О людях настоящего времени
Танька достала. Только с работы пришел, — давай ныть со своим замком. Дверь у нее не закрывается. Ладно, тесть выручил. Если начинает бухтеть — надо слушать.
Он мужик забавный. То про рыбалку целый день бурчит, то про погоду, то про политику, на худой конец. Ему ж темы выбирать, что пальцы гнуть. Иногда придирается, конечно, из-за ерунды, но сейчас — польза, — даст побездельничать. Вот начал:
— Это ты, Толька, виноват. Кто тебя просил мне утуб показывать? Не видал ничего — хорошо жил.
А сам ухмылку прячет.
— Сан Иваныч, ты же сказал, что дома сидеть скучно. На дворе зима, выйти некуда. Я-то хотел, как лучше, — подыгрываю, но понимаю, что не отвертеться.
Компьютеру его, как на грех, обучил. Теперь старик целыми днями кнопки тычет и ролики смотрит. Сейчас начнет кряхтеть про печали. И смешно, и грустно за него. Точно.
— Не, так то, да, — тесть вздыхает, медленно протирая очки. — В телевизоре одно и то же с утра до вечера, а тут хоть это… разнообразие. Я тебе про говорливого-то рассказывал?
— Рассказывал. Что он тебе? Опять жить не дает?
Танюха в коридоре копошится и оттуда язвит:
— Па, ты ему про интеллигенцию расскажи. Замок починить не может, так пусть умные мысли слушает.
Хохотнула, язык показала.
Тесть нацепил очки на нос, хмыкнул.
— Сегодня все утро смотрел. Сидит в какой-то зале, толстый, как хомяк и говорит, говорит, говорит. Ну, чисто заведенный. Цирк, вообще. Наизусть, что ли выучил? Не знаю.
— Я не понял, он кто, ученый?
Тесть усмехнулся:
— Академик. По всему, видать, что писатель.
— Писатели дома сидят и бумагу портят. Чего он в компе-то делает? Байки травит?
— Не байки. Ладно бы. Я как включил, так до обеда просидел — без остановки шпарит. И связно, и складно. Как Славка Каштанов. Саратовский который. С тем покурить сядешь, заслушаешься. Каждый раз пачки беломора — как не бывало. Шельмец! Чтоб ему в мутные стекла гляделось. И так ловко всё — как шьет.
— А чего говорит-то?
Вечер долгий, поели, а главное, замок крутить не охота. Можно и байки послушать.
— То про Гоголя расскажет, то про Шолохова. Пушкина, опять же, любит. Потом еще кого-то. Я ж не упомню. Его пока слушаешь, вроде все здорово. Отвернулся — в голове как пол помыли — чисто.
— Так «стоп» нажал бы и все.
— Не. Интересно же. Но, зараза, расстроил он меня. Вот начал про интеллигентов и достал. У них, мол, раньше так заведено было, у культурных-то, чтобы и штаны в полоску, и при шляпе, и мату — ни гу-гу. То есть, ежели слова крепкого нигде не вставил, — считался потомственным интеллигентом. А сейчас, вроде как, времена не те. Теперь, сука, — все интеллигенты. Хоть матом-перематом, или Екатерину крой в колготки — все равно никто не посмеет тебя быдлом обозвать. Ну, это нормально? Да мы в свое время этим стилягам так портки крутили, что до визга. Интеллигенты!
— Пап, ты не ругайся, ты про пальчик расскажи, — смеется Танька.
— Что за пальчик?
Тесть хитро глянул на меня и усмехнулся.
— Да, вот. Треплется говорливый, что повадка такая была. Хочешь, чтоб тебя в уважаемые люди записали, — кофейку нальешь, кружку подденешь, мизинчик отставишь и — ты уже интеллигент.
— А теперь что?
— Теперь не так. Хоть зенки выпучи, а не считается.
— Чёрт! — я захохотал. — Выходит еще недавно мог мизинец оттопырить и готово — серьезный человек с положением, а нынче — опоздал?
— Всё. Лафа кончилась, — тесть потер ладони о засаленные штаны. — Говорю же, — расстройство одно. Всё нынче не так. Другие времена.
— Злодей твой писатель. Гнать его надо с телевизора.
Танюха опять хихикает:
— Еще вчера в доме целых два интеллигента могло быть, а сегодня — шаром покати.
— Я те дам интеллигентов! — крякнул тесть. — Это еще что. У него, совесть шершавая не уперлась, представляешь, по любому поводу свое мнение. Все, говорит, создал Бог.
— Во новость!
— Да нет. Слушай. Бог все сотворил, но книжки придумали люди. Мол, господь человека слепил, чтоб тот ему романы писал.
— А сам, типа, почитывает?
— Вроде как.
— И нравится?
— Не сказал.
— А-а! Зажилил тему, писака.
— Да у него их куча, тем этих. Что у дерьма мух. Вот завел про «Войну и мир». А там этот… Пьер на дуэли. Я, грешным делом, так и не прочитал…
— Правильно. Зато теперь послушал.
— Послушал. Этот Пьер, — мне понравилось, — в душу помаленьку! — толстый как бык, давай стреляться с каким-то перцем. А в него самого, жиртреста, и целиться не надо. Просто пальни в ту сторону и не промахнешься.
— Да он вроде жив остался?
— Целехонек! А того, второго, прикинь, шлепнул.
— Повезло.
— В том-то и факт. Одноглазому тоже повезло. Бородино просрал, а Наполеона победил. У нас всеё так. Дуракам везет.
— Ладно, Сан Иваныч, не расстраивайся. Пьер выкрутился, Кутузов до Парижа французов гнал — все молодцы. А завтра я тебе найду какую-нибудь веселуху вместо этого словоплета. Посмеешься.
— Не надо мне. Пусть говорит. За всю жизнь умнее человека не слыхал. Надоедло про целину да кукурузу. Но этот же, потроха ему в коленку, представляешь, еще и весь… как это? Все прошлое столетие «ха-ха» веком обозвал. Вот это зря! Я, между прочим, там всю жизнь прожил. Мне этот век — как родня. И на. Всё «ха-ха». А я в те времена и родился, и учился, и женился, и вкалывал как вол. И отца на войне потерял. Да вообще, сколько народу-то полегло. И жрать — ни крошки. Куда все это теперь? Псу под хвост?
Танюха не словила тонкость момента и хохотнула в голос. Я промолчал. Тесть сразу нахмурился:
— Ты чё гогочешь-то, дочь? Вот помру, а в наследство от меня только «ха-ха» и достанется. Как тогда?
Старый еще разок крепко вытер ладони о треники, а Танька мигом посерьезнела:
— Ладно тебе. Помрет он. А замок кто починит? Пушкин ваш, что ли?
И грозно ткнула в меня пальцем.
Я отмахнулся:
— Сан Иваныч, может пивка? Тань!
— А?
— У нас пиво в холодильнике есть?
— Да ты замок починишь, или мене слесаря звать?
— Зови!
Тесть хлопнул тяжеленными ручищами по коленям и поднялся с дивана.
— Ладно, зять, не блажи. Тащи отвертку и молоток. Покажу, как мой ха-ха век ругать. Нехрен мизинцы таращить и Бородино просирать. Бездельники.
Татьяна усердно закивала головой.
— А пиво? — робко ухмыльнулся я.
— Пиво потом.