть национальному предпринимателю — вот лишь некоторые из наших зол. И конечно, не коммунисты их вызвали.

— Вы совсем неглупо рассуждаете, туан. Но получается, что думаете вы одно, а пишете и рассказываете студентам совсем другое. Как вас понять? У нас это называется беспринципностью.

— Видите ли… — нерешительно начал Усман и запнулся. — Как бы вам это объяснить?

— А так и объясните.

— Я не фантастический витязь Арджуна, побеждающий с помощью богов могущественное чудовище. Я простой маленький человек. Хочу построить счастье для своей семьи. Не судите же меня слишком строго. Я не лучше и не хуже многих, подобных мне. Разрешите быть до конца откровенным.

Усман наполнил наши бокалы вином и хотел было произнести тост, но так ничего и не сказал.

— Пусть туан что-нибудь скажет, — попросил он.

— За откровенность, г-н Усман, — предложил я, — Ответьте мне на простой вопрос. Какова ваша цель в жизни? У каждого мыслящего человека должна быть она, эта цель. Ученый стремится к открытию, полезному для человечества. Писатель хочет написать хорошую книгу, которая открыла бы перед читателями нечто новое, неизведанное, чему-то научила его. А какова цель у вас, докторантуса, лектора университета, коммивояжера и, простите за откровенность, автора поганеньких статеек?

— Буду с вами откровенен. Но дайте мне слово джентльмена, что не упомянете ни моего настоящего имени, ни названия моего университета, если вам придет в голову написать что-нибудь про меня, про нашу беседу.

— Это я вам твердо обещаю. Какая в конце концов разница, зовут ли вас Усманом или Сулейманом.

— Я вовсе не из богатой семьи, как вы, может быть, подумали. Отец имел маленькую типографию, точнее фабричку клише, печатавшую бутылочные этикетки. Двенадцать рабочих и один конторский служащий. Фабричка не выдержала конкуренции. Отец продал ее за бесценок и уехал к моему старшему брату, работавшему в конторе каучуковой плантации под Богором. Братья кое-как помогли мне закончить курс на юридическом факультете университета. Сначала я мечтал стать врачом. Но на юридическом плата за обучение ниже, чем на медицинском. Не приходится платить за лабораторные занятия, пользование микроскопом, клиническую практику. Кончил университет успешно. Что могло ожидать меня? Мелкий судейский чиновник, секретарь или мальчик на побегушках у частного адвоката, в лучшем случае ассистент права в университете. Грошовое жалованье, на которое я не смог бы купить и одну бутылку такого вина, какое мы сейчас с вами распиваем… А сколько способной молодежи после университета вообще не может найти работы. Те, у кого есть богатые родители или связи, не стремятся на государственную службу, а мечтают завести свое дело, открыть рекламное бюро, собственный врачебный кабинет, адвокатскую контору, на худой конец стать маклером, агентом частной компании.

Усман отпил вина и продолжал:

— У меня не было богатых, влиятельных родственников. Но и я поставил перед собой цель — открыть собственную адвокатскую контору. Нужны деньги и имя, чтобы получить правительственную лицензию, купить дом на бойком месте, создать себе рекламу. Вы видите, каким образом я добываю деньги. Фирма Усмана Трисно по обслуживанию иностранных представительств. Как делаю себе имя? Статьи на актуальную тему, лекции в университете, тебя уже называют профессором и доктором. Кстати, когда я опубликовал эти статьи, мой второй брат, морской офицер, назвал это интеллектуальным проституированием и перестал подавать мне руку. Он слишком прямолинейный человек и не понимает, что жизнь наша сложна и заставляет нас идти на сделки с совестью. Университет, разумеется, не цель моей жизни. Тех денег, что получаю за лекции, не хватило бы на жизнь и одному. Однако думаю со временем стать доктором и профессором. Представляете, как это будет звучать — адвокатская контора доктора, профессора Усмана Трисно. Вот и будет и имя, и реклама. В Джакарте, к сожалению, слишком много частных адвокатских контор. И привлечь клиентуру, не имея имени, не так-то просто. Придется написать солидную монографию и издать ее за свой счет.

— Насколько я понимаю вас, эта будущая монография сделает вас доктором наук?

— Да. Вероятно, я остановлюсь на теме «Коммунизм противен духу индонезийской нации».

— Как вы объясните в своей монографии тот факт, что в середине 1965 года компартия Индонезии насчитывала в своих рядах около трех миллионов человек, что за коммунистами шли миллионы членов профсоюзов, молодежи, крестьян?

— Буду объяснять это как явление случайное и нетипичное для Индонезии. Или же этот вопрос вообще не будет ставиться в книге. Я буду говорить о глубокой религиозности индонезийского народа, о его приверженности исламу. А затем сделаю вывод, что коммунистическое учение как атеистическое не может иметь почвы в моей стране.

— Мы с вами, г-н Усман, договаривались об откровенности. Так?

— Договаривались.

Тогда скажите откровенно, эта самая ваша еще ненаписанная монография будет продуктом ваших размышлений, вашей искренней убежденности или компромиссом с совестью в условиях, как вы говорите, сложной действительности? Короче говоря, не будет ли она просто средством любой ценой добыть ученую степень доктора, нужную преуспевающему адвокату?

— Видите ли… Не так все просто, не так все просто.

На мой последний вопрос прямого и искреннего ответа от г-на Усмана я так и не получил.

Я сдержал слово и не назвал в очерке настоящего имени моего знакомого. Но фигура Усмана Трисно типична для современной Индонезии. Среди подобных молодых индонезийцев культивируется презрение к общественно полезному труду и жажда легкой наживы. Для достижения этой цели все средства хороши, даже те, которые избрал г-н Усман и которые его родной брат метко назвал интеллектуальным проституированием. Я никогда не встречал этого морскою офицера, не знаю его политических убеждений, но представляю его человеком честным, принципиальным, не похожим на своего брата.