Наживка

19

В утро похорон Мори Гилберта стояла немыслимая жара, метеорологи предрекали очередной безоблачный день с температурой под тридцать. Старожилы штата сидели на залитых солнцем верандах, листая засаленные «Сельскохозяйственные альманахи», как труды Нострадамуса, отыскивая и не находя никаких сведений о подобной апрельской жаре в Миннесоте. А в пяти тысячах миль на севере, в недрах Канады, формировался обширный холодный фронт, надвигаясь на Средний Запад Соединенных Штатов. Близились перемены.

Полицейский участок Верхнего города направил пять лишних патрульных машин для организации дорожного движения у синагоги, где совершались траурные ритуалы. К десяти утра заполнился внутренний зал, а к одиннадцати, когда началась служба, толпы запрудили лужайки, тротуары и улицы. Не было ни малейшей возможности сдвинуть сотни людей, да и двигать их было некуда, поэтому в конце концов проезжую часть пришлось перекрыть на три квартала в обоих направлениях. Никто против этого не возражал – ни местные жители, ни водители. Даже полицейские, злившиеся поначалу, что их превратили в простых регулировщиков, со временем оценили масштабы и настроение пришедших, поняли, что удостоились чести участвовать в похоронах великого человека. Никто из них раньше этого не понимал, а впоследствии каждый лишь повторял: «Это надо было видеть».

Через три часа Магоцци и Джино сидели в автомобиле без опознавательных знаков у дома Лили Гилберт позади питомника, наблюдая за небольшой армией родных и близких покойного, просачивающихся в парадную дверь.

– По-моему, полгорода побывало сегодня на кладбище, – сказал Джино. – Непонятно, как они поместятся в этой пачке из-под печенья.

– Прием чисто семейный. Только родственники и друзья. Те, кто лучше всех его знал и к кому он прислушивался.

Джино вздохнул, распустил узел галстука.

– Видел когда-нибудь, чтобы пресса с такими подробностями освещала чьи-нибудь похороны?

– Ничьи, кроме важных политиков и рок-музыкантов.

– Это ли не прискорбное свидетельство о современном мире? Думаю, незачем слушать всех выступающих, которые докладывают, как Мори им помогал. Господи помилуй, полный набор преступников из камер строгого режима. Толкачи наркотиков, гангстеры… Черт возьми, хочешь поймать преступника – бери любого.

– Бывшие гангстеры, бывшие наркоторговцы.

Джино хмыкнул:

– По их утверждению. А вдруг кто-то снова ступил на кривую дорожку, обратился за небольшой денежной помощью к доброму старику Мори и очень сильно обиделся, получив от ворот поворот?

Магоцци посмотрел на него:

– Знаешь, что я сейчас понял? Ты человек уважительный, почти любезный, а чуть распустишь галстук, и все сразу летит к чертовой матери.

– Тем не менее есть вероятность?

Магоцци вздохнул, обхватил руль руками.

– Вероятность, что Мори убил человек, которому он когда-то помог? По-моему, есть, но в таком случае долго придется вычислять убийцу. Сегодня на похороны пришли больше тысячи человек. Вдобавок я уверен, что Розу Клебер убил тот же самый стрелок. – Он прищурился, наклонившись к окну. – Кто это там в синем костюме обнимает Джека Гилберта?

– Кто б это ни был, не обнимает его, а поддерживает. Разве ты не видел, как Джек спотыкался и дергался у могилы? Мне даже на миг показалось, что он вот-вот рухнет в яму, протянув отцу руку.

– Видел, – подтвердил Магоцци, откинувшись на спинку сиденья, глядя, как мужчина в темно-синем помогает Джеку устоять на ногах и поспешно отскакивает, добившись цели, как бы не желая присутствовать при падении. Похоже, никому не хочется быть рядом с Джеком Гилбертом.

– Ты обратил внимание, что он постоянно один?

– Кто, Гилберт?

