Над Мерапи облака

Далеко от глаз, но близко к сердцу

Эту небольшую книжку очерков я хотел бы закончить рассказом на тему «Индонезия — Советский Союз». Основная суть такого рассказа может быть передана одной фразой: после событий 30 сентября и разгрома левых организаций советско-индонезийские отношения переживают сложный период.

Как всякий иностранный корреспондент, я начинал свою деятельность с официальных визитов в министерство информации, отдел печати МИД, пресс-службу парламента, информационную службу вооруженных сил. И везде после неизбежных разговоров о моем перелете из Джакарты в Москву и первых индонезийских впечатлениях приходилось выслушивать одно и то же:

— Мы не скрываем, что «новый порядок» взял иной политический курс. Но основные принципы нашей внешней политики, которую мы называем активной и независимой, остались прежними. Мы не намерены ухудшать отношений с Советским Союзом. Пусть вас не смущает наш антикоммунизм. Это наше внутреннее дело. Мы не распространяем его на сферу внешней политики.

С такими же высказываниями не раз выступали и ведущие государственные деятели Индонезии. Я убедился, знакомясь с политической жизнью страны, что в вышеуказанных словах определенная доля искренности была. Без нормальных отношений с Советским Союзом подобное Индонезии государство не в состоянии проводить элементарно независимую политику, отстаивать национальные интересы. Нравится или не нравится его руководителям советская система, справедливая реакция советской общественности на бессмысленный и жестокий террор, обрушившийся на индонезийских коммунистов, «новый порядок» понимает необходимость нормальных отношений с социалистическими странами. Хотя бы для того, чтобы попытаться сохранить свое лицо в нелегких дискуссиях с западными партнерами, перед натиском могущественных монополий.

Впоследствии я убедился, что, каковы бы ни были побуждения отцов «нового порядка», быть воинствующим антикоммунистом и не распространять политическую предубежденность на взаимоотношения со странами, для которых марксизм-ленинизм стал их официальной идеологией, преследовать и истреблять коммунистов, налагать суровые запреты на марксистско-ленинское учение и в то же время рассчитывать на добрые отношения с социалистическими странами — задача не из легких.

Вот лишь три небольших примера.

— Мы ничего не имеем против ваших фильмов, но лучше бы воздержаться от проведения советского кинофестиваля, — говорили нам представители военных властей и цензуры. — Вы же знаете о законах, защищающих распространение на территории Индонезии коммунистической идеологии.

— В фильмах, которые мы предлагаем, нет и намека на пропаганду коммунистических идей, — возражали мы. — Речь идет о «Гамлете», «Анне Карениной», фильме-балете. Они демонстрировались во многих странах мира и признаны выдающимися произведениями мирового киноискусства.

— Мы ведь не против. Но определенные круги поймут ваши фильмы по-своему. Нет ли в этом самом «Гамлете» скрытого, иносказательного подтекста, опасного для устоев «нового порядка»?..

— Помилуйте! «Гамлет» — это экранизация трагедии великого английского драматурга Шекспира. Он и герои его произведения жили много веков назад и, следовательно, никак не могли замышлять что-либо против вашего «нового порядка».

— Да мы-то понимаем. Но определенные круги не вполне понимают. Опасаются нежелательного прецендента.

«Определенные круги» принялись истерично вопить на страницах двух-трех бульварных газетенок. Какие беды обрушатся на бедную Индонезию, если на одном из экранов появятся датский принц и спящая красавица! Фестиваль так и не состоялся.

Беседую с офицером армейской информационной службы. Речь заходит о систематических упражнениях все тех же двух-трех газетенок в антисоветской лжи и клевете, злостных нападках на работников советских учреждений.

— Стоит ли обращать внимание на отдельные безответственные выступления, — говорит офицер. — Это только личное мнение авторов. У нас свобода печати все-таки. Каждый может писать все, что ему заблагорассудится.

— Позвольте… Разве в вашей стране не действует строгая цензура и разве вся пресса не находится под ее контролем?

— Конечно, цензура вмешивается в тех случаях, когда та или иная публикация может нанести ущерб «новому порядку».

— Значит, вмешивается. Почему же в таком случае она не помешает некой газете оскорблять дипломатов страны, с которой вы поддерживаете нормальные дипломатические отношения, и наносить вред делу советско-индонезийских отношений?

