Насилие истиной

ГЛАВА 25

Лето! Расслабляющее, влекущее к морским волнам, шезлонгам, пальмам, мимолетным увлечениям… покрывающее золотистым загаром, преподносящее неизведанные — неужели такое еще возможно? — ощущения радости. Летом время не спешит, как в течение целого года, а благотворно замирает, греясь на солнышке… Никаких претензий к жизни, все просто и ясно: прозрачный воздух, шум набегающих волн, синее небо с едва заметной вуалью облаков… ни одной мысли — одни желания, которые так легко удовлетворить на пятизвездочном курорте…

Но не для всех лето — отдых. В театре под руководством Петра Бахарева вообще забыли, какое время года на дворе. Репетиции! Взлеты и падения. Осенение и полное отупение. Прорыв, и вдруг — стена… и так день за днем, шаг за шагом и, наконец… простор, равный Вселенной и — полет…

Похудевший Гарри Бахарев, пристально смотрящий на сцену через массивные очки; теряющий и вновь обретающий себя Никита Напольский; страдающая Светлана Ферри… Несколько раз под сводами зрительного зала раздавались точные реплики выздоравливающего Петра Арсентьевича: «Чуть прибавьте темп! А здесь ирония — только ирония! А вот теперь ему не до шуток, он плачет… ему больно и не до публики… Финал! Финал радостен до приторности! Казанова вечен, как вечна плотская любовь!»

По Москве ходят слухи: в театре Бахарева ставят спектакль, равного которому еще не было! Слухи растут! Билеты расхватывают.

Мелентьев вернулся из Испании. Отдохнул, но как-то нерадостно. Мысли, правда, интересные появились, но, увы, только мысли… Приехал, услышал о премьере. Полагал, что Светлана или Никита пригласят, но не дождался. Узнал, что они собираются пожениться, усмехнулся: «А я оказался прав, Жаклин нацелилась на Светлану именно из-за Никиты. Она ожидала такого поворота событий…»

Сначала хотел проигнорировать заранее сведший с ума всю столицу спектакль, но не выдержал, хотя и знал, что все фигуранты будут на премьере.

Фойе, только что открывшегося после капитального ремонта театра, без стеснения слепило позолотой и роскошно отполированной бронзой в виде массивных светильников.

Первая, с кем столкнулся Кирилл, была похудевшая и оттого подурневшая Валерия. Она, нарочито подчеркнуто не узнавая детектива, прошла мимо него. Илона Крылова под руку с Эдуардом поздоровались с Мелентьевым через силу. Лишь Марианна в платье с развивающимся шлейфом из темно-бежевой органзы, пронизанной тонкими золотыми искрами, радостно протянула ему руку.

— Ну что? Поставил крест на расследовании?

Кирилл отрицательно покачал головой.

— Поздравляю! — заметив Светлану, обратилась к ней Горсткова. — Волнуешься?

— Волнуюсь! — призналась мадам Ферри и, чуть повернув голову в сторону детектива, бросила: — Здравствуй, Кирилл!

— Я тоже поздравляю! — присоединился он к словам Марианны.

— Спасибо!

— Только хлопотное это дело, когда муж — Казанова! — не удержался Мелентьев.

— Не думала, что ты так же, как все недалекие зрители, имеешь склонность отождествлять актера с его ролью.

— Дай бог, чтобы я оказался, как ты сказала, тем недалеким зрителем.

Марианна не стала ради приличия сдерживать улыбку. Светлана слегка изогнула губы в легкой усмешке презрения и, шурша шелками, поспешила навстречу Петру Арсентьевичу Бахареву.

Первое действие захватило Мелентьева несмотря на его скептическое настроение.

В антракте в фойе второго этажа было торжественное открытие мемориальной доски одной великой актрисы. На стенах были развешаны ее фотопортреты из спектаклей, в высоких витринах выставлены костюмы. Под восторженные аплодисменты и восхищенные приветствия собравшихся Петр Арсентьевич Бахарев, которому довелось видеть эту актрису на сцене, торжественно снял завесу с бронзовой памятной доски с изображенным на ней профилем актрисы.