– Угу.

– Ничего удивительного, – пожал плечами Джино. – Парня железнодорожный состав переехал.

– Лили сегодня на десять шагов к нему не подходит. Кстати, Марти тоже. Джек на кладбище стоял один в сторонке, как на похоронах Ханны, по свидетельству Лангера с Маклареном. Жена-то должна быть с ним рядом.

– Я пару раз слышал подобные замечания на выходе с кладбища. Похоже, она в любой момент готова дать против него показания, если еще не дала. Между ними никакой любви не осталось.

Магоцци выпятил челюсть.

– Все равно должна была прийти. Хотя бы для приличия.

Джино на него оглянулся:

– Брось, Лео. Джек Гилберт – спившийся слабоумный кретин. Что посеешь, то пожнешь и так далее, поэтому хватит его жалеть.

– Я только издали жалею. Как только подойду поближе, с души воротит.

– Вот такого напарника признаю и люблю.

– Хотя это вопрос насчет курицы и яйца.

– Не понял.

– Ну, то ли он стал слабоумным спившимся кретином из-за того, что подвергся остракизму, то ли подвергся остракизму из-за того, что стал слабоумным спившимся кретином.

Джино безнадежно вздохнул:

– Склоняюсь ко второму. Можно уже заходить?

Магоцци нахмурился:

– Думаю, надо обождать еще пару минут, прежде чем вваливаться. Просто из уважения.

– Лео, мы уже оказали им полное уважение. Не первые стоим у дверей с диктофонами и резиновыми дубинками. Вдобавок в такой толпе никто не заметит пару лишних красивых мужчин в траурных похоронных костюмах.

Магоцци четверть часа думал, разумно ли им присутствовать на приеме, хотя основания вполне логичные. Теоретически никто, даже Мори Гилберт, не идеален на все сто процентов, нельзя прожить на свете восемьдесят четыре года, не разозлив кого-нибудь до смерти. Внимательно прислушиваясь к знавшим его людям, можно услышать какой-то намек, достойный рассмотрения.

Пока слышатся только плаксивые панегирики – если покойный и не был святым, то сильно приблизился к этому статусу, что уже начинает надоедать. Мори Гилберт жертвовал все, что имел, – время, деньги, советы, обеды, жилье, – не просто помогая встречным, но и самостоятельно отыскивая нуждающихся. Просто неестественно.

Внезапно внимание Магоцци привлекло какое-то кружение в толпе. Приглядевшись, он увидел Джека Гилберта, метавшегося от одного гостя к другому, как неудачно направленный шарик пинбола,[27] и мгновенно утратил всякое сочувствие, которое к нему когда-либо питал. Джек олицетворяет единственный очевидный крах благих намерений Мори Гилберта.

Он наблюдал за ним, усиленно размышляя. Мозги закипали, пуская пузыри.

Джино накладывал себе вторую тарелку с буфетного стола, превосходившего самые безумные кулинарные фантазии.

– Потрясающе, правда? – радостно спросил он. – Обязательно попробуй лапшу с изюмом. – И сунул в рот фрикадельку. – Ну, есть что-нибудь интересное?

– По-моему, к Джеку Гилберту следует приглядеться.

Джино вопросительно вздернул бровь, не имея другого выбора с набитым ртом.

– Единственное темное пятнышко в нимбе Мори, – пояснил Магоцци.

– Угу. Только слабак и пьяница. Мы оба снимаем с него подозрения.

– В том-то и дело. Сначала заподозрили, потом отказались от этой идеи и совсем позабыли о нем. А вдруг все-таки есть какая-то связь? Вдруг отца убили из-за сына?

Джино проглотил еще одну фрикадельку.

– Чего он натворил?

