Насилие истиной

ГЛАВА 22

Мелентьев сел в машину и позвонил Гарри Бахареву.

— Встретиться? — удивился тот. — Ах, расследование? Еще не закончилось? То есть… Простите, сегодня занят… Впрочем, и завтра, и послезавтра… А чем, собственно, я могу быть вам полезен? Ну да, конечно! — сам себе объяснил Бахарев. — Ладно, приезжайте…

— Когда?

— Да хоть через полчаса.

— Договорились!

В театре полным ходом шел ремонт.

— Игорь Петрович сейчас временно в кабинете Петра Арсентьевича, — пояснил охранник детективу. — Второй этаж, налево.

Кирилл не мог не отметить размах ремонта.

«Не иначе как на пожертвования швейцарской вдовы…»

— Разрешите, — заглянул Мелентьев в кабинет.

— Здравствуйте, проходите! — произнес Бахарев и указал Мелентьеву на кресло возле стола.

Но детектив не сразу воспользовался приглашением Игоря Петровича. Он с любопытством и благоговением оглядывал стены, увешанные портретами и фотографиями с автографами.

— Какие имена! Неужели все они были в этом кабинете?

— Были! — подтвердил Бахарев. — Это кабинет моего отца. Я здесь временно, из-за ремонта.

— Как здоровье Петра Арсентьевича? — поинтересовался Мелентьев.

— Спасибо! Теперь можно сказать, что хорошо. Признаюсь, мы с Лерой думали, что он не выберется.

— Да, Жаклин.„— но детектив не успел закончить начатую фразу, Гарри Бахарев резко перебил его.

— Думайте обо мне что хотите, хоть подозревайте в убийстве, но мне наплевать, кто ее пристрелил. Нет! Вру! Не наплевать, а руку пожать хочется!

— Вас это удивит, но я понимаю ваши чувства. Однако все равно необходимо установить истину.

— То есть изобличить убийцу, хотите сказать вы. Так вот, для меня — кто бы он ни был — благородный разбойник, а не убийца! — горячо говорил Бахарев.

Мелентьев не возражал.

— Ну, конечно… — голос режиссера сник, — нельзя безнаказанно убивать людей, кем бы они ни были. Простите, не сдержался. Эмоции! — он снял очки и спросил: — Чем же я могу вам помочь?

Кирилл понял, что нужно как-то разрядить обстановку и обратил внимание на фотографию на столе:

— Очень люблю слушать Моцарта в исполнении оркестра под управлением Гирта Пундуса, — указал он на снимок, на котором Петр Бахарев одной рукой обнимал Гарри, а другой — Гирта Пундуса. — Удивительный музыкант!

— Да! — отозвался Гарри. — Талант у него от отца. Отец ведь в молодости великолепно играл на скрипке, но предпочел театр. Мы с Гиртом как бы две грани его таланта…

Изумление отобразилось на лице детектива.

— Простите, Гирт Пундус — сын Петра Арсентьевича? Не знал!

— Это все женская ненависть. Мать Гирта была второй женой моего отца. Ну и когда Петр Арсентьевич с ней расстался, она так вознегодовала, что изменила фамилию Гирта — Бахарев на свою девичью, Пундус. Она — латышка. Но отец всегда относился к Гирту с вниманием. И он тоже очень любит отца. Когда Гирт получал паспорт то, чтобы примирить родителей, сделал себе двойную фамилию: Пундус-Бахарев. Но так называют его редко. Обычно пользуются только первой половиной, — улыбнулся Гарри.

— Да-а-а… — потянул паузу детектив, но вынужден был снова испортить настроение Бахареву. — Игорь Петрович, мне необходимо узнать, где вы были в ночь убийства Рахманиной.

— Понимаю! Когда я узнал, что Жаклин убили, то до мельчайших подробностей припомнил тот день. Знал, что милиция меня не обойдет. Но, к сожалению, как говорится, стопроцентного алиби у меня нет. Хотя я и был не один. В тот день я пробыл в театре приблизительно до десяти часов вечера. Вышел. Сел в машину. Приехал домой. Леры еще не было. Ужин мне подала Валентина Сергеевна, наша домработница. Проглядел кое-какие бумаги, посмотрел телевизор. Лег спать. Проснулся, когда вернулась Лера. Было около двух ночи.

