Над Мерапи облака

В щупальцах спрута

Если сравнить сегодняшнюю индонезийскую столицу с той Джакартой, которую я увидел, прибыв и Индонезию в мае 1967 года, то можно заметить перемены. Город стал чище. Меньше увидишь теперь следов погромов и воинственных лозунгов, появившихся после сентябрьских событий 1965 года. Центральные магистрали заново заасфальтированы. Проведены большие работы по расширению улиц Гаджа Мада и Хаям Bурук, протянувшихся по берегам канала и связывающих центр города с северным районом Кота, где сосредоточены банки и торговые фирмы. Над наиболее оживленными проспектами перекинулись пешеходные эстакады, украшенные рекламами фирм. Вновь наступило оживление на некоторых заброшенных стройках банков, министерств, отелей. Кое-где на пустырях и площадях разбиты скверы, огороженные металлическими решетками.

Вообще огораживание стало прямо какой-то страстью отцов города. Новые ограды опоясывают здании и скверы, ставятся вдоль каналов и улиц, чтобы отделить проезжую часть от тротуара. Если же решеток не хватает, ставят проволочные заграждения.

— В Джакарте стало слишком много колючей проволоки, — не раз слышал я от моих острых на язык коллег-журналистов.

— Приходится возводить заграждения, дабы бездомные не ютились в скверах и на набережных и по портили вид столицы, — пояснил мне помощник губернатора Большой Джакарты. — Мы стараемся привлекать туристов. А эти бродяги своими шалашами и лохмотьями отпугивают гостей.

Вечером над главными магистралями столицы загораются гирлянды разноцветных лампочек. У въезда на площадь Мердека невольно залюбуешься красивым фонтаном, подсвеченным цветными прожекторами. На самой площади бурлит пестрая, шумная ярмарка с павильонами, балаганами, аттракционами, детской железной дорогой. В ярмарке принимают участие местные и иностранные фирмы. Какие бы тяжелые испытания не выпали на долю Индонезии и ее народа, жизнь идет своим чередом.

Губернатора Большой Джакарты генерала Али Садикина считают энергичным администратором. Его аппарат, как все утверждают, проявил немало изобретательности и напористости, чтобы изыскать средства на нужды городского хозяйства. Не одна только джакартская ярмарка приносит доход городскому муниципалитету. При поощрении властей появляются ночные клубы и всякие увеселительные заведения с азартными играми, стриптизом и тэкси-гёрлс, т. е. платными девушками для танцев. Заезжим красоткам не возбраняется демонстрировать свои образцово-показательные телеса. Проводятся конкурсные выборы «мисс Индонезии», демонстрации мод, на которых смазливые манекенщицы демонстрируют последних фасонов мини-юбочки и купальники. Открываются новые кинотеатры везде, где можно найти мало-мальски подходящее помещение, — в отеле, ведомственном общежитии, учреждении. Судя по броским рекламам, зрителя потчуют самой низкопробной кинопродукцией Америки, Японии, Гонконга, Западной Европы, патологическими ужасами, псевдоисторической экзотикой, детективно-гангстерскими историями и сексом. Особенно сексом. Еще лет десять назад на экранах Индонезии преобладали голливудские ковбои, этакие сверхчеловеки, супермены, изощрявшиеся в стрельбе и массовом истреблении краснокожих. Но всему свой черед. И ковбойщина устарела. Нужно что-нибудь более острое. В последнее время превалирует секс, цинично-откровенный, патологически-извращенный.

Печать и общественность, особенно мусульманская, нередко критикуют городские власти за игнорирование национальных традиций, за то, что последние поощряют азартные игры, допускают безнравственные зрелища, копируя чуждые Индонезии западные нравы. Как утверждает критика, цензурный комитет стал слишком терпимо относиться к сюжетам иностранных фильмов. Все это не может не оказать самого дурного влияния на народ, особенно на учащуюся молодежь, подражающую героям экрана. Нетрудно убедиться, что эти тревоги небеспочвенны. Перед рекламами кинотеатров, за столом с рулеткой, в ресторанах видно длинноволосых парней в узких брючках и похожих на парней девиц. Молодые лоботрясы в обнимку с подружками праздно шагают развинченной походкой по улицам, жуют жевательную резинку, сплевывая на тротуар.

