Наживка

25

Солнце только начинало вставать над рекой, когда Магоцци с Джино переезжали через Миссисипи по мосту на Лейк-стрит. Розовые и золотые полоски на небе отражались в темной воде, мерцая струйчатыми пузырьками шампанского.

– Боже, как мне хотелось бы изобразить это на полотне, – пробормотал Магоцци. – Взгляни на воду, Джино, до чего красиво.

Напарник хмыкнул. Нынче утром у него набухли мешки под глазами, коротко стриженные светлые волосы сердито топорщились.

– В задницу такую красоту. Ты бы не восторгался, если б провел ночь как я. Сюрприз наелся детской каши со всякими животными разных цветов, и мы часа три видели настоящую радугу. Точно как эта самая вода.

– Не рановато ли ему есть такую кашу?

– Если послушать Анджелу, он вообще не ест кашу. Она в схроне у меня лежала. Знаешь, есть такие липучки, которыми дверцы буфетов и шкафчиков заклеивают от ребятишек?

– Не знаю.

– Так вот, либо они никуда не годятся, либо Сюрприз гений.

– Перестань называть его гением, иначе у него разовьется комплекс.

– В глаза не называю, в сладкие детские влажные глазки. Старик, я умираю с голоду. Не объяснишь ли, почему машины стоят намертво на мосту в шесть утра?

Легендарные воды, над которыми они зависли, служили границей между Миннеаполисом и его двойником, а вновь просмотрев нынче утром репортаж Кристин Келлер, Магоцци понял, почему шеф Малкерсон предпочел провести срочное утреннее совещание в жалкой закусочной в Сент-Поле. Прошел слух, что репортеры прочно осадили здание муниципалитета в Миннеаполисе, значит, в последнюю очередь будут там их искать.

– Ох, смотри-ка, – проворчал Джино, выходя из машины, – дорога сплошь забита. Включай мигалку, я их сейчас сам разгоню. – Он пошел между рядами неподвижных автомобилей, и Магоцци мысленно помолился за водителей, которые не дают ему позавтракать.

Джино вернулся через пять с лишним минут, скользнул в дверцу с глуповатой улыбкой.

– Ну и дела.

Магоцци искоса окинул его взглядом:

– У тебя рубашка в перьях.

– Ну и что?

– Надеюсь, не съел какую-то птицу?

– Нет. Некая склонная к самоубийству утка-мамаша повела через мост весь свой выводок, словно она тут хозяйка. Знаешь, с какой скоростью бегают желтенькие утятки? На отлов ушла уйма времени. У одного типа в багажнике оказался пустой ящик из-под пива, куда мы их затолкали, чтобы он переправил семейство на другой берег. С минуты на минуту поедем.

Заведение Бэзила представляло собой полутемную закопченную дыру, круглосуточно открытую для желающих, большинство из которых уже разошлось по домам, судя по пустующим столам и стульям. Единственной живой душой был сидевший у передней стойки парень с торчавшими во все стороны волосами и невероятным количеством железок в ушах, бровях, губах и ноздрях. Он на миг поднял глаза, когда Джино с Магоцци вошли, а потом вновь уставился в кофейную чашку.

– Видал мальчишку? – шепнул Джино, когда они оказались за пределом слышимости. – Только дай им поблажку, сразу пойдут вразнос. Говорю тебе, вот что выходит, когда разрешаешь ребенку уши проколоть. Начинается с маленькой золоченой сережки, потом идет кольцо, а потом два кольца, а потом вот что.

– У Хелен проколоты уши?

– Только через мой труп.

Они обнаружили Малкерсона за самым дальним столом. Перед ним лежал блокнот, два сотовых телефона и веер устрашающих красных папок с делами об убийствах.

Он взглянул на них и кивнул:

– Детективы, доброе утро.

– Доброе утро, шеф, – ответили они в унисон, как школьники, приветствующие сурового учителя.

– Опаздываете.

– На мосту утка с утятами, – объяснил Джино, удостоившись редкой улыбки шефа. Каждый проживший хоть одну весну в Миннесоте знает об утках, которые переходят дорогу, перекрывая движение, причем злющие водители, готовые перестрелять друг друга, мгновенно превращаются в рьяных защитников животных.

– Надеюсь, вам удалось переправить их в целости и сохранности?

– Да, сэр.

Малкерсон жестом предложил им сесть, пододвинул жестяной кофейник.

– Здесь нет ни меню, ни официанток. Некий жуткий громила на кухне обещает завтрак на троих. Что это будет, понятия не имею.

– Хорошо будет, – заверил Джино. – Вигс мне про эту харчевню рассказывал. Тут все готовят на бараньем жире.

– Весьма… необычно, – пробормотал Малкерсон.