– Не знаю, будь я проклят…

– Нет-нет, помнишь, Лангер с Маклареном рассказывали, как Мори отфутболил Джека на похоронах Ханны? Может быть, в самом деле в дерьмо вляпался, наделал такого, чего отец со своими моральными принципами не смог стерпеть, пробовал его вытащить, и старика кокнули из-за сыновних проблем? Джек сам говорит, что многие хотят его смерти. Возможно, так оно и есть. Только при чем тут Роза Клебер?

Магоцци вытащил зубочистку из целлофанового пакетика, лежавшего на тарелке напарника, нагруженной фрикадельками.

– Предлагаю заняться убийствами по отдельности. Если связь с Розой Клебер действительно существует, то она в свое время проявится. Поэтому давай поговорим с загадочной женой Джека, может быть, в деловые бумаги заглянем, посмотрим на его клиентов и прочее.

Джино задумчиво кивнул:

– Возможно, что-нибудь выплывет. – Он придвинулся поближе и признался, дыша фрикадельками: – Вдобавок мне уже до тошноты надоело стоять, слушать байки о великом Мори Гилберте. Я две недели назад внес в Гуманитарное общество двадцать баксов, чувствуя себя выдающимся филантропом, а теперь, по сравнению с Мори, чувствую себя мешком дерьма. Помнишь мальчишку Джеффа Монтгомери, который ишачит в питомнике? Оказывается, его родители погибли в автокатастрофе сразу после поступления парня в университет, так, поверишь ли, Гилберт оплачивал обучение.

– Неудивительно, что он второй день рыдает.

Выглянув из-за плеча Джино, Магоцци увидел направлявшуюся к ним Лили в длинном черном траурном платье. Рядом маячил Марти, не отходивший от нее весь день, заменяя ни на что не годного сына. Магоцци высоко оценивал его усилия.

Лили остановилась, красноречиво взглянула на него, стоявшего с пустыми руками, одобрительно кивнула Джино с неприлично полной тарелкой.

– У вас хороший аппетит, детектив.

– Еда потрясающая, миссис Гилберт. Мне кто-то сказал, что вы сами готовили.

– Правда.

– Закрывайте питомник, открывайте ресторан.

Лили не улыбнулась, но выражение лица слегка изменилось в ответ на комплимент.

– Я видела снимок убитой женщины в утренней газете.

– Розы Клебер, – подсказал Магоцци.

– Должна признаться, лицо показалось мне смутно знакомым. Возможно, она пару раз заходила в питомник, но не была постоянной клиенткой. Постоянных я помню.

– Лили, – осторожно перебил ее Сол, вынырнув из-за спины, – ты Бена не видела?

– Какого Бена?

– То есть как какого? Бена Шулера. – Сол явно беспокоился, одновременно проявляя легкое нетерпение. – На похоронах его не было, и, если здесь нет, значит, что-то случилось. К телефону не подходит, а ты знаешь, что у него слабое сердце.

– Бена Шулера нет потому, что его не приветствуют в этом доме, о чем ему отлично известно, – отчеканила Лили.

Сол ласково улыбнулся, взял ее за руку:

– При всей твоей суровости даже ты не помешала бы ему прийти на поминки старого друга. На всякий случай я сейчас к нему съезжу, просто для очистки совести, и скоро вернусь.

– Если он не умер, уведоми, что в мой дом его по-прежнему не приглашают, – распорядилась Лили, развернулась на каблуках, увидела движущегося навстречу Джека и направилась в другую сторону.

Как только Сол и Лили разошлись, Джино тихо присвистнул.

– Напомните мне, чтобы я никогда не попал в черный список этой женщины. Что она имеет против того самого Бена?

Марти пожал плечами:

– Лили никогда не поймешь. Извините, ребята, я должен быть рядом с ней.

– Рядом с ней сейчас человек пятьдесят, – заметил Джино. – Отдохни пару минут, расслабься. Я только что видел фрикадельку, на которой написано твое имя.

Магоцци с тяжелым чувством смотрел на тщетные попытки Джино разговорить Марти, который, как вежливый и воспитанный человек, притворялся, будто внимательно слушает. Но ему это стоило таких трудов, что Магоцци минут через десять понял, каким пыткам они его подвергают.