— Понятно! — сделал пометки в блокноте детектив. — Может, у вас есть предположения, кто мог убить Рахманину?

— Не скрою, я думал об этом и могу сказать только, что убийца — явно не из нашего круга. Дело в том, что Жаклин вошла в нашу семью со стороны… Отец этого опасался и, как оказалось, не напрасно. Ну так вот, она вроде бы вписалась в наше общество, но после развода вновь стала чужой. Да, она вращалась в театрально-кинематографическом мире, но не в нашем кругу! Так что, думаю, вам стоит искать убийцу из второй половины жизни Жаклин. Кто там был, не представляю. Но самый яркий — Николай Лютаев. Другие наверняка ему подобны. Я даже могу предположить шантаж. Какой-нибудь любовник Жаклин напился, стал требовать денег, она отказала, он выстрелил.

— Пистолет дорогой!

— Сейчас по случаю не то что пистолет, пушку можно купить.

— А как складывались отношения между Рахманиной и вашей женой, ведь они были подругами?

— Лера всегда доброжелательно относилась к ней, а Жаклин просто исходила ненавистью. Можно подумать, будто Лера виновна в ее увлечении Лютаевым и безумном браке с ним! Жаклин была инициатором нашего развода. Жаклин кричала журналистам, что влюблена в Лютаева. Так что Валерия здесь абсолютно не причем. Потом, когда Жаклин опомнилась, она возненавидела нас за наше счастье. Долго думала, как отомстить, и, наконец, надумала! «Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье!», — писал Достоевский. И ведь какая простая просьба! Но нет! Ничто так тяжело не дается, как спокойное осознание счастья других. Жаклин накопила яд, хотела выпрыснуть, да подавилась…

— А вас не смущает, что Рахманина была убита именно перед тем, как должна была передать в редакцию вторую главу о вашей жене?

— Нет, не смущает! Бывают стечения обстоятельств и похлеще.

— А что вы думаете по поводу смерти Олега Ветрова?

— Вот это настоящая и в ближайшее время невосполнимая потеря для нашего театра! Столько было планов! Но разве вы считаете, что Олега убили? — задал вопрос Бахарев и задумался. — Невозможно! Ведь это произошло на глазах у всех. Признаюсь, у меня даже тени сомнения не возникло, что это несчастный случай на съемках. К сожалению, они случаются, и довольно часто. Театр в этом отношении более безопасен.

В дверь заглянули. Бахарев кивнул:

— Иду! Простите, репетиция, — извинился он перед детективом.

«Так, — размышлял Кирилл после беседы с Гарри Бахаревым, — надо разобраться с черновиками Рахманиной до конца, выяснить, что у нее было на каждого. А пока основная версия такова: стреляла Валуева, но убил кто-то другой…»

В тот же день он встретился со своим школьным другом, майором МУРа Леонидом Петровым и попросил помочь. Было нужно просмотреть архивы одного отделения милиции, после чего Мелентьев расшифровал строки, относящиеся к еще одному фигуранту. Такие строки… за которые Жаклин не то что можно — нужно было убить! Однако Кирилл решил не останавливаться на достигнутом, а расшифровать все до последней буквы, поэтому поехал на Рижское взморье.

Хороший детектив — всегда хороший актер. Кирилл явно недооценивал свои актерские способности. Впрочем, когда человек долгое время испытывает ненависть, то всякий раз с жадностью хватается за возможность излить ее, вероятно, в надежде освободиться от накопленной на душе тяжести. Поэтому Мелентьеву надо было лишь навести разговор на нужную тему… и он услышал много интересного.

— Выскочка, ловкачка… Я каждый день благодарю бога, что он отвел ее от моей семьи. Она не любила Гирта, она любила его фамилию! Она все время звала его в Москву, чтобы сделать из него такого же ремесленника от искусства, каким является сама. Писательница! — Хильдегарда Пундус уничижительно рассмеялась. — Понимаете, если человек определяет себя в гении, то это вовсе не значит, что он действительно таков, — пояснила она, глядя на Кирилла прозрачно-голубыми злыми глазами. — Просто фантастическое стечение обстоятельств, что мы с вами вот так разговорились!

