Не та профессия, 1

Глава 11

— И, кстати, твои информаторы тебе врут. — Добавляет Пун, отпивая из чашки кофе. — Хоть и, скорее всего, не злонамеренно.

— Это в каком месте? — напрягается его собеседница.

— Мы с женой из совсем разных народностей. А твои соглядатаи, видимо, всех с нашим разрезом глаз считают на одно лицо. — Смеётся Пун, потом серьёзнеет. — Что лично на моём участке границы было бы потрясающей глупостью и некомпетентностью…

— У нас тут такие, как ты, экзотика, — со смешком выдаёт собеседница. — Им простительно. А установочный курс по народам вашего региона, подозреваю, займёт не один десяток часов.

— Это да, но его ещё и подготовить надо. — Соглашается Пун. — А тут сам чёрт ногу сломал бы… Мне кажется, в моём регионе все народы и детали по ним можно знать только в том случае, если сам оттуда…

— Не переводи разговор на другую тему, — непоследовательно обрывает Пуна собеседница. — Почему ты отождествляешь себя с тупым держимордой? У которого, кроме мордобоя, нет ни иных инструментов, ни других развлечений на людях? Тебе нравится амплуа тупого садиста?

— А подробнее о моём амплуа можно? — искренне удивляется Пун. — Это когда и где я так себя зарекомендовал?

— А я тебе несколько недель не сообщала. — Мстительно отвечает собеседница. — Хотела сама посмотреть, чем всё окончится. — Пун продолжает держать бровь вопросительно поднