Когда последний из присутствовавших на похоронах покинул дом, Марти нашел Джека, сгорбившегося за рулем своего «мерседеса», тупо глядевшего в темноту за ветровым стеклом. Из опустевшей серебряной фляжки на маслянистую кожаную обивку заднего сиденья выливались последние драгоценные капли бурбона. Он наклонился к открытому окну и едва не лишился сознания.
– Боже, чем это пахнет?
– Овечьим навозом. Сарай надо проветрить. Там жуткая вонь. – Джек, как ни странно, говорил гораздо трезвее, чем положено пьющему с утра человеку.
– Что ты делал в сарае?
– Можно сказать, посещал памятные места. В детстве папа меня туда постоянно таскал. Оставлял рядом топтаться, пока инструменты затачивал. Знаешь что? Думаю, для таких разговоров я многовато выпил, и мне действительно душ принять надо. Домой отвезешь?
– Не в этой машине.
Через двадцать минут они ехали в принадлежавшем Марти «шевроле-малибу» 1966 года, направляясь по автостраде на запад через деловые кварталы Миннеаполиса. Машин мало, ночной воздух почти сексуально теплый, Джек непривычно тихо сидит на пассажирском сиденье.
Марти даже не думал, что когда-нибудь скажет то, что, наконец, сказал.
– Ну, давай. Говори.
– С удовольствием. Выбирай тему.
– Начни с того, что сделал со своей матерью.
– Не понял?
– Не валяй дурака, Джек. Религией интересовался не больше, чем папоротником, и вдруг на тебя снизошел Святой Дух, ты решил сбросить кипу и принять крещение? Дурацкие снимки из церкви и со свадьбы больно ударили по старикам.
– Ну и что?
– То, что это ребячество, плевок в лицо, вообще, черт возьми, непростительно.
Джек шумно вздохнул:
– Все?
– Не все, черт побери. Ты с отцом поскандалил. Лили даже не знает, в чем дело, почему ж ты и с ней расплевался?
– Сложный вопрос. Ответа тебе знать не захочется.
– Нет, захочется. Хочется знать, что сказал тебе Мори, чтобы ты после этого ушел в глубокий запой.
Джек слегка распрямился и с неким удивлением покосился на Марти.
– Знаешь, кажется, ты один угадал, что для этого была причина, не считая меня просто ослиной задницей. – Он вновь уставился вперед, качая головой. – Даже не представляешь, старик, как для меня это важно.
– Весьма рад тебя осчастливить. Так в чем же причина?
– Вот за что я люблю тебя, Марти.
– Господи помилуй, невозможно разговаривать, когда ты в таком состоянии.
– И очень хорошо, потому что и я не хочу разговаривать о подобном дерьме. С тех пор много воды утекло, о пролитом молоке не плачут, что было, то было…
– Черт возьми, речь совсем не о том. Лили до сих пор страдает. Ты тоже, если на то пошло. Надо уладить дело.
Джек решительно тряхнул головой:
– Не могу.
– Ну, тогда объясни, что случилось. Может быть, я сумею помочь.
– Боже, какой же ты самонадеянный хрен! Смешно, если подумать. Даже свою жизнь не можешь наладить, поэтому кончим беседу. Не хочу тебе ничего объяснять.
Марти крепче стиснул руль, сворачивая по четырехлистной развязке на шоссе к Вейзате.
– Не хочешь – не надо. Тогда перейдем к Розе Клебер.
Джек скрестил на груди руки.
– Не знаю такую.
– Хватит врать. Я видел, как ты смотрел на снимок в газете.
Джек минуту сидел неподвижно и молча, но Марти чувствовал, как он напрягся.
– Ладно, ладно. Встречал один раз. Что из того? Я многих встречаю. Вовсе не обязательно всех должен знать. По-моему, даже имени и фамилии ее не слышал. Просто меня действительно потрясло, что за три дня убиты три старых еврея, которых я встречал, господи помилуй!
– Где ты ее встречал?
– Боже святый, не помню! Зачем тебе это надо, черт побери? Что тебя интересует?
Марти прекрасно знал, что не надо давать ему время на размышления.
– Похоже, вот что получается, Джек. Копы ищут связь между жертвами, и на тебя начинают поглядывать.
– Полный бред. Наверняка найдется как минимум сотня людей, которые знали всю троицу.
– Они ведь поддерживали близкие отношения? Мори, Бен и Роза?
– Проклятье, откуда я знаю?
– Оттуда, что знаешь, черт побери. Перепугался до смерти, услыхав об убийстве Бена Шулера. Джино и Магоцци хорошо это видели. Думаешь, не заинтересуются причиной такого испуга? А ведь они еще не заметили, как ты дергался над фотографией Розы Клебер. Господи боже мой, Джек, тебе что-то известно об этих убийствах. Почему не скажешь? Люди гибнут!