Мелентьев охотно кивнул. «Еще бы не фантастическое! Во-первых, мне нужно было разыскать вас в одном из отелей взморья, а во-вторых, втереться в доверие, представившись глуповатым критиком, собирающимся писать книгу о крупных писателях современности, в том числе и о Валерии Бахаревой. Ее имя подействовало на вас, как спирт на открытую рану… Я узнал все, что хотел, даже больше…»

После Рижского взморья, золотисто-серых дюн и смолистых сосен оказаться в душном, маленьком сельском районе, затерянном в необъятной России, было тяжело… морально, а особенно физически: съедали комары, совершенно не обращая внимания на предназначенные против них импортные средства, какими Кирилл тщательно обмазывался каждый вечер. Он опять погрузился в изучение архивов. Пожелтевшие листы мелькали перед его утомленными глазами. «Обидно будет, если не найду… обидно! Разгадка здесь! Неужели утеряны? Неужели? — глаза детектива сузились от напряжения, вчитался. — Нашел! Отлично! Но это только часть, чтобы расшифровать всего два слова из черновика Жаклин. Предположение есть, — нужны факты!»

И опять архив, теперь уже в Москве. Предположение подтвердилось, от чего стало скверно на душе. Скверно до омерзения, до ужаса, что такое возможно!

Кирилл вернулся домой. Разложил листы черновиков и, заглядывая в них, начал набирать текст. На экране компьютера стали появляться страницы «Живых листьев» Жаклин Рахманиной. «Хоть сейчас в печать! — с отвращением подумал он. — Да, все, о чем писала Рахманина, было! Но нужно ли оно теперь? Люди сами моделируют свое будущее. Зачастую грязными руками. Таким и будущее получается. Грязь постепенно стирается временем, затушевывается другими, вполне порядочными поступками, но вот, появляется человек, который хочет убрать ретушь… Порыв отчасти даже благородный, только вызван он в данном случае самым мерзким чувством — завистью… И тем не менее, я должен изобличить убийцу! Преступление — причина, наказание — следствие…»

Илона встретила Кирилла официально: появилась в дверях гостиной и сказала: «Проходите!» Но глаза смеялись, сверкали. Домработница попрощалась и ушла.

— Я рада! — шепнула Илона, прижимаясь к Мелентьеву. — Рада!

Он слегка отстранился и со странным интересом посмотрел на нее.

— Ты довольна своей жизнью? — неожиданно спросил он.

— Прости, что за глупый вопрос? Можно быть довольной или недовольной новым гарнитуром, а жизнь — это данность!

— Данность! — иронично подхватил Мелентьев. — Кем?

Илона ответила изумленным взглядом и кратко сказала, давая всем своим тоном понять, что больше на эту тему не будет ни слова:

— Богом!

— Бог дал, а один человек взял и отнял. Кто он тогда?

Илона молчала. Кирилл тоже.

— Вероятно, не очень счастливый человек, — отстраненно проговорила она.

— Признаться, думал, что у Жаклин действительно не было на тебя материала… — после паузы произнес Мелентьев.

— У нее ни на кого не было! — натянуто рассмеялась Илона. — Ей просто не давала спокойно жить писательская популярность Валерии.

— И это тоже… — согласился детектив. Помолчал, глядя на Илону. Усмехнулся. — Ты, наверное, уже слышала, что мне удалось разыскать некоторые черновики Рахманиной?

— Конечно, слышала!

— Ну так вот, на основании этих черновиков я подозреваю тебя в убийстве Жаклин.

Илона картинно приоткрыла рот, выражая свое удивление. Надменно взглянула на детектива и, едва шевеля губами, сказала, как сплюнула:

— Чушь!

— С неприятным чувством вынужден признать, что нет! Я проверил.

В наступившей тишине ее вопрос отозвался звоном монеты, упавшей на дно стакана:

— Что?!

— Что Галина Крылова погибла не без твоей деятельной помощи.

— Это все выдумки Жаклин! Она тоже думала испугать меня своими вымыслами.

— Ты плохо слушаешь, — заметил ей Мелентьев. — Я сказал, что проверил то, что написала в черновиках Рахманина, — и все сошлось!

— Ах, сошлось! — нервно воскликнула Илона, пружинящим шагом пройдясь по комнате. — Тогда в чем же дело? Почему меня не арестовывают? Почему ты так долго молчал, зная, что убийца Жаклин — я!

— Я же тебе объяснял: мне нужно было проверить.

— Отлично! А теперь зови оперов или кто там у тебя в помощниках!