— Это можно бы сделать. Но нас не поймут определенные круги.

Беседую с членом правления известной в стране экспортно-импортной фирмы. В недавнем прошлом фирма имела тесные деловые связи с нашим торгпредством, импортировала из Советского Союза разнообразные промышленные товары. Теперь эти связи сошли почти на нет.

— Скажите, бапак, может быть, вас перестало устраивать качество советских товаров или они больше не пользуются спросом на индонезийском рынке? — спрашиваю я.

— Нет, что вы? — слышу в ответ. — Мы знаем, что в последние годы ваша промышленность стала выпускать машины, приборы, аппараты еще более совершенные. Они могли бы найти спрос в Индонезии.

— Так в чем же дело?

— Видите ли… Мы вынуждены считаться…

— С определенными кругами, хотите вы сказать?

— С обстоятельствами и нашими западными партнерами, уж если быть откровенным. Предоставляя нам кредиты, инвестируя в Индонезии свой капитал, они настаивают, чтобы мы отдавали предпочтение их товарам, болезненно реагируют на каждый контракт, заключенный не с ними, а с коммунистической страной. Пользуясь нашей заинтересованностью в иностранном капитале, партнеры нередко злоупотребляют этим и давят на нас. Отчасти по этой причине и сократился объем торговли между Индонезией и вашей страной.

Член правления экспортно-импортной фирмы и сделал никакого сногсшибательного открытия. Общеизвестно, что, укрепляя позиции в Индонезии, иностранный монополистический капитал пытается все настойчивее диктовать этой стране свои условия, влиять на ее внешнюю политику, ее взаимоотношения с Советским Союзом. Заинтересованные в кредитах и инвестициях США, Японии, западноевропейских стран, государственные руководители современной Индонезии нередко вынуждены принимать в той или иной форме условия монополистов. Так что причин для сложностей в советско-индонезийских отношениях можно отыскан, более чем достаточно.

Но не о них, этих сложностях, я хотел бы рассказать читателю. Речь пойдет о волнующих встречах с простыми индонезийцами, моими старыми друзьями и вовсе не знакомыми мне людьми. Все они, очень разные и по складу своего характера, и по общественному положению, и по убеждениям, сохранили в сердце чувство глубокого уважения и признательности к советскому государству и его народу.

В самолете индонезийской авиакомпании «Гаруда», летевшем из Джакарты в Медан, моим соседом оказался немолодой уже индонезиец, моряк торговою флота. Разговорились.

— Дружба между нашими народами была скреплена кровью, — сказал он. — И это не красивые слона, а факт. Такое нельзя выбросить из сердца. Расскажу историю, может быть знакомую вам.

И моряк рассказал, как служил на торговом корабле вместе с русскими. Дело происходило в конце 50-х годов. Индонезийское правительство повело наступление на позиции голландских монополий, прежних колониальных хозяев в стране, и попыталось взять под контроль пароходную компанию КИМ. Однако голландская администрация саботировала распоряжения властей и сумела вывести за пределы Индонезийских территориальных вод значительную часть принадлежащих компании судов. А тем временем в Центральной Суматре и Северном Сулавеси выступили против законного республиканского правительства мятежники-сепаратисты, получив щедрую поддержку со стороны западных государств. Разве не были поддержкой мятежникам и действия голландцев из пароходной компании КПМ? Разве они не преследовали цель парализовать морские коммуникации между островами, затруднить переброску правительственных войск с Явы в районы, охваченные мятежом? Ведь до этого времени почти весь гражданский морской транспорт Индонезии находился в руках голландцев.

Но нашелся надежный друг — Советское государство, — который пришел в трудный час на помощь индонезийскому народу. Правительство Индонезийский республики смогло приобрести на выгодных условиях партию советских грузовых теплоходов, сухогрузов и танкеров. Но оказалось, что Индонезия не располагает опытными специалистами, которые могли бы взять на себя управление судами. Советский Союз и здесь пришел на помощь. Большая группа советских моряков: капитанов, помощников капитанов, штурманов, механиков, радистов — осталась на некоторое время служить на индонезийском торговом флоте, чтобы передать свой опыт индонезийским товарищам. На капитанских мостиках, в штурманских рубках можно было видеть рядом со смуглолицыми индонезийцами рослых парней из Находки и Одессы.