Не касаясь моральной стороны, вызывающей беспокойство общественности, отметим, что усилия столичных властей дали известные практические результаты, позволили извлечь какие-то доходы. Но дело не только в рулетке и фривольных фильмах, ярмарке, ночных клубах, стриптизе и выборах «мисс Индонезии». Кое-что дал столичной администрации и иностранный капитал в виде займов и инвестиций.

За последние полтора-два года центр индонезийской столицы стал чище, оживленнее, и вместе с этим здесь выросло число иностранных фирм и банков. Ведь за помощь приходится расплачиваться концессиями, разного рода уступками в пользу иностранных благодетелей.

Совершим небольшую поездку по двум-трем главным улицам Джакарты. Нашим отправным пунктом будет высотное здание отеля «Индонезия». Отсюда направим наш путь на север по магистральной улице Тамрин мимо японского и австралийского посольства и затем по западной стороне площади Мердека, улице Маджапахит и закончим маршрут на шумном перекрестке улиц у изгиба канала. В наше поле зрения попадут отделения четырех крупнейших американских банков, одного японского и одного западногерманского, вывески авиакомпании ФРГ «Люфтганза» и нескольких отделений других международных авиалиний, здание филиала голландской электротехнической компании «Филлипс», кооперирующейся сейчас с национальной компанией «Рэлин», фирменный магазин компании «Зингер», той самой, которая наводняли своими швейными машинами еще рынок царской России, и т. д. и т. п.

— Приток иностранного капитала дает свои плоды, — сказал мне помощник губернатора. — Рупия имеет тенденцию к стабилизации. Приводим в порядок столицу, ведем общественные работы. А это дает возможность привлечь рабочую силу и смягчить проблему безработицы. Разве вы сами не видите перемен в Джакарте?

Да, я видел перемены. Если говорить объективно, подновили, подкрасили фасад столицы. И только. Потому сама индонезийская печать не преувеличивает значения этих более чем скромных полумер. Стоит только свернуть с центральных улиц в лабиринт узких переулков, как начинаются все те же трущобы без водопровода, электричества. По берегам зловонных каналов лепятся друг к другу шалаши, в которых ютится беднота. И их как будто стало даже больше, чем было два года назад.

Проблеме безработицы в столице газета «Педоман» посвятила специальную редакционную статью. Она отмечала, что 35 процентов работоспособного населения Джакарты составляют безработные и полубезработные. Прирост населения в столице примерно в два раза больше, чем по всей стране, за счет непрерывного притока людей из провинции, устремляющегося сюда в поисках заработка. В 1969 году население города перепалило за 4,5 миллиона. Осуществляемые городскими властями общественные работы пока что мало способствуют решению проблемы занятости населения.

В индонезийской столице как в фокусе отражаются все проблемы и противоречия государства. Приток иностранного капитала дает возможность в лучшем случае слегка подкрасить, подновить фасад, позади которого остается все тот же сложный комплекс нерешенных проблем.

Что несет иностранный капитал современной Индонезии?

Ответить на этот вопрос не так уж трудно, обратившись к фактам, приведя цифры, характеризующие общий объем иностранных инвестиций, их распределение по отраслям экономики. А ответ может быть один: иностранный капитал душит национальную экономику, препятствует индустриализации страны, преследуя лишь свои корыстные цели и желая сохранить Индонезию в роли аграрно-сырьевого придатка высокоразвитых империалистических держав.

В Джакарте можно встретить немало дельцов из всех ведущих стран капиталистического мира. Среди них и крупнейшие воротилы, управляющие фирмами, члены правлений корпораций и банков, эксперты-экономисты с дипломами профессоров и рядовые служащие, начинающие в Индонезии карьеру. Разгоряченные азартом наживы, шумливые, с модными портфелями-чемоданами в руках, они снуют по этажам и холлам отелей. Прислушиваясь к их разговору, чаще всего улавливаешь одно слово — бизнес.

С некоторыми из этих людей приходилось встречаться на дипломатических приемах, знакомиться, беседовать. Попадались дельцы, вовсе не расположенные вести беседы с советским корреспондентом или рвущиеся в словесную схватку, подобно задиристому петуху. Один молодой инженер-немец из ФРГ оказался приятным собеседником. Он с увлечением рассказывал о немецкой классической музыке, бадминтоне, длинношерстных таксах и излагал свои взгляды на внешность индонезийских девушек. Но как только я попросил г-на Вальтера поделиться своими соображениями о перспективах западногерманских инвестиций, он мигом скис и сказал вяло:

— Поймите меня правильно, герр Лео. В фирме я маленький человек. Я не уполномочен делать заявления для прессы.