На балконе, опоясывающем фойе, появились актеры, занятые в спектакле, и присоединили свои аплодисменты к аплодисментам зрителей. Редкое единение! Обычно зрители аплодируют, а коллеги-актеры заняты только тем, чтобы поскорее извести любимцев публики.

Мелентьев, задумавшись, смотрел на фотографию из спектакля «Странная миссис Сэвидж», роль которой так хотела сыграть Жаклин Рахманина.

— Помнишь! — подобно легкому вздоху весеннего ветерка, раздалось сзади него. — Я тебе говорила, что мадам Ферри приехала сюда, чтобы отомстить обидчикам Светки Судориной?

Кирилл, не оборачиваясь, ответил:

— Помню.

— Ну, так вот! — продолжила Марианна. — Олегу она уже отомстила. Он утолил ее самолюбие, — сделал предложение и погиб. Теперь очередь за Никитой. Не забывай, он тоже сделал ей предложение!

Кирилл перевел взгляд на Светлану. Отливающие платиной локоны перевиты золотой паутинкой, крупные бриллианты отягощают изящные мочки ушей, на губах цвета каирской розы блуждает пьянящая счастливая улыбка…

Он почувствовал, что Марианна тоже не сводит с нее глаз.

Раздался звонок. Кирилл проводил Горсткову к ее креслу. Она сжала ему руку: «Не забудь!» Он кивнул и направился к своему месту, но что-то уже было не так… что-то уже произошло… какое-то возрастающее беспокойство мучило детектива. Зрители шли в зал, а Кирилл торопился выйти в фойе. Столкнулся со Светланой у служебного входа. Отчетливо запомнил ее удивленно-настороженный взгляд.

Потом все будто бы прошло, только терзала, издевалась одна мысль. Невероятно простая… и потому так долго непостигаемая.

Мелентьев, перепрыгивая через ступеньки, выбежал из театра. Ему не терпелось удостовериться в своей победе или полном провале. Джип взревел, как голодный лев, и помчался к выезду из столицы.

Замелькали деревья. Вот и дачный поселок. Светлые сумерки плавно переходили в ночную синеву. Кое-где зажигались фонари. Мелентьев остановил машину перед дачей мадам Ферри. Перепрыгнул через ограду и по дорожке направился к дому. С похвальной для детектива ловкостью взломал замок двери, выходящей на веранду, и очутился в гостиной, где было совершено убийство. Включил фонарик, захваченный из машины, и стал подниматься по лестнице, ведущей на чердак, где в свое время он нашел портфельчик с черновиками. Повернул выключатель, лампа на длинном шнуре вспыхнула и перегорела. Пришлось освещать фонариком загроможденный не одним поколением дачников чердак. Полоска света была достаточно яркой, но узкой. Обследовал один угол, другой… «Неужели ошибка? Неужели просто оригинальная мысль?!»

Куклы без рук и ног, дырявые мячики, разрозненные колоды карт, какие-то карусели, паяцы с обглоданными носами, отбрасываемые Кириллом, летели в разные стороны, Папки, сумки, чемоданчики, связки газет, журналы, коробки, подсвечники… и вдруг рука ухватилась за потертый плюш, плотно обтягивающий опилки… потянул и вытащил средних размеров плюшевого медведя. Детектив не сдержал нервной улыбки, схватив игрушку за голову, и едва не упал от удара, пришедшегося по его собственной голове. Фонарик выпал из рук. Чердак померк в полной темноте. Мелентьев отскочил в сторону и замер, прислонившись к стене. Через маленькое окошко пробивался лунный свет. Кирилл увидел платиновые волосы рванувшегося в темный угол силуэта.

«Ого! У мадам миллионерши неплохой бросок! — потер он затылок. — А у Марианны потрясающая интуиция и…» — но додумать не удалось. Отпрянувший в темноту силуэт снова бросился на Мелентьева. Детектив то ли увидел, то ли почувствовал, что в руках у нападавшего был нож. Он вывернулся и схватил противника за платиновые волосы, которые мистическим образом остались в его руке… Детектив опешил. Противник воспользовался длившимся долю секунды замешательством детектива и вновь напал на него. Кирилл едва увернулся, как нож вошел в деревянную стену. Молниеносным натренированным движением детективу удалось завести руку нападавшего за спину, тот протяжно вскрикнул. Мелентьев завел еще сильнее и вывернул сустав. От резкой боли нападавший потерял сознание. Детектив вынул из кармана чудом уцелевший сотовый и позвонил своему другу майору Петрову.