Не сразу правительство Индонезии смогло покончить с мятежами. Соединенные Штаты и их союзники посылали сепаратистам современное оружие и военных специалистов. У мятежников не было ни одного самолета индонезийских военно-воздушных сил, в их рядах не нашлось ни одного летчика-индонезийца. Но в распоряжении мятежных главарей оказались и иностранные самолеты, и пилоты… с белым цветом кожи. Они обстреливали населенные пункты, дезорганизуя мирную жизнь Индонезии.

Судно, сменившее недавно красный советский флаг на красно-белый, индонезийский, шло с грузом риса из Сурабаи в Макасар. Когда на горизонте показались берега острова Сулавеси, вахтенный матрос увидел в небе самолет без опознавательных знаков. Самолет стремительно приближался к судну, готовясь к атаке. Все происходило, как на взаправдашней войне. Выстрелы, мечущиеся по палубе люди…

На мостике рядом находились капитан-индонезиец и советский капитан-инструктор. Оба в равной мере рисковали жизнью. Советский радист получил ранение.

— Я был одним из членов экипажа этого корабля, — сказал мой попутчик, заканчивая рассказ. — Такое не забывается. После этого случая мы и наши русские товарищи стали как братья. Я часто вспоминаю их. Как говорят у нас в Индонезии, далеко от глаз, но близко к сердцу.

В конце 1968 года я побывал на юге Калимантана, совершив поездку на газике в глубь острова по маршруту Банджармасин — Танджунг. Дорога, по которой мы ехали вместе с нашим консульским работником, составляла часть трассы, построенной советскими дорожными строителями.

Наши строители оставили по себе добрую память. И в этом было легко убедиться. Мы останавливались раза два-три в городах и лесных кампунгах, чтобы немного подкрепиться и выпить чего-нибудь прохладительного. И везде хозяин маленькой харчевни или посетители заводили с нами разговор о советских людях, которые в пору строительства в недавние годы были здесь завсегдатаями. Кто-то сохранил памятный значок с силуэтом кремлевской башни, кто-то — авторучку, подаренные советскими строителями индонезийским друзьям на память о совместной работе.

В одной скромной хижине-харчевне в маленьком поселке, стиснутом джунглями, мы увидели на стене портреты космонавтов Валентины Терешковой и Валерия Быковского, побывавших в Индонезии.

— Подарки русских очень дороги мне, — не без гордости сказал хозяин-китаец. — Они строили здесь дорогу и нередко заходили ко мне. Они рассказывали много интересного про свою страну. Послушать этих русских собирался весь кампунг.

Нам встретился даже обладатель фотоаппарата «Зоркий». Один из русских друзей, уезжая с Калимантана, сделал ему подарок.

Все эти люди стремились завязать с нами беседу, расспрашивали о Советском Союзе, просили прислать какой-нибудь советский журнал, расспрашивали нас о дальнейшей судьбе друзей, строивших дорогу в джунглях Калимантана. Это случалось везде, где в прежние годы работали наши строители, изыскатели, проектировщики, геологи, подружившиеся с индонезийскими товарищами по работе.

В Сурабае я встречался с видным художником Карьоно, работавшим прежде в провинциальном управлении культуры. Среди его работ наибольшей известностью пользуется портрет композитора Рудольфа Супратмана, создателя национального гимна «Индонезия Райя».

В скромном домике Карьоно тесно от многочисленных эскизов, балийских статуэток, масок-топенгов, книг. На этажерке я увидел кипу альбомов, изданным в СССР: Третьяковская галерея, Русский музей, Репин. Врубель, Васнецов, Серов, Шадр…

— Все это я купил здесь, в Сурабае, у книготорговца Нараина. Он торгует советской литературой, — пояснил Карьоно. — Можно ли иметь представление о мировом искусстве, не зная всего этого? И можно ли считать себя профессионально грамотным художником, не познакомившись с вашими классиками?

Я храню подарок моего друга Карьоно — небольшой портрет дочери художника. Это тоненькая угловатая девушка лет восемнадцати с каким-то слишком озабоченно-строгим лицом, начинающая художница. Отец дает ей уроки живописи и внушает дочери интерес к наследству мирового изобразительного искусства, знакомит ее с творчеством старых русских и советских мастеров.