— Помилуйте, Вальтер. Никаких заявлений, никаких интервью мне от вас не нужно. Разве я не могу, интересуясь ролью иностранного капитала в Индонезии, побеседовать с его компетентным представителем? Говорите мне не больше того, что может появиться и официальных публикациях.

— Побеседуйте лучше с моим шефом. Я достиг покуда очень малого и не хотел бы рисковать из-за неосторожного слова.

А попадались и слишком откровенные, а если и не откровенные, то словоохотливые. Чаще всего это были американцы. Говоря о проникновении империалистических монополий в Индонезию, они красноречиво пытались убеждать меня, что это неоценимое благо для страны, единственный выход из всех ее бед.

— Крах Сукарно наглядно показал неспособности индонезийской нации самостоятельно решать серьезные экономические задачи.

— Новые лидеры убедились, что без помощи Запада не обойтись.

— Мы пришли индонезийцам на помощь и решились вкладывать сюда свои капиталы потому, что индонезийцы попросили нас об этом. Мы откликнулись на призыв, руководствуясь соображениями высокой гуманности.

— Поскольку мы хозяева инвестируемого капитала, наше право выбирать формы помощи, сферы для инвестирования.

— Говорят, что мы выбираем лишь те формы и сферы инвестирования, которые нам выгодны. А разве не наше право решать, что и кому выгодно? Индонезийцы не имеют ни делового, ни технического, ни организационного опыта. Они вообще не подготовлены к самостоятельному экономическому развитию, тем более к индустриализации. Аграрно-сырьевое развитие Индонезии во всех отношениях разумно с точки зрения интеграции в рамках свободного мира.

Эти и подобные им высказывания приходилось выслушивать неоднократно. Они свидетельствовали о многом, прежде всего об алчности монополистов, их жажде прибрать к рукам огромные богатства страны, не считаясь с ее национальными интересами и пытаясь найти этому оправдание.

Более обстоятельные и откровенные беседы на эту тему получались у нас с Морисом, голландцем моих лет. Когда-то он был сержантом голландской армии и во время гитлеровского вторжения в его страну попал в плен к нацистам, а впоследствии оказался в концлагере, где среди заключенных были и русские военнопленные.

Это немаловажное обстоятельство заставляло Мориса относиться к советским людям без предубеждения, даже с определенной симпатией. Со мной он был в меру откровенен, оставаясь при своих взглядах буржуазного интеллигента, высокооплачиваемого служащего крупной фирмы.

Морис не был ни воротилой, ни новичком-клерком, а занимал промежуточное положение в деловой иерархии. Этот голландец был педантичен и точен, как часы. Рабочий день в учреждениях Джакарты обычно заканчивается в два. Ровно в пятнадцать минут третьего, ни минутой раньше или позже, Морис появлялся в китайском ресторанчике вблизи кинотеатра «Ментенг», заказывая бутылку пива, закусывал неизменным кусочком бисквита, минут десять болтал с хозяином-китайцем, ровно столько, сколько этого требовала протокольная вежливость, а затем ехал по своим делам. По воскресеньям он со своим семейством — рослой супругой и двумя сыновьями, долговязыми белобрысыми подростками, — выезжал в горное курортное местечко Чибулан. Здесь, у прохладного бассейна, под тенистыми фикусами, мы и познакомились.

— Я из Роттердама. Работаю в английской фирме, — сказал Морис, представляясь.

— Почему в английской?

— А почему голландец не может работать у англичан? Они ценят наш опыт, деловые контакты, знание Индонезии. И потом английские и голландские деловые круги имеют традиционные связи.

— Да, я знаю, что есть даже крупные монополистические компании со смешанным англо-голландским капиталом.