Тот, услышав тяжело переводящего дыхание Мелентьева, кратко бросил: «Еду!»

В голове стучало. Кирилл дотронулся до места, где яростно билась жилка. Рука почувствовала кровь. Валявшийся на полу преступник застонал…

Двор дачи мадам Ферри был освещен фонарями в стиле серебряного века и фарами милицейской машины. Кирилл в разорванном пиджаке и с неумело перевязанной сержантом головой стоял, опираясь на джип. У ворот затормозил «Мерседес» владелицы дачи.

— Что случилось? — пыталась разобраться Светлана. — Боже! Кирилл! — вскрикнула она, увидев окровавленное лицо Мелентьева. И тотчас закричала еще громче и порывисто опустилась на колени перед лежавшим на земле стонущим Никитой Напольским.

— Никита! — дотронулась она до его плеча, вызвав еще больший стон. — Господи! Да что случилось?!

— Я вывернул ему сустав, наверное… — отозвался Мелентьев.

— Ты! Вы с ума сошли! Сорвали спектакль! Кирилл! — подскочила к нему Светлана. — Что все это означает? Что ты делаешь на моей даче?

— Передаю преступника органам правопорядка! — криво улыбнулся он. — Выполнил, кстати, и твой заказ. Ты хотела выявить убийцу Олега — получай, — указал он рукой на скорчившегося от боли Напольского.

Светлана сделала шаг назад и отрывисто засмеялась… Замерла со смехом на перекошенных губах, пытаясь постигнуть суть услышанного. Хотела, видимо, обвинить Мелентьева в неуместной шутке, но, осознав, что вокруг милиция, с ужасом поняла, что детектив не шутит. Но тем не менее, она осторожно спросила:

— Но доказательства! Почему ты решил, что это Никита?!

— А вот они, доказательства! — указал Мелентьев на плюшевого медведя, лежавшего на капоте джипа. — Во всяком случае, очень надеюсь, что они там!

— Господин майор, — упавшим голосом обратилась мадам Ферри к Петрову. — Вы можете мне хоть что-то объяснить? По-моему, детектив не в себе… Причем здесь старый ободранный медведь!

Кирилл с шутливым презрением взглянул на Светлану.

— Вспомни странную миссис Сэвидж!

Светлана продолжала вопросительно смотреть на майора. Тот, добродушно посмеиваясь, посоветовал ей выполнить просьбу детектива, честно признавшись, что он сам понятия не имеет, кто такая миссис Сэвидж.

Ободренная присутствием майора Светлана стала припоминать:

— Миссис Сэвидж никогда не расставалась со своим плюшевым медведем, потому что зашила в его туловище то ли завещание, то ли ценные бумаги, которые у нее хотели отобрать дети ее покойного мужа!

— Ну вот! Значит, нам тоже нужно заглянуть в нашего медведя! — подхватил Мелентьев.

Он взял протянутый сержантом ножик и распорол плюш.

— Вот она! — крикнул он. — Дискета!

Напольский заворочался на земле, яростно скрежеща зубами.

— И что? — не понимала Светлана.

— Как что? Черновики Жаклин начала писать давно, — пытался объяснить ошеломленной Светлане Кирилл. — А убили ее, как все полагали, вовсе не потому, что она собиралась опубликовать свои мемуары, а потому, что она оказалась случайным свидетелем убийства Олега Ветрова.

Огромные глаза мадам Ферри, светясь непониманием, смотрели на Кирилла.

— Она увидела убийцу Олега! — теряя терпение, воскликнул он и, поморщившись, схватился за голову. — Теперь поняла?

Она кивнула. Она поняла, что Жаклин видела убийцу Олега, но что этот убийца — Напольский, она никак не могла взять в толк.

Майор Петров взял ноутбук и предложил пройти в дом взглянуть на дискету.