Джино налил себе чашку кофе, шумно хлебнул, с некоторым изумлением оглядел костюм шефа – сизый, двубортный, с бледно-голубым галстуком.

Малкерсон мысленно запретил себе спрашивать, в чем дело, притворяясь, будто его это не занимает, но в конце концов не выдержал:

– Слушайте, Ролсет, в чем дело?

– Ну, это действительно один из моих любимых костюмов, только… не для убийств.

– Ясно. У меня имеются костюмы для убийств. Какие, интересно бы знать?

– Сами знаете. Агрессивные. Разумеется, черный, темно-серый, даже полосатый, когда вам по-настоящему не терпится поймать преступника. А этот оптимистичный. Вселяет надежду. Обычно вы надеваете сизый, когда у нас дело раскручивается.

Малкерсон устало вздохнул.

– Меня несколько озадачивает, что мужчина, который носит сплошь заляпанные едой спортивные костюмы за сорок долларов, с таким интересом анализирует психологические аспекты моего гардероба.

– Ну, вы для меня как бы образец моды, шеф.

Малкерсон перевел на Магоцци глаза одного цвета с костюмом. В столь раннее утро не следует даже пытаться беседовать с Ролсетом.

– После вчерашнего позднего выпуска новостей мне без конца звонят. Полагаю, нам следует придержать информацию насчет татуировок.

– Угу, мысль прекрасная, но Кристин Келлер со своей бандой принялись опрашивать соседей, прежде чем мы успели расстегнуть пластиковый мешок с телом Бена Шулера, – заметил Джино. – Вдобавок нам известно по опыту, что долго скрывать подобную деталь не удастся. Любой знакомый с жертвами знает, что они были в лагере. Черт возьми, каждый видевший их в одежде с короткими рукавами видел татуировку, и это обязательно выйдет наружу при опросе журналистами друзей и соседей.

Малкерсон согласно кивнул:

– Действительно. Уже поднялся шум. Еще вчера вечером всему городу было известно, что у нас без каких-либо явных причин убиты три бывших лагерника, и каждый канал, который я смотрел нынче утром, включая Си-эн-эн, либо подразумевает убийство из ненависти, либо открыто говорит об этом.

Джино уверенно тряхнул головой:

– Мы рассматривали такую возможность, сэр. Убийство из ненависти не годится по многим причинам. Кроме того, двое из троих были знакомы друг с другом, и, по нашему мнению, их убили из-за каких-то прежних дел.

Малкерсон улыбнулся, порядком испугав обоих детективов.

– Не могу дождаться, когда детектив Ролсет мне сообщит, в какую чудовищную деятельность были, по вашему мнению, вовлечены престарелые граждане, став в результате жертвой убийцы.

– Ну… мы пока еще точно не выяснили…

Ролсета прервал пушечный грохот ботинок жуткого громилы с кухни. Чем ближе он подходил к столу, тем выше Магоцци приходилось задирать голову, чтобы видеть загрубевшую физиономию в рубцах и шрамах. Рост как минимум семь футов, оценил он, пружинистая мускулатура бывшего заключенного, который вечно тягает штангу на спортивном дворе. Мужчина принялся разгружать гигантский поднос, ставя перед каждым тарелку с едой. Дымящиеся горы яичницы, колбасы, жареной картошки, хлеб, подливка.

Джино облизнулся, предчувствуя пиршество, и взглянул на громилу, явно не смущенный его размерами.

– Слушай, приятель, неужели это ножевые раны?

Малкерсон и Магоцци напряглись. Счастливый Джино не заметил.

– Угу, – прогремел в ответ бас. – Шайка парней набросилась на меня с перьями.

– Отморозки. Сидел?

– Угу. А ты?

Джино подхватил вилкой кружочки картошки и отправил в рот.

– Пока нет. До сих пор был в другой команде… Господи, не картошка, а чудо. Попробуй, Лео, потом попроси этого парня на тебе жениться.

Громила просиял, после чего Малкерсон понадеялся, что он их убивать не станет, внимательно осмотрел свою вилку, откусил кусочек картошки и заморгал.

– Боже, свежий розмарин! Изумительно.

– Спасибо. В нашей округе никто никогда еще не распознавал розмарин. Кетчуп дать?

За едой по молчаливому согласию не разговаривали. Магоцци и Малкерсону удалось очистить тарелки примерно на треть, потом они одновременно их отодвинули.

– Доедать не собираетесь? – спросил Джино, гоняясь за последним куском колбасы по своей опустевшей тарелке. – Выбрасывать чертовски стыдно. И хозяина не хочется обижать.