— «Юнилевер», например, возобновляющая свою деятельность в Индонезии… Или «Шелл», владеющая нефтяными источниками во всех уголках земного шара. Глава этой фирмы Детердинг — британским лорд голландского происхождения. Что нам было делать? Голландия была слишком мала и слаба для того, чтобы удерживать Индонезию или утвердиться на мировом рынке без помощи более сильного партнера Вот и приходилось кооперироваться с англичанами. У нас слишком мало сил и реальных возможностей, чтобы вернуть значительную часть прежних позиций в Индонезии. Поэтому наши компании, возвращаясь сюда, сотрудничают с американским, английским, западногерманским капиталом.

— Недаром же вас, голландцев, называют здесь эмиссарами мирового империалистического бизнеса.

Из дальнейшей беседы я узнал, что Морис работал в Индонезии еще в 50-е годы в какой-то голландской фирме, пока Сукарно не повел наступление на позиции иностранного капитала и не национализировал собственность голландских монополий.

— Что осталось от некогда обширной империи голландцев? Последние осколки в Америке, Суринам и Кюрасао, — с грустной усмешкой сказал он.

— Газеты пишут, что и эти колонии охвачены волнениями.

— Вы правы. Надо трезво смотреть на вещи и смириться с неумолимым ходом истории. Суринам и Кюрасао последуют примеру Индонезии. Пример слишком заразителен. Вопрос только времени, непродолжительного притом. В новых условиях благополучие высокоразвитых наций, например нашей Голландии, должно основываться на новых принципах.

— На каких? Поясните, пожалуйста.

— Не на обладании колониями, разумеется. Это не отвечает духу времени. Потерю колоний мы компенсируем инвестированием капитала в другие страны, нашим активным участием в экономическом развитии слаборазвитых стран. Надеюсь, никаких Америк я вам не открываю. Вы, советский корреспондент, назовете это неоколониализмом. Уступает, мол, старый классический колониализм свое место новому, более гибкому и расчетливому.

— А разве не так? Подобные оценки вы найдете и на страницах правой индонезийской печати. Разве наше участие в экономическом развитии той же Индонезии— это прежде всего не выкачка ее природных богатств?

— «Новый порядок» признал несостоятельность сукарновского тезиса «Стоять на собственных ногах», иначе говоря обходиться без иностранной помощи. Теперешние руководители были вынуждены обратиться к нам за помощью, призвать иностранных инвесторов к участию в развитии индонезийской экономики. Вот мы и откликнулись.

— Откликнулись, потому что вам это выгодно. Новые контракты — это нефть, олово, бокситы, никель, лес и многое другое.

— Не спорю, нам это выгодно. Кто же делает бизнес без выгоды? Вы, кажется, не одобряете такую форму экономического сотрудничества, как концессии. На вашем пропагандистском языке концессия — это синоним неоколониализма, грабежа. Так ведь?

— Корень зла вовсе не в концессиях, как таковых. Индонезия нуждается в иностранной помощи. И почему бы не привлечь иностранный капитал, если такое сотрудничество основано на равноправии, на взаимной выгоде, чуждо дискриминации. Это ни у кого не вызывает сомнения. Наша Советская страна на заре своего существования, столкнувшись с тяжелой разрухой, наследием двух войн, пыталась обращаться за помощью к высокоразвитым капиталистическим державам. Ленин даже допускал временное существование иностранных концессий в целях привлечения капитала. Отдельные примеры такого опыта у нас есть. Но в большинстве случаев мы не могли договориться с партнерами. Они не желали помогать нам бескорыстно, не навязывая нам своих условий, не вмешиваясь в наши внутренние дела.

— Эго другой случай. Тогда играла роль предубежденность Запада в вашей революции, системе.

— Если говорить точнее, откровенные классовые противоречия. Это главный, но далеко не единственный фактор. Если бы наша страна оставалась прежней царской Россией и ее система не вызывала бы раздражения в вашем мире, то и в этом случае мы не могли бы рассчитывать на искреннюю, бескорыстную помощь. Незачем помогать слаборазвитой стране становиться на путь экономической независимости, развивать индустрию. Таков закон империалистический конкуренции. Разве не так?

— Наверно, пример вашей России не во всех отношениях схож с примером Индонезии.

— Разумеется, не во всех. Давайте говорить об Индонезии. Десятки иностранных фирм уже получили согласие индонезийских властей на деятельность в этой стране. Десятки других фирм сделали заявки на концессии и ждут согласия.

— Они получат его.