— Даже если она окажется пустой, — все еще держась за голову, говорил Леониду Петрову Мелентьев. — Напольский все равно засветил себя, бросившись на ее поиски.

— А почему такая спешка? — удивился Леонид. — Ты что, только сегодня догадался, что Рахманина спрятала дискету в медведя? — он замедлил шаг. — И вообще, как тебе в голову пришла такая мысль?

— В том-то и дело! — зажигая свет в гостиной, объяснял Кирилл. — В том-то и дело, что только сегодня, буквально несколько часов назад я догадался об этом.

— Почему? — ставя на стол ноутбук, поинтересовался Петров.

Светлана, призраком следовавшая за ними, опустилась, вздохнув шелками, в кресло, сложив руки на коленях.

— После первого акта в фойе было открытие мемориальной доски, посвященной памяти одной великой актрисы. По стенам были развешаны огромные фотографии из спектаклей с ее участием, в том числе и из спектакля «Странная миссис Сэвидж», где она прижимает к груди плюшевого медведя. Я невольно вспомнил Рахманину, мечтавшую сыграть эту роль. Готовилась к ней. Репетировала! Вживалась в образ, как говорят актеры. И меня осенило! Вот в этой гостиной, как рассказывала мне Светлана, глядя в зеркало, которое раньше висело здесь, — взмахом руки детектив указал на стену, — находясь под влиянием эмоций, Рахманина сболтнула, что напоследок она приберегла невиданный эффект, благодаря которому «Живые листья» станут бестселлером десятилетия! Потому что такого еще не было! И вряд ли когда будет! Вот он — ключ, — взволнованно объяснял Кирилл. — «Напоследок!» То есть в последней главе она намеревалась написать о чем-то, что произошло совсем недавно! А недавно произошло убийство Олега Ветрова. Напольский почувствовал скрытый намек, потому что угрожающий жест Жаклин через зеркало был адресован ему. Встревожившись, он навел справки и узнал то, о чем я узнал, к сожалению, только несколько дней назад. Какое-то чувство мне подсказывало, что убийство Рахманиной связано с убийством Ветрова. Мысль, в принципе, абсурдная, но интересная. Видимо, поэтому я вплотную занялся расследованием убийства Жаклин. Но не упускал из виду и дело Олега Ветрова. После трагического случая съемки были приостановлены на неопределенное время. Все разъехались. Я обратился к ответственной по подбору актеров, Вере Коноваловой, с просьбой составить список всех, кто был задействован в тот день на съемке. И как подтверждение моей версии о связи убийств Рахманиной и Ветрова, в списке я обнаружил ее фамилию. Оказалось, что Жаклин утвердили на небольшую, но эффектную роль ресторанной певицы. Эпизод с ее участием должны были снимать сразу после выступления фокусника. В павильоне были поставлены декорации, имитирующие парижский ресторан начала века, — коротко объяснял Мелентьев Леониду. — На сцене для выступления фокусника была раздвинута ширма. Представьте! — Кирилл вышел на середину гостиной и, словно гипнотизер, повторил: — Представьте! Ветров по просьбе журналистки кладет себе на плечи питона. Все внимание сконцентрировано на нем. Из гримерной выходит Жаклин и неторопливо направляется к сцене. Заходит за… ну не знаю, бутафорскую колонну или стену, разрисованную цветами, и видит Напольского с каким-то небольшим предметом в руке. Он на миг замирает за ширмой и сильным движением посылает что-то легкое и пестрое в сторону Ветрова, шею которого обвил питон… Вдруг павильон оглашается криками, слышится шум падающих стульев… Жаклин только на секунду отвела взор по направлению к площадке, а когда вновь взглянула за ширму… Напольского уже не было. Она поспешила на шум и увидела Олега, чью шею плотно обхватил судорожно корчившийся питон… а рядом Напольского, дрессировщика и еще кого-то… И тут раздался возглас: «Стрела! Кто-то пустил в питона стрелу!»

Кирилл в изнеможении опустился на стул. Светлана, словно фарфоровая кукла, размеренно покачивала головой…

— Такое ощущение, что ты был там! — наконец произнесла она. — Все точно!

— А теперь давайте-ка раскроем дискету! — предложил майор Петров.