С видными деятелями индонезийской культуры, писателями, скульпторами, артистами, было немало интересных встреч. Они проявляли живой интерес к культурной жизни нашей страны, к творчеству советских мастеров, к нашей искусствоведческой литературе. Многие из моих друзей были знакомы с произведениями русской классической и советской литературы, изобразительного искусства. Об одной из таких ярких встреч хочется здесь рассказать.

Броские афиши и объявления в газете возвещали о том, что в зале отеля «Индонезия» будет разыграна комическая пьеса Николая Гоголя «Женитьба» в вольном переводе Джайякусума. Гоголь, русский классик, в Джакарте! Это интересно. Бросив все дела, я поспешил за билетами.

Просторный зал отеля, охлажденный кондиционерами, переполнен публикой. Джакартские зрители не очень-то избалованы духовной пищей более добротной, нежели голливудские и гонконгские боевики. До сих пор в Индонезии нет постоянного и в полном смысле этого слова профессионального театра современной драмы. Периодически возникают небольшие полулюбительские, полупрофессиональные труппы, объединяющие безработных киноактеров, студенческую молодежь. Поставив одну или несколько пьес и столкнувшись с непреодолимыми материальными трудностями, такие труппы обычно рассыпаются. Поэтому не удивительно, какой огромный интерес вызвал этот спектакль.

Среди зрителей было много интеллигенции, студенчества. Моим соседом оказался молодой индонезиец, заговоривший со мной на хорошем русском языке. Оказывается, он учился в Москве в автодорожном институте и в студенческие годы был заядлым театралом. Может ли он пропустить постановку русского классика?

— Вы увидите сейчас Гоголя по-индонезийски, — сказал он.

Действительно, то, что мы увидели, было очень своеобразной интерпретацией русского автора. Это был, так сказать, индонезированный Гоголь. Под звуки индонезийской мелодии раздвинулся занавес. На сцене лаконичные броские детали декорации, воспроизводящие индонезийский дом. Чтобы у зрителя не оставалось сомнения в том, где происходит действие, висела табличка с надписью «Дом Ахмада». На диване лежал сам хозяин с пышными бакенбардами, в малиновом халате.

Известно, что никакого Ахмада в гоголевской «Женитьбе» нет. Я посмотрел список действующих лиц в программе и прочитал индонезийские имена: Ахмад, Карта, г-жа Элин, Карим и пр. Это были местные эквиваленты знакомых гоголевских персонажей.

Какое впечатление оставил спектакль? Подходя с нашими привычными мерками, ответить на этот вопрос трудно. Специфика постановки была не только в том, что действие переносилось на индонезийскую почву, что Подколесин назывался Ахмадом, а его друг Кочкарев носил имя Карта. Специфична была и манера игры, основанная на своих традициях. В спектакле как бы сталкивались две струи — реалистически-бытовая и условно-эксцентрическая. Реалистичен был талантливый актер Исхак Искандар в роли главного героя, создавший образ безвольного, недалекого барина. Карта-Кочкарев и трио незадачливых женихов создавали не психологический, а скорее внешний, подчас клоунадный рисунок роли, следуя приемам традиционны классических зрелищ. Остроэксцентричный Карта двигался по сцене танцующей походкой и как бы терял свою объемность, превращаясь в плоскостной силуэт.

И все-таки это был Гоголь, хотя и своеобразно интерпретированный. Это была веселая, остро сатирическая комедия, вызывавшая бурный смех в зале.

После спектакля я встретился с режиссером труппы Тегух Карья.

— Индонезирование зарубежной классики — наш традиция, — объяснил он. — Мы поступаем таким образом для того, чтобы сделать спектакль понятным для зрителя. Но при этом мы стараемся сохранить идейный и художественный замысел автора.

Тегух Карья не впервые обращается к русской классике. Он исполнял роль Треплева в чеховской «Чайке». Он не только режиссер, но и один из ведущих актеров труппы, а в случае необходимости еще и гример. Труппа пока невелика. Актеры, не занятые в спектакле, превращаются в рабочих сцены, осветителей. Руководители мечтают сделать труппу ядром постоянного профессионального театра и ежемесячно осуществлять новую постановку.