— Это означает сотни миллионов инвестируемого капитала. Капитал этот будет вкладываться преимущественно в добычу полезных ископаемых, лесоразработки и рыболовство, иначе говоря, в эксплуатацию природных богатств. Некоторая доля падает на сферу обслуживания, банки, транспорт. Сфера промышленности охватывает лишь менее шестой части предполагаемых инвестиций. Согласитесь, это доля весьма скромная.

— Мы не уклоняемся от оказания помощи Индонезии в ее индустриализации. Вот примеры. «Филлипс» совместно с «Рэлином» расширяют фабрику электролампочек. Японцы строят бумажную фабрику в Банькоанги и готовы построить предприятие по выработке удобрений в Черибоне…

— Таких примеров вы приведете немного. Будет ли среди этих фабрик и заводов хоть один индустриальный гигант? В среднем на строительство одного из этих немногочисленных предприятий предполагается израсходовать один-два миллиона американских долларов или того меньше. Речь пойдет о малых, даже карликовых предприятиях, выпускающих товары широкого потребления и продовольственные товары, с десятками, даже не сотнями рабочих.

— Согласен, мы отдаем предпочтение тем отраслям, которые приносят наибольшие и к тому же гарантированные прибыли, скорейшую полезную отдачу.

— Вы действуете согласно нехитрому принципу: поменьше затратить, побольше положить в карман.

— В конечном итоге так поступает любой разумный бизнесмен, если он не хочет вылететь в трубу или прослыть чудаком-филантропом. Но вы предвзято судите о нашем сотрудничестве с индонезийцами. Да, нас интересуют природные богатства этой страны. Но разве это плохо, если на наших нефтяных промыслах, оловянных копях, лесоразработках найдет себе заработок какая-то часть индонезийского населения, если какая-то часть наших прибылей попадет и в индонезийский банк?

— Вот именно, какая-то. Вероятно, ничтожно малая.

— Лучше, чем ничего. А к сфере индустрии нам приходится относиться с известной опаской. Есть на то причины.

— Какие, если не секрет?

— Никакого секрета здесь нет. Вы и сами это знаете. Слишком памятны нам, людям делового мира, имеющим интересы в Индонезии, сукарновские эксперименты.

— Вы имеете в виду политику национализации?

— В основном да. Внезапно рухнуло все, что мы, голландцы, возводили здесь многими десятилетиями. Позиции голландского капитала были практически сведены на нет. Нашу судьбу разделили англичане, бельгийцы. «Старый порядок» замахнулся и на американцев.

— Это прошлое. «Новый порядок» отверг сукарновский лозунг «Стоять на собственных ногах» и провел частичную денационализацию. Фирмам, подобным вашей, открыт широкий доступ в Индонезию. И вам не грозит экспроприация.

— В ближайшее время, по-видимому, нет. Но что из того? Индонезия — страна неожиданных сюрпризов и загадок. Она подобно вулкану Мерапи. Сегодня вершина дремлет, окутанная облаками. А что произойдет с ней завтра — никто не знает. На протяжении трех веков мы, голландцы, владели Индонезией и не могли предугадать даже приблизительно всех будущих зизагов индонезийской истории.

— Верите, значит, в неприятное для вас завтра?

— Мы не прорицатели. Но почему не приготовиться к худшему? Местный националист никогда не будет восторге от того, что каучуковые насаждения на Суматре принадлежат не ему, а какому-то американскому «Гудьиру», что нефть выкачивает не он, а «Станвак» и «Калтекс». Национализм никогда не откажется и от намерения влиять на политический курс страны. Национализму при определенных условиях подвержены и военные. Человек в военном мундире — это еще ни и чем не говорит. Разве в мире нет примеров, что генералы и полковники, придя к власти, ссорились с иностранными компаниями и указывали им на дверь?

— Понятно, Морис. Ваши фирмы, наученные горьким опытом, не хотят рисковать, опасаясь, что широко раскрытые сейчас для иностранного капитала двери страны захлопнутся перед вашим носом.

— Вы не можете обойтись без резких формулировок…

— Дело не в формулировках, а в сущности, которую вы и не скрываете.

— Да, опасаясь досадных неожиданностей, мы не хотим слишком глубоко пускать корни в этой стране Если придется покинуть ее, пусть после нас останутся пустые карьеры оловянных рудников, пни лесосек да морские воды, которые перед тем бороздились нашими рыболовными траулерами.