Кирилл со Светланой подошли к ноутбуку.

«Вот и последняя глава! Глава-бомба, как я и обещала. Такого еще не было и вряд ли будет… — светились на экране слова, набранные Рахманиной. — Всех нас поразило несчастье, случившееся с замечательным, необыкновенным актером Олегом Ветровым на съемках его последнего фильма. Напомню: Олег по просьбе журналистки положил себе на плечи питона… и вдруг тот сжал свои скользкие холодные кольца и в единый миг задушил его. Что случилось? Оказалось, что кто-то бросил в питона стрелу с иглообразным наконечником. Решили, что это сделали два мальчика, дети актеров, находившиеся на площадке. И только я знала, что стрелу пустил Никита Напольский! Ну, каково? Улики? Вы требуете улик? Готовы забросать меня каменьями, как лжесвидетельницу, обвиняющую в убийстве популярного актера? А улика… все еще там! Во всяком случае, должна быть там. Это легко проверить!

Когда произошел весь этот ужас, я вернулась в костюмерную, чтобы с сожалением сдать костюм, так и не сыграв долгожданную роль. Бедная, растрепанная костюмерша подсчитывала убытки: «Пуговицы оторваны, кружева испорчены, запонка потеряна!» Какая запонка? — поинтересовалась я. — «Да от рубашки Напольского. Наверное, выскочила из манжеты, когда он пытался освободить от мерзкой гадины Олега», — глотая слезы, проговорила она. — А вы искали? — спросила я. «Все облазили! А запонки, как назло, ему дорогие сделали, чтобы на крупном плане смотрелись…» Я вспомнила траекторию движения руки Напольского, когда он бросал стрелу… Размах, бросок и после броска рука, как раз манжетой, коснулась ширмы фокусника… А я… я узнала эту ширму сразу, столько лет прошло, а она почти не изменилась, помолодела разве: павлиньи хвосты еще шикарнее стали, и цветы еще наглее расцвели. Ткань поменяли, но конструкция та же. Как увидела ширмочку эту, сразу вспомнила милое лицо Марика Вересковского, когда наш мюзик-холл гастролировал в Париже.

Был у меня феерический номер. Появляюсь в костюме феи из средневековой сказки: на голове геннин (высокий конусообразный дамский головной убор), обвитый вуалью, юбка пышная, палочка волшебная в руке. Пою о том, что все в жизни меняется, даже феи. И одной рукой геннин отбрасываю, другой — юбку отстегиваю и предстаю перед публикой в чулочках в сеточку и мини-платье из полупрозрачной ткани. Вынимаю из вазы разноцветные шарики и начинаю жонглировать. Правой рукой жонглирую, а левой держу один шарик. Делаю рукой полукруг на зрителя, мол, смотрите внимательно. Затем зажимаю шарик в кулаке и усиленно тру, «в порошок стираю», а сама, движением, равным доли секунды, провожу рукой с шариком над боковым столбиком ширмы и чуть касаюсь его, круглая крышечка — в сторону, шарик — туда, протягиваю опять к зрителям руку, сжатую в кулак, тру пальцами, раскрываю ладонь — и нет ничего… А на первый взгляд ширма как ширма, плотный шелк и металлические столбики окружностью в пятнадцать сантиметров. Марик ее специально для того номера придумал. Номер пустяшный, но смотрелся эффектно.

Хотела я тут же удостовериться, попалась ли запонка в ту ловушку, но когда вернулась, сотрудники МУРа в павильон уже никого не пускали. Признаюсь, был порыв все тут же им рассказать… Но передумала, решила Никите сюрприз устроить… да и публике нервы пощекотать ужасной историей. Как не крути, я прежде всего — актриса… нереализованная… жуткое это слово… жуткое чувство… Вот и взбрело мне в голову хотя бы таким образом сыграть роль детектива. Удалась роль? Удалась!

Однако хотелось все же удостовериться, там ли запонка? Пошла к Марику. А он уехал на гастроли в США. Забрал ширмочку с собой или оставил, вот приедет — и узнаем!