Кирилл перевел взгляд с Илоны на окно, за которым колыхались ветви черемухи… такие же, как и перед сельской больницей, где стараниями подруги была убита Галина Крылова.

Илона почувствовала, что детектив не пугает ее, она поняла, что он все знает! Она перестала кривляться и настороженно посмотрела на него.

— Видимо, наш разговор ни к чему не приведет. Поэтому я передам черновики и документы на Петровку, — сказал Мелентьев и направился к двери. Илона бросилась ему наперерез.

— Нет, раз пришел, давай поговорим! Что ты там вычитал у этой сплетницы?

Кирилл вынул из папки файл с несколькими листами и протянул Илоне.

— Прочти сама, мне не хочется.

— Что это? — осторожно взяла она файл двумя пальцами.

— Это сокращенный вариант главы, посвященной тебе! — бросил детектив и отошел к окну.

Илона села на диван и стала читать:

«Они отправились вместе: Эдуард с Галиной и Илона со своим любовником, человеком ныне здравствующем, но ничем не примечательным, поэтому я назову его «X». Его роль была крохотной. В разыгравшейся трагедии он только испугался, что слух о его вояже дойдет до жены и, бросив всех, скрылся на попутке.

Он Илону абсолютно не интересовал, а был нужен только для отвода глаз. В последнее время Галина стала замечать, что взгляд Илоны слишком подолгу задерживается на Эдуарде.

— Кажется, Галка меня начинает ревновать! — сказала мне как-то она. — Представляешь, перестала оставлять нас двоих в комнате. И за что ей такое везение! Ведь меня с ней и сравнить нельзя! Ну что она! Одно слово — бухгалтерша, и по работе и по жизни.

— А что же раньше ты на Эдуарда не обращала внимания? — поинтересовалась я.

— Да как-то дороги шли параллельно, почти не приходилось встречаться. Ну, видела я его по телевизору, так мало ли кого видишь? Да и планы у меня другие были. А тут познакомилась через Галку, пригляделась! И она тоже — все напевает, как хорош Эдик в постели… — заложив руки за голову, с тоской проговорила Илона.

— А ты что ж, до сих пор не проверила?

— Что ты! Эдик порядочен до неприличия! Чувствую, что ему небезразлична, но… — печально всплеснула она руками.

После этого у нее появился «X», с которым она стала приходить к Крыловым. Галина, вероятно, успокоилась.

В первые по-настоящему теплые летние дни решили они выехать подальше от Москвы, отдохнуть. «X» отговорился от жены командировкой, и они отправились в сторону Орла, намереваясь заехать в Спасское-Лутовиново.

Дорога была узкой, водитель встречного грузовика не справился с управлением и врезался в кабину со стороны Гали. Странная авария — все живы, только поцарапаны, а та — только что не всмятку! Обезумевший от ужаса Эдик остановил какую-то машину и вместе с водителем перенес в нее бесчувственную, истекающую кровью Галину. Илона тоже поехала с ними. Разве могла она оставить лучшую подругу?

Приехали в маленькую сельскую больницу. Врач оказался молодым, больше похожим на студента. Осматривал и качал головой.

— Кровь! Кровь нужна! А у нас запасов — для реанимации комара!

В больницу примчалась милиция. Эдуард вышел в коридор. Отвечал на вопросы, плохо понимая, о чем говорит. Мысли были рядом с Галиной.

— Нужно немедленно у кого-то попросить кровь! — обратилась Илона к врачу. — Позвоните в город!

Врач посмотрел на нее и тихо присвистнул:

— Какой город! До ближайшего города, где можно достать кровь, почти двести километров!

— Так что? Она должна умереть из-за какой-то крови?!

— Я сделаю все, что могу! — резко проговорил врач. — Она молодая, у нее есть шанс — тридцать процентов против семидесяти. Срочно звоните в город и просите кровь, — приказал он медсестре. — Вас прошу выйти! — бросил Илоне.

Илона вышла. Все закружилось. Ей стало плохо. Она села на скамью в коридоре и низко опустила голову, чтобы не потерять сознания. Лучше бы она его потеряла… В затуманенном мозгу возникла странная, но притягательная мысль: «Эдуард Крылов — вдовец!» Губы Илоны шевельнулись, она потихоньку озвучила эту мысль, и ей она понравилась. Туман исчез.