Джек повернулся к нему:
– Что за черт? Вчера тебе было глубоко плевать, кто убил твоего тестя, а сегодня ты вновь полицейский. В чем дело?
– Видно, ты позабыл, что вчера от души проклинал меня за нежелание отыскивать убийцу Мори, теперь сам не желаешь ответить на пару вопросов. Это я тебя спрашиваю, в чем дело?
Джек безнадежно откинул голову на спинку сиденья, читая надпись на огромном дорожном знаке, под которым они проезжали.
– Черт возьми, Марти, проехали Джонкил. Сворачивай на следующем выезде.
– Ты должен открыться мне, Джек. Дальше меня ничего не пойдет.
Джек помолчал какое-то время, потом, когда машина замедлила ход, сворачивая с автострады на тихие улицы, вдруг защелкнул ремень безопасности.
– Направо. Три квартала вверх до развилки у ручья, там налево.
Марти бросил взгляд на свою правую руку, сжавшуюся в кулак на руле. Хорошо бы заехать этим кулаком в морду Джеку. Он из последних сил старался выдерживать мирный, спокойный тон.
– Слушай, подумай здраво и трезво. Если хоть как-нибудь можешь помочь копам остановить убийцу, пойди и скажи. Если не скажешь, при следующем убийстве считай, что сам спустил курок.
Джек взглянул на него с непонятной улыбкой, которая как бы вспыхнула на мгновение под уличными фонарями и сразу угасла.
– Не бойся, не спущу. У тебя при себе твой излюбленный «магнум»?
Марти недоверчиво посмотрел на него, чуть не врезавшись в припаркованную машину.
– Господи, Джек, ты меня с ума сведешь. Я уже даже не знаю, кто ты такой.
– Сам не знаю. Ну как? Он у тебя?
Марти резко ударил по тормозам, Джек качнулся вперед, автомобиль с визгом замер посреди дороги.
– У меня, черт возьми! Позаимствовать хочешь? Хочешь пустить себе пулю в лоб и избавить меня от хлопот?
– Ради бога, утихомирься. – Джек встряхнул рукой, цеплявшейся за приборную доску. – Запястье мне чуть не сломал. Хорошо, что я пристегнулся. Знаешь, что девяносто процентов аварий происходит на тихих улицах? Считается, будто люди гибнут на скоростных автострадах, но это далеко не так.
Марти закрыл глаза, опустил голову на руль.
– Вернемся к пистолету, – продолжал Джек. – Окажи мне услугу. Поезжай домой, забери его и держи под рукой, не отходи от мамы в ближайшие дни. Обещаешь?
Марти безнадежно взглянул на него:
– Расскажи, что творится.
– Людей убивают, вот что. Стариков. Евреев. Вроде мамы. Присматривай за ней, и все.
Марти вздохнул, медленно стронул с места машину. Свернул у ручья на извилистые дорожки среди прочных деревянных построек, чувствуя себя как во сне, где нельзя ничего изменить.
– Неужели ты думаешь, что я бы позволил кому-нибудь их убивать, имея хоть малейшую возможность остановить убийцу?
– Не думаю. Думаю, что у тебя серьезные неприятности, а ты мне не позволяешь помочь.
Джек фыркнул.
– Мне давно уж никто не поможет. Впрочем, большое спасибо за щедрое предложение. – Он откинул голову на спинку, глядя на подбитые золотом вечерние облака, в которых отражались далекие городские огни. – Знаешь, Ханне всегда очень нравилась эта машина. Когда ты работал в ночную смену, мы с ней иногда ездили к «Порки» за горячими шоколадными кексами, кружили у озера с поднятым верхом… Славное было времечко.
Марти закрыл глаза, не желая их больше открывать, желая съехать с дороги, врезаться в дерево, погибнуть вместе с Джеком, перейдя, может быть, в лучший мир.
– Знаешь, вся ее вселенная вокруг тебя вращалась. Еще одно, за что я тебя люблю. Ты дарил Ханне счастье.
Марти стиснул зубы, погружаясь во мрак, куда уходил каждый день.
– Я позволил убить ее.
– Нет. Не вини себя. – Джек взъерошил ему волосы каким-то непривычным для себя отеческим жестом, и Марти впервые за год готов был заплакать.
Джек стоял на краю подъездной дорожки, обсаженной с обеих сторон деревьями, глядя вслед отъезжавшему Марти. Дождавшись исчезновения за поворотом хвостовых огней, радостно выхватил пистолет из кармана. Всю дорогу до дома боялся, чтобы чертова штука не отстрелила член, напрочь забыв, поставил ли ее в сарае на предохранитель.
По-прежнему держа в руке оружие, услыхал за спиной тихий шорох. Подумал – олень или какой-нибудь распроклятый енот, но все-таки волосы на голове встали дыбом.