А почему это вдруг Напольский решил убить своего лучшего друга, может спросить меня читатель. Ответ, — в самом вопросе: потому что лучший… лучше его…

Я их обоих знаю давно… (а уж Напольского-то! Пять лет вместе прожили). Два молодых актера вместе делали первые шаги. Дружили и, нужно заметить, шагали дружно, на равных. Популярность, поклонницы, журналы, пестрящие снимками… и вдруг, вначале почти незаметно, Олег стал выбиваться из молодых, подающих надежды, в большие актеры. Они все еще «подавали», а Олег уже стал! Никита ворчал, списывая талант друга на удачу: «Олегу просто везет, а мне — нет!» Потом заговорил о происках завистников, которых, по его мнению, у него было значительно больше, чем у Олега… А в печати тем временем стали появляться статьи о необыкновенно талантливом актере Ветрове. Спектакли с его участием были заранее обречены на успех. Исходило от Олега что-то светлое…

Напольский же крутился-вертелся то тут, то там, а больше — на страницах светской хроники. В интервью подчеркивал, что устал… хочет сам написать сценарий, пьесу, а потому отказывается от всех предложений. Потом вдруг мелькнет на экране в небольшой роли и тут же оправдывается: мол, на большую времени нет, а это так, пустячок, знакомый режиссер уговорил.

Таким образом, спустя несколько лет после старта Ветров оказался намного впереди Напольского, и тот понял: не догнать! А типаж у них один. Если Олега утверждают, то как бы косвенно лишают Никиту роли. Вот и в этом, ставшем роковым, фильме сначала хотел режиссер на главную роль пригласить Напольского. Пробы прошли удачно. Никита ликовал. Но съемки все откладывались да откладывались, а потом режиссер сказал: «Понимаешь, Никита, мы тут посоветовались, еще раз пробы посмотрели и решили, что тебе больше подойдет роль друга главного героя!» Режиссер еще не закончил, а Никита все понял: «А герой, конечно же, Ветров!» «Ну и отлично! — хлопнул его по плечу режиссер. — Ты и сам понимаешь, что герой — не твоя роль!»

Ошибся известный режиссер, ох, как ошибся. Герой — это как раз роль Напольского в жизни и на экране. Навалилась на Никиту зависть — не вздохнуть. Видеть Олега — пытка, а тут еще перед всеми друга разыгрывай! Легче бы стать открытым врагом, да сложно, — противопоставить нечего. Ведь враг — это когда чувствуешь силу, когда вызов бросаешь, уверенный в своем превосходстве. Потемнел в лице Никита. Задумался. Что надумал — неизвестно… если бы не наша веселая вдовушка из Швейцарии.

Кинематограф использовал ее одноразово, в театре с «Кушать подано!» начинать не захотела, — за миллионера замуж вышла. Казалось бы, чего еще! Да только кинематограф душу не отпускал. Не успела вдовью вуаль снять, как в Москву поспешила. Пусть в качестве продюсера, лишь бы опять очутиться на съемочной площадке. А тут даже роль предложили: очаровательное молчание на крупном плане. Никита еще больше задумался: «Что ж получается! Светка будет продюсером всех фильмов с участием Олега! Так ведь это же мечта, плавно переходящая в реальность! И опять Олег, почему? Ведь я точно знаю, что нравился Светке больше него!»

Нравился, да только искал всегда Никита не любви, а выгоды. Вот и теперь решил ее не упустить. Расчет был несложен: если предположить, что Олег вдруг исчез, ну, ветром унесло, на кого обратит свой взор Светлана? Для нее, покинувшей Москву десять лет назад, все так и осталось: два героя, два мужчины. Вступать с Олегом в любовно-творческий поединок — глупо. Светлана быстро вникнет в суть вещей. Ветров — талантливый артист. Никита — просто хороший. И, естественно, выберет лучшего! А вот если лишить ее выбора? Всех лишить выбора! Никита дышал в спину Олега. Знал: не будет Ветрова — пока режиссеры и зрители опомнятся, он при мощной поддержке мадам Ферри быстро займет его место. Да и кто сможет в театре взять на себя репертуар Ветрова — только Напольский!