«Мне уже тридцать два! Мужчины увиваются, предлагаются в любовники, но разводиться со своими грымзами не желают! Где я найду холостого?! Возраст уже такой! Всех мужчин мои сверстницы порасхватали. А я, умная да красивая, осталась одна! Все мечтала ухватить самого достойного. Достойного нашла, да не ухватила. Ну, что дальше? Беспросветное одиночество и зависть? Галка с Эдиком то в Италии, то во Франции, а я — в Сочи с каким-нибудь ублюдком. А мне ведь Эдик нравится… настолько, что я даже боюсь сама себе в этом признаться. И я ему нравлюсь! Вот мы бы с ним были парой! — ее лицо даже порозовело от воображаемого будущего. — А Галка выживет! Назло мне выживет! Кровь привезут, успеют! — она вздрогнула, будто от удара тока. Даже мысли ужаснулись — разбежались… Но потом одна маленькая, подлая выползла и тут же прикрылась ложью: — А вдруг не успеют! — в близком к безумию волнении подумала Илона. — Вдруг! Как же я, ее подруга, не помогу?…» — И может быть! Я говорю только «может быть», эта подлая мысль была бы после размышления с ужасом отброшена, если бы хватило на то времени… Но открылась дверь кабинета, и выглянула медсестра:

— Послушайте! У нас, как назло, ни у кого нет первой группы крови! Может, у вас или ее мужа?

Колебание длилось мгновение. Больше — нельзя, заподозрят неладное. Она вскочила со сверкающими глазами и произнесла роковые слова. Теперь, спустя двенадцать лет, она за них ответит.

— Господи! Конечно же! У нас с Галиной одна группа крови! Я совсем забыла!

— Сейчас сделаем анализ.

— Не нужно! Подождите! — и Илона бросилась к скамье, на которой сидел Эдик с милиционерами. Она схватила две сумки, свою и Галины, и поспешила к врачу.

— Вот, — протянула ему два паспорта: свой и подруги. — У нас здесь штампы. Все указано.

Врач обрадованно воскликнул:

— Своим вторым рождением она будет обязана вам. Превосходно! Резус-фактор, группа — все идентично… Скорее! Прямое переливание!

Илона суетилась, говорила без умолку. Ее уложили на кушетку. Врач спросил ее, она сделала вид, что не расслышала, но он повторил. И ей пришлось ответить: «Нет! Никогда!» Отравленная кровь заструилась по трубке… Отравленная кровь наполнила тело… Не приходя в сознание, Галина умерла спустя несколько часов.

Врач недоумевал. Илона с Эдиком, обнявшись, рыдали…

Я намекнула Илоне, что мне известна правда. Она не поверила. А я разыскала интересный… нет, не то слово, страшный по своему содержанию документ. Случайно вспомнила наш давний разговор. Сначала не придала значения. Но потом, осознав всю чудовищность содеянного, решила проверить. И точно! Сколько лет прошло, а документы в сохранности! Слава бюрократии! Она не дает бесследно исчезнуть людской подлости. Мои руки дрожали, когда я взяла эти пожелтевшие листы. Лицо Илоны встало передо мною… лицо Галины тоже… Теперь, когда я пишу эти строки, у меня перед глазами лицо Эдуарда, после того, как он их прочтет.

Что же было в тех пожелтевших листках из архива одной московской больницы? В них было записано, что Илона Стефанова в возрасте двадцати двух лет перенесла болезнь Боткина, попросту желтуху. Всем известно, что кровь переболевших этой болезнью непригодна для переливания. Илона не могла этого не знать, а тем более забыть…»

Листы задрожали в руках Илоны, и она взглянула на Кирилла. Он понял, на каком месте она прервала чтение, и сказал:

— Там дальше ксерокопия из твоей истории болезни и заключение о причинах смерти Галины Крыловой. Когда они лежат рядом, сразу становится ясным, что ты убила свою подругу!

— Нет! — вскочив с дивана, не крикнула, а прорычала Илона. — Нет! Тогда… тогда я на самом деле забыла! Я видела ее, умирающую… от потери крови… Только ее видела! И забыла!.. — сложившись чуть не пополам, орала она.

Спокойный ответ детектива прозвучал диссонансом, прервавшим истошный вопль:

— Захотела забыть!