— Вот если бы удалось поставить гоголевского «Ревизора», — делились со мной своими мечтами актеры. — Ведь пороки провинциальных чиновников, над которыми смеялся Гоголь, свойственны и нам. Но, к сожалению, в «Ревизоре» много действующих лиц, нам требуется много костюмов, реквизита. Пока что нашей маленькой труппе не осилить этот спектакль.

Режиссер заговорил со мной о системе Станиславского.

— Читая книги по истории театра, я понял, какой это великий мыслитель и реформатор театра, — сказал он. — Я и мои товарищи, решившие создать профессиональную труппу, хотели бы глубоко изучить его труды, освоить его творческую манеру.

Русская классика привлекает внимание Индонезийских театральных деятелей. Пока что из русских драматургов наибольшей известностью в Индонезии пользуются Гоголь и Чехов. Несколько раньше другая труппа ставила чеховского «Медведя». Спектакль этот и индонезийском переводе носил название «Настойчивый заимодавец».

Большими событиями в культурной жизни индонезийской столицы становились выставки-распродажи советской книги. Они организовывались объединением «Международная книга» совместно с местными книготорговыми фирмами. Перед стендами с книгами по медицине, техническим наукам, искусству, с художественной литературой всегда многолюдно. Особый интерес к советским изданиям проявляет студенческая молодежь.

— Я торгую вашими изданиями прежде всего потому, что это мне выгодно, — оказал книготорговец Чан. — Советские книги пользуются спросом. Студентам медикам и инженерам рекомендуют заниматься по учебникам, изданным в Москве. Они дешевы и, как говорят специалисты, хорошо написаны. Я получаю массу заказов из других городов.

Большой интерес молодежь проявляет к курсам русского языка, которые вот уже на протяжении многих лет действуют при советском Доме культуры в Джакарте. Обычно желающих заниматься на курсах бывает значительно больше, чем удается принять. Нередко можно встретить молодого индонезийца, студента, правительственного чиновника, работника издательства, который может прилично объясниться с вами по-русски.

Много интересных встреч и дискуссий со студенческой молодежью происходило в университетах и институтах Джакарты, Бандунга, Джокьякарты, Сурабаи, Медана. Нередко, по просьбе моих собеседников, приходилось читать импровизированные лекции о развитии высшего образования и науки в нашей стране, о советской молодежи, о деятельности студенческих общественных организаций и научных обществ, отвечать на десятки вопросов.

После одной из встреч со студентами ко мне подошел парень, как выяснилось, один из руководителей местного студенческого совета.

— Я не разделяю ваших убеждений и не согласен с вами по многим пунктам… — начал он ершисто. — Но все, что вы рассказали о ваших студентах, Московском университете, развитии советской науки, — это здорово. Мы, молодежь, задумываемся о будущем нашей родины, о решении всех тех проблем, которые завели Индонезию в тупик. Мы много читаем, спорим, пытаемся постичь опыт других наций. Нас интересует правдивое слово о Советском Союзе.

— Вы же отрекомендовались моим идейным противником.

— Это так… Но мы знаем, что ваш режим отличается прочностью и стабильностью, ваша экономика движется вперед, наука достигла высокого уровни. У вас первоклассные университеты, студенты получают стипендию и могут не задумываться о завтрашнем дне. Перед ними широкий выбор профессий. Это именно то, о чем может лишь мечтать сегодняшняя Индонезия. Мы стараемся постичь, как вы добились всего этого.

— На этот вопрос ответить нетрудно. Мы добились всего этого потому, что мы коммунисты, руководствующиеся марксистско-ленинским учением, тем самым, на которое в вашей стране наложен суровый запрет.

— Но ведь марксизм-ленинизм, может быть, и подходит вам, но не подходит к индонезийским условиям, к образу мышления, традициям нашего народа, — не очень уверенно возразил студент. — Об этом часто говорят наши руководители. Вы думаете, они неправы.

— А вот на этот вопрос я не отвечу. Это вы, индонезийцы, индонезийская молодежь, должны решить что вам подходит и что не подходит. Никто другой за вас это не решит. И сама жизнь поможет вам разобраться во всем.

— Приезжайте к нам еще, — попросил студент, протягивая мне смуглую руку. — И обязательно вновь расскажите о жизни вашего народа, молодежи. Вы правы — никто за нас не решит наших проблем, хотя всегда находилось много всяких непрошеных советчиков. Жизнь поможет нам разобраться… И не только жизнь, но в опыт других.