Для себя, полагаю, для отвода своих же глаз, он решил не убивать Олега, а как бы пошутить… на случай поставить…

Заточил небольшую стрелу, пустил в питона… черт его знает, как тот отреагирует, может, и не почувствует ничего, а может…

Друга бросился спасать первым…

Сейчас, когда пишу эту главу, миллионерша все еще в трауре по Олегу… но когда полностью окончу, подготовлю к публикации, почти уверена — Напольский уже сделает предложение мадам Ферри… Недолго осталось…»

— Н-да! — покачал головой майор Петров. — Прелюбопытный случай!

Светлана, сдвинув брови, все смотрела на экран компьютера.

— А как же получилось, что тебе и этому… Напольскому одновременно пришла мысль о дискете, зашитой в плюшевом медведе? — обратился Леонид Петров к Кириллу.

— Я же говорил, как увидел фотографию актрисы в роли миссис Сэвидж, тотчас осенило, и, как оказалось, не только меня, но и Напольского. Он с балкона смотрел на церемонию открытия. Понятное дело, Жаклин боялась открыто хранить дискету, после своего слишком прозрачного намека, брошенного в пылу «выступления» перед публикой. Боялась, что Никита может попытаться обыскать дачу, поэтому, находясь под влиянием роли миссис Сэвидж, зашила дискету в медведя. Но все же до конца не была уверена, что Никита понял тот намек, иначе подстраховалась бы по-другому.

Светлана опустошенным взглядом обвела гостиную. Подошла к буфету, достала бутылку джина.

— Помнишь, — глухо произнесла она, — мы с тобой столкнулись, когда ты выходил из зрительного зала, а я шла в гримерную к Никите? Меня удивила твоя поспешность…

— Да, а что в театре? — воскликнул Кирилл. — Казанова бежал прямо со сцены! — расхохотался он.

— Катастрофа! — разливая джин в стаканы, печально отозвалась мадам Ферри. — В театре — катастрофа!

Светлана вошла в гримерную. Никита сидел перед зеркалом и водил пуховкой по лицу. Придирчиво посмотрел на себя, переклеил мушку, подрумянил щеки.

— Если Казанова был похож на тебя, то я понимаю женщин! — шутливо вздохнула мадам Ферри, стряхивая с его камзола пудру.

Он улыбнулся вежливо. Светлана поняла, что Никите нужно побыть одному, но, уходя, не удержалась и сказала:

— Детектив Мелентьев после неудачи с поимкой убийц Олега и Жаклин, наверное, в пожарники подался. Чуть с ног меня не сбил, вылетел из театра как на пожар… — и, довольная своим остроумием, ушла.

Никита замер подобно восковой кукле — нарумяненной, обсыпанной пудрой, с губами цвета кармина. Раздался звонок, и помощник режиссера по внутреннему радио предупредил: «Твой выход, Никита!»

В первом явлении второго акта Напольский-Казанова пробыл на сцене всего минуты три. Отрешенно глядя в сторону, произнес несколько реплик и, завернувшись в шелковый плащ, скрылся за кулисы. И вдруг пошатнулся… попытался ухватиться за стул, но рука соскользнула… Что началось! Прибежали встревоженные Гарри Бахарев и Светлана. С трудом протиснулись сквозь толчею к уложенному на кушетку Напольскому. «Скорая!» примчалась мгновенно, словно дежурила у театра. Никиту с закатившимися глазами бережно положили на носилки. Врач, пощупав пульс, на вопрос Светланы: «Что с ним?» только пожал плечами. А на сцене продолжался не остановленный Бахаревым спектакль… Вот уже маркизы в сопровождении кавалеров заполняют пышную бальную залу, раздаются звуки гайдновской симфонии с символическим в данном случае названием «Сюрприз». Все ждут появления блистательного Казановы… Но на сцену падает занавес, и появляется Гарри Бахарев. С минуту он молча смотрел на публику, а она на него…

— Дамы и господа! — наконец произнес он. — В связи с внезапным недомоганием актера Никиты Напольского мы вынуждены прервать спектакль.

Зал ответил громовым «Ах!» Послышались вопросы. Бахарев развел руками и продолжил:

— Приносим свои глубочайшие извинения. Деньги можете получить в билетных кассах! — хотел еще что-то сказать, но не нашелся. Да и что скажешь, когда исполнителя главной роли увезли в больницу?