– Джино, нам надо идти, – сказал он, и в тот же момент к ним вывалился, спотыкаясь, Джек Гилберт, расплескивая на белую рубашку вино, почти такое же красное, как его собственная физиономия, и вцепился в плечо Марти.

– Привет! Ну и карусель, а? – Он широко взмахнул рукой со стаканом, заливая все вокруг. – Можно подумать, черт побери, будто римский папа умер.

Марти с ошеломившей всех резкостью повернулся к Джеку, сбросил со своего плеча его руку, выхватил у него стакан. Магоцци на мгновение увидел прежнего Гориллу.

– Кончай, Джек. Сегодня не надо.

Тот отшатнулся, чуть не потеряв равновесие.

– Без обид, Марти. Остынь. Выпить хочешь?

Подошедшая плотная женщина с красноватыми волосами протянула Марти радиотелефон:

– Вас кто-то спрашивает.

Взяв трубку, Марти на шаг отступил, а она придвинулась к Джеку:

– Джек Гилберт, ты только посмотри на себя: шатаешься вокруг, расплескиваешь выпивку, оскорбляешь людей… Разве можно так поступать с родной матерью?

Джек беспомощно помотал головой на тонкой шее, стараясь увидеть женщину в фокусе.

– Господи, это ты, что ли, Шейла? Что с волосами сделала?

Женщина прищурилась, наклонилась к нему, прошипела:

– Шелудивый паскудник, – и умчалась прочь.

Джино вытаращил глаза, услышав, как она обозвала Джека, но полностью соглашаясь, что он того заслуживает.

– Слушайте, мистер Гилберт, не хотите ли чуточку отдохнуть? Присядьте на диван, выпейте чашечку кофе…

– Чертовски удачная мысль, детектив, только, знаете, я сейчас вылил в чашу для пунша свой лучший бурбон, а по еврейской традиции на похоронах надо полностью выпить спиртное, иначе оскорбишь покойного.

Джино минуту таращился на него. Чушь собачья, конечно, да в религиозных традициях не разберешься. То есть кто поверит, что католики пеплом рисуют кресты на лбах?[28]

– Он шутит, Джино, – подсказал Магоцци.

– Знаю. Пошли отсюда.

Они начали проталкиваться мимо Джека, но Марти схватил Джино за локоть по-прежнему сильной рукой, продолжая тихонько что-то бормотать в телефон. Потом оторвал трубку от уха и разъединился.

– По-моему, вам надо знать, – прошептал он чуть слышно, оглядываясь, убеждаясь, что никто из гостей не услышит. – Звонил Сол. Бен Шулер застрелен.

Лицо Магоцци окаменело.

– Мертв?

Пульман мрачно кивнул.

– Кто мертв? – слишком громко переспросил Джек, пошатнувшись.

– Тише, – оборвал его Марти. – Бен Шулер.

– Не шутишь? Бедный старый хрыч. Инфаркт?

Марти нерешительно поколебался, видимо еще помня инструкцию, которая запрещает копам делиться с гражданскими лицами информацией, но сказал:

– Нет. Выстрел в голову. Точно так же, как с Мори.

После этого сообщения Джек Гилберт с устрашающей быстротой протрезвел, со щек мигом схлынул пьяный багрянец.

– Самоубийство?

Марти покачал головой.

На лице Джека возникло необычное выражение, которое Магоцци видел лишь несколько раз в своей жизни – выражение неподдельного страха.

– Господи Иисусе, – прошептал он.

– Вы его знали? – поинтересовался Джино.

– Да, – кивнул Джек, повернулся и пошел прочь абсолютно уверенным и ровным шагом.

Через несколько секунд Марти увидел его у кухонного стола над утренней газетой с фотографией Розы Клебер. Джек трясся всем телом.