Разговор с голландцем дает наглядное представление о политике иностранных монополий.

К чему она сводится, эта политика?

К нехитрой формуле: поменьше затратить, побольше урвать. Направить основные средства и усилия на выкачивание природных богатств, т. е. добычу нефти, олова, никеля, бокситов, заготовку ценных пород древесины, лов рыбы. Никаких серьезных затрат на развитие производительных сил в этой стране. Ведь вышеуказанные отрасли экономики требуют сравнительно небольших капиталовложений. Затраты скоро окупятся, и баснословные прибыли потекут в банковские сейфы Нью-Йорка, Токио, Лондона, Амстердама, Гамбурга. Вкладывай капитал в развитие индустрии лишь в самых крайних случаях, когда производство во всех отношениях выгоднее наладить на месте. Как правило, это производство некоторых видов товаров широкого потребления, пищевых продуктов, связанное с переработкой местного сырья.

— Участие иностранного капитала в индустриализации — это скорее пропагандистское и тактическое средство наших партнеров, — говорил мне один компетентный чиновник министерства промышленности. — Но ни о какой серьезной индустриализации нет и речи.

Монополисты отдают себе отчет, что рано или поздно хозяином в экономике таких стран, как Индонезия, будут не они, а народы этих стран. Когда-нибудь наступят досадные, по выражению голландца Мориса, неожиданности. И если в таком случае придется убираться восвояси, пусть останутся пустые карьеры и пни, а не дорогостоящие агрегаты, не доменные печи или фабричные корпуса с современными прокатными станами и машинами.

На сегодняшний день сумма всех инвестиций, предусмотренных подписанными двусторонними соглашениями и контрактами, составляет внушительную цифру — сотни тысяч американских долларов. Но из них в промышленность будет вложена лишь незначительная доля — менее одной шестой части. Но пока монополисты не спешат с вкладами денег, приглядываются, присматриваются, приторговываются, как бы не прогадать, не продешевить. Каков смысл вкладывать сотни миллионов, если не получишь миллиарды?

Итак, привлечение иностранного капитала, означающее, по сути дела, грабеж природных богатств Индонезии, не создает предпосылок для изменения ее экономической структуры как аграрно-сырьевой страны, решения ее сложных социально-экономических задач. В этом империалистические монополии ни в какой мере не заинтересованы.

— Индонезия опутана щупальцами хищного спрута, — с горечью говорил мне тот же чиновник промышленного министерства. — Этот спрут — иностранный капитал. Мы продаем наши богатства оптом и в розницу. В продажу идут нефтеносные участки не только на суше, но и на морском дне. Не за горами тот день, когда лучшие леса Калимантана и Суматры будут вырублены. Уже сейчас японские и южнокорейские рыболовы опустошают наши прибрежные воды, ничего не оставляя жителям побережья, для который рыбная ловля испокон века была средством существования. Оправдываются ли наши надежды на привлечение иностранного капитала?

Этот вопрос задают, не находя на него обнадеживающего ответа, многие индонезийцы, включая и ведущих государственных деятелей, парламентариев, лидеров политических партий. Даже люди консервативных убеждений, не считающие себя идеологическими противниками империализма, разочарованы в практических результатах экономического сотрудничества с США, Японией, западноевропейскими странами. Это разочарование можно уловить и в выступлениях ведущих индонезийских газет.

Вот один из примеров — высказывание газеты «Индонезия Райя», близкой к правым социалистам: «Нам следует направить усилия на то, чтобы, получая иностранную помощь на нужды национального строительства, не зависеть всецело от стран Запада, как в настоящее время». Газета призывает к мобилизации национального капитала и сближению с социалистическими странами.

Мы специально привели высказывание органа печати далеко не прогрессивного и даже не умеренного. В прошлом газета, возглавляемая известным правым писателем Мохтаром Лубисом, заслужила прочную репутацию одной из самых антидемократических благодаря постоянным желчным нападкам на коммунизм и СССР по поводу и без повода, благодаря откровенно прозападной пропаганде. Чем объяснить этот новый тон? Более гибким курсом или трезвыми выводами из уроков, признанием того факта, что дары западных благодетелей горьки?