«Скорая» летела, сверкая фарами и воя сиреной. Никита открыл глаза. Рядом с ним сидел молоденький врач. Другой, больше похожий на борца, чем на спасителя в белом халате, находился в кабине водителя.

Напольский резко сел на носилках. Врач удивленно посмотрел на него и хотел было уложить опять, как Никита воскликнул:

— Что случилось? Почему я в «скорой помощи»? — провел рукой по лбу. — Ах да… припоминаю! Но это пустяки! Спектакль! Время! Сколько времени прошло, как вы меня увезли?

— Минут семь!

— Еще успею! — продолжал Напольский, когда машина замедлила движение из-за пробки на дороге.

Врач обхватил его за плечи, принуждая лечь, но Никита ловко отбросил его и, открыв дверь, выпрыгнул на проезжую часть. Увидевшие его водители автомобилей, следовавших за «скорой», решили, что выскочил сумасшедший, но, узнав в психе артиста, пришли к выводу, что снимают кино.

В одно мгновение Напольский скрылся в мрачном переулке. Ему повезло, удалось бежать как раз недалеко от своего дома. Влетел в подъезд и, одной рукой нажимая на звонок, а другой колотя в дверь, звал:

— Ольга Николаевна! Откройте скорее!

— Никитушка! Что… что случилось! Неужели провал? — вскричала, по случаю высокого давления оставшаяся дома, Ольга Николаевна, его соседка и доверенное лицо, на хранение у которой он оставлял дубликаты ключей, не надеясь на свою актерскую память.

— Все прекрасно! Ключи, скорее! — с горящими безумием глазами восклицал Никита и, схватив связку, перепрыгивая через три ступеньки, помчался вниз.

Открыл гараж, надел шлем, вывел мотоцикл и помчался за город по направлению к дачному поселку.

Увидев джип детектива, выругался и понял, что не ошибся в своем предположении. Скинул шлем, прихватил из багажника нож и мрачным призраком скользнул по саду. Вошел в дом, прислушался: шум доносился с чердака. Поднялся по ступенькам так тихо, что ни одна половица не скрипнула, заглянул в дверь и увидел детектива, только что вытащившего из кучи хлама плюшевого медведя. Схватил валявшийся у входа старый канделябр и запустил Мелентьеву прямо в голову. От удара, пришедшегося по касательной, Кирилл пошатнулся, выронил фонарик, но не упал, успел опереться о стену. Никита бросился на детектива. Завязалась борьба. Мелентьев ухватил его за волосы, оказавшиеся пудреным париком Казановы. Опешил. Напольский бросился на него с ножом, и тут страшная боль пронзила его тело и мозг. Он взвыл. Боль стала еще сильнее, и Никита потерял сознание. Полностью очнулся все от той же нескончаемой боли уже в саду, лежа у милицейской машины.

Майор Петров, Мелентьев и Светлана вышли из дома.

— Ну как он? — поинтересовался майор у сержанта, видя, что Никита опять в глубоком обмороке.

— Сейчас придет в себя! — бойко доложил тот. — Я вправил ему сустав на место!

Светлана склонилась над искаженным болью кукольным лицом любовника восемнадцатого века. Он открыл глаза. Вздохнул. Позвал:

— Света!

— Не волнуйся! Сейчас тебя отвезут в больницу!

— Света! — с трудом ворочал языком Напольский. — Все неправда!

— Что неправда? — вздрогнула она, вспомнив, кто перед ней.

— Все!

— Емкий и очень осторожный ответ! — насмешливо бросил Мелентьев.

— Да! Как насчет фокусника-циркача? — задержал Кирилла, уже садившегося в машину к мадам Ферри, майор.

— Он только послезавтра прилетает из Штатов! Я позвоню, и мы съездим! Болит! — поморщился Кирилл, приложив руку к голове.

Светлана выглянула из машины и сказала Петрову:

— Я его все-таки завезу в клинику. Пусть повязку поменяют!

Мелентьев запротестовал, но мадам Ферри властно махнула рукой: «Молчи!»

_____