— Нет! Нет! — била она кулаком по дивану. — Нет! Я забыла! А потом! Потом! Да ты знаешь, — подскочила она к Мелентьеву, с лицом, забрызганным черными от туши слезами, — что она только года два как перестала мне сниться! Ты знаешь, что такое каждую ночь видеть умершую! — потрясала она кулачками в воздухе.

— Прости, твои проблемы! — отшатнулся от нее Мелентьев. — Однако вынужден внести поправку: не умершую, а умерщвленную!

— Неправда! Она все равно бы умерла! У нее не было шанса!

— Был! Шанс остается до последней доли секунды, но ты лишила свою подругу его, — жестко заметил Мелентьев и, помолчав, добавил: — От вражеского удара в грудь всегда есть шанс увернуться, от «дружеского» удара в спину — не спастись никому!

— Нет! Тысячу раз нет!

— Ну хватит! — брезгливо поморщился детектив. — Я не присяжный заседатель. Не стоит труда ломать комедию. Побереги силы!

Илону словно окатили ледяной водой. Она ссутулилась, обхватив себя руками.

— Что ты этим хочешь сказать! Что ты передашь эти… — она потеряла слово и не могла его найти. Тогда схватила листы и, потрясая ими перед Кириллом, выдавила из себя: — Передашь в милицию! Но я буду стоять на своем: я ничего не помнила… была в шоке!

Кирилл пожал плечами.

— Постой, — решив, что он уходит, бросилась она к нему. — Постой! Зачем тебе это! Ты ведь ищешь убийцу Жаклин! Зачем же заодно рушить мою жизнь! — ее глаза стали по-настоящему безумными. Руки тряслись и безостановочно двигались, словно хотели что-то выхватить из воздуха. Потом она как будто успокоилась. Села на диван. Съежилась. — Наказание! — хрипло произнесла она. — Тебе нужно, чтобы я понесла наказание? Если дело только в этом, то, послушай, сыщик, — вновь срываясь на крик, бурно заговорила она. — Наказана! Наказана! Моя жизнь с Эдиком не удалась! У меня нет детей! Сколько я не обращалась к врачам за границей, сколько не лечилась — все впустую! Ну, куда еще больше наказывать? — упала она ничком на диван и зарыдала.

Мелентьев подошел к бару, налил в стакан виски и, протянув его рыдающей Илоне, сказав:

— Выпей!

Она подняла голову, послушно взяла стакан.

— Ну, зачем тебе это? Зачем? — ласково запричитала она. — Если начнется дело, суд все равно не признает меня виновной, а Эдик оставит. Куда я без него? Что я без него? Он — смысл моего существования. Тебе этого не понять, — она умоляюще протянула руку к Мелентьеву. — Прошу, не нужно!

— Жаклин тоже просила тебя о помощи, когда затеяла антрепризу, — напомнил детектив.

Илона опустила глаза в пол.

— Ты же отмахнулась от нее. А когда она стала печатать свои мемуары, ты ее убила! — заключил Мелентьев.

Голосом, лишенным малейших оттенков, Илона проговорила:

— Я не убивала Жаклин, но очень хотела… Ты на ложном пути, сыщик! — нашла она в себе силы усмехнуться. — Не теряй времени на меня. Ищи! Я не знаю, кто убил эту мерзавку, но он поступил благородно! Строить свое благополучие на несчастье других…

— Твой пример оказался слишком заразителен для нее…

Илона совершенно искренне возмутилась.

— Причем здесь я! Был шок, потеря памяти и безумное желание спасти! — горячо выкрикнула она. — А тут, — ее губы брезгливо изогнулись, — спокойная, планомерная травля!

«Да, угрызения совести ее не потревожат. Она почитает себя несчастной не оттого, что «по забывчивости» отправила свою подругу на тот свет, а оттого, что с Эдиком не сложилось, да нет детей. Впрочем, что тут удивительного? Если она способна совершить столь чудовищное преступление, то, естественно, неспособна осознать всю подлость своего существования…»

Кирилл бросил на нее брезгливый взгляд и направился в коридор. Она кинулась за ним.

— Ну почему ты не веришь, что я забыла?! Почему? А Жаклин — не убивала! Нет! — она пыталась схватить его за руку, задержать, уговорить, умолить…

Он вырвал руку и открыл дверь. Илона тут же затихла. Соседи все-таки кругом!

Кирилл, злясь на себя, вышел на улицу и сел в машину.