– Разумно. – Малкерсон подтолкнул свою тарелку к Джино, взглянул на часы. – Если вы в самом деле уверены, что Мори Гилберта, Розу Клебер и Бена Шулера что-то связывает, кроме пребывания в концентрационном лагере, значит, ознакомились с их документами, банковскими счетами, телефонными звонками и прочим?

А как же, мысленно подтвердил Магоцци, только не по совсем законным каналам.

– Работаем, сэр.

– Да? Каким образом? Я не видел у себя на столе ни единого ордера на обыск или изъятие… – Шеф резко оборвал фразу и посмотрел на Магоцци. – Хорошо. Можете не отвечать.

Малкерсону прекрасно известно о продолжающихся отношениях Магоцци с Грейс Макбрайд, которая способна пробить любую предположительно секретную базу данных. И не менее точно известно, что лучший его детектив, который на службе никогда не ослабит узел галстука, чтоб не нарушить принятых в управлении правил приличия, привык проявлять огорчительное неуважение к законам о неприкосновенности частной жизни, гражданским правам и служебным инструкциям, когда ему кажется, что на кону стоит чья-то жизнь. На оформление ордеров нужно время. На законное изъятие и просмотр документов нужно время. Поэтому коп, расследуя убийство и экономя каждую бесценную секунду, испытывает непреодолимое искушение пойти кратчайшим путем. Малкерсон понимал это не хуже любого другого, но столь же хорошо понимал, что, нарушив однажды правила, трудно остановиться, а ничего нет опасней на свете, чем служитель закона, ставящий себя выше закона.

– Детектив Магоцци…

– Мы стараемся поскорей разобраться, – перебил шефа Магоцци. – Неизвестно, не намечены ли другие жертвы.

– Знаю.

– Старые, беспомощные, перепуганные, – вставил Джино, пережевывая яичницу. – Бабушки, которые пекут печенье, вроде Розы Клебер.

– Детектив Магоцци, – повторил Малкерсон таким тоном, что оба подчиненных замолчали. – Если вы намерены просить Грейс Макбрайд с партнерами воспользоваться программой, которая с таким успехом отыскивает связи по нашим «глухарям», напомните, чтобы они добывали лишь ту информацию, которая содержится в открытом доступе.

– Обязательно, сэр. Но мы не просто ждем, когда что-нибудь выскочит из архивов. Как отмечено в рапорте, мы считаем, что у Джека Гилберта есть некие сведения, и сегодня хотим на него надавить.

– Тогда от всей души желаю удачи. Кажется, у прессы и общественности складывается впечатление, что убийца нацелился на весьма специфическую демографическую группу, и составляющие ее люди начинают паниковать. – Малкерсон переплел пальцы, взглянул на сверкающие золотые часы на запястье. – Помните кошмарные предсказания прессы после принятия нового закона о регистрации нелегально приобретенного оружия?

– Еще бы, – хмыкнул Джино. – Завели похоронные песни. Миллионы жителей Миннесоты перестреляют друг друга на улицах. И знаете что? Я не слышал в новостях ни единого слова о том, что подача заявок на регистрацию свелась к нулю.

Малкерсон посмотрел на него:

– За один вчерашний день к нам поступило триста семьдесят три прошения о регистрации приобретенного прежде оружия. Из одного округа Хеннепин. Из нашего округа, джентльмены. Триста из них подали люди старше шестидесяти пяти лет.

– Вот дерьмо… Прошу прощения, сэр.

Малкерсон пропустил мимо ушей вульгарную грубость.

– Причем это было до известия об убийстве Бена Шулера. Предчувствую, что сегодня поступит еще больше, особенно теперь, когда мы привлекли к себе внимание всей страны. Ночью сообщение красовалось в шапках новостей Си-эн-эн, появится оно и в вечерних выпусках других каналов и газет, после чего, джентльмены, заварится настоящая каша.

Джино всплеснул руками:

– Что это с ними стряслось? Будь я репортером национального масштаба, просеивающим телеграфные сообщения, в первую очередь уцепился бы за старика, замученного и привязанного к рельсам.

Малкерсон страдальчески вздохнул.

– Это единичное убийство. Действительно, сенсационное, но в нашей стране ежедневно происходит десяток сенсационных убийств. С другой стороны, вы расследуете три убийства, и, даже если открыто никто их не называет серийными, все думают именно так. Само по себе интерес разжигает. Добавьте необъяснимое и ужасное стремление убивать стариков, переживших концентрационный лагерь, и глаза всей страны устремятся на нас.

Глубоко в голове Магоцци что-то защекотало, словно маленькие серые клеточки вскакивали и махали руками, стараясь привлечь внимание. Он закрыл глаза, полностью сосредоточился.

– Что? – спросил Малкерсон.

Магоцци открыл глаза.

– Пока не знаю. Потом само выплывет.