«Ничего конкретного! Впрочем, — пожал он плечами, — а чего я хотел? Я проверил, что написанное о Крыловой соответствует истине и убедился в том, что у нее была причина желать смерти Рахманиной!»

Илона замерла в двери. Услышав шум поднимающегося лифта, вздрогнула и торопливо захлопнула дверь.

— Подонок, — вылетело из ее обкусанных губ в адрес Мелентьева. — За что?

«За что я должна была терпеть это унижение?» — она проворно направилась в ванную. Расстегнула молнию и перешагнула через упавшее платье. Открыла воду, бросила шипучую ароматическую пластинку. Взяла с полки очищающее молочко и тщательно смыла расплывшийся от слез макияж, затем нанесла на лицо успокаивающую маску, и вдруг волна животного страха перехватила дыхание. Она широко открыла рот, жадно глотая воздух. — Он расскажет все Эдику! — она боялась даже представить себе реакцию мужа. Впрочем, зная его, могла быть уверенной: он ее бросит. И бросит так, как будто ее никогда и не было. Она содрогнулась, словно уже увидела его пустой взгляд сквозь нее при случайной встречи. — Я должна что-то сделать! — думала Илона, растерянно обводя глазами белую в лилово-розовых прожилках ванную комнату с зеркалами и легким плетеным диванчиком, с пушистыми итальянскими полотенцами, с полками, красиво заставленными косметикой от «LANCOME». — Квартиру я потеряю… это точно! Ой, ненормальная! — резко вскочила она с края ванны. — Причем тут квартира! Эдик! Я должна сделать все, чтобы Эдик был на моей стороне, чтобы он защищал меня, как Алекс Валуев свою Аллу. Ах, молодой да прыткий! — погрозила он кулаком в пространство. — Я тебе еще покажу! Сыщик! Копается в пожелтелых листах, а убийцу Жаклин найти не может! Вот и пристал ко мне! — Илона опустилась в ароматную воду. — Обвиняет! А я на самом деле тогда просто потеряла голову. И моя ли вина в том, что я полюбила Эдика? Галка сама с утра до вечера все восхищалась его мужскими достоинствами. Я пыталась заинтересоваться кем-то другим, но никого не могла даже сравнить с ним. Его голос, манера держаться перед камерой, европейский облик… Он был не таким, как все… и я мечтала стать его женой! К тому же приближался критический возраст. Еще три-четыре года — и никому не нужна. А я не представляла себе жизни вне того, что сейчас называют бомондом. Без Эдика у меня не было никаких шансов продолжать вращаться в нем. С поста зам. редактора меня бы уволили. Перебивалась бы статейками да интервью с наглыми VIP-персонами. Работала бы с утра до вечера, а получала — копейки. Какие Канарские острова? Какая Мартиника? А Галка все равно бы умерла от травм, несовместимых с жизнью! И, собственно, в чем моя вина? Я болела этой желтухой больше двадцати лет назад. Могла же я забыть! Ох! — Илона выскочила из ванны, словно в ней вскипела вода, и бросилась в гостиную. Схватила бумаги, оставленные детективом, и сожгла на кухне. — Все, хватит! Буду начинать новую жизнь! Что-то я раскисла! Эдик совсем перестал обращать на меня внимание как на женщину. Ничего! Все в моих руках!

Илона тщательно занялась макияжем, потом долго выбирала из новых нарядов самый соблазнительный, способный разбудить заснувшую фантазию. Оделась. Повертелась перед зеркалом и очень себе понравилась. Взглянула на часы, придала лицу выражение легкой загадочности и села в кресло с бокалом бренди в руке. Прошел час, второй… несколько раз подливала бренди, устала сидеть с выражением легкой загадочности, уже сменившимся глубоким негодованием. «Черт! Где же его носит?» Раздался телефонный звонок.

— Я задержусь, — уныло говорил Эдик, обнимая хорошенькую ведущую. — Материал не пошел. Все плохо!

Илона сдержалась. Ответила погасшим голосом:

— Хорошо!

Он пришел только в начале первого. Тихо прошел в спальню. Лег. Она прижалась к нему в страстном порыве. Он похлопал ее по бедру и пробормотал, зевая:

— Давай утром, а?

Илона отвернулась на самый край постели и бесшумно заплакала. Вот уже больше года он говорит так всякий раз, когда она пытается предложить ему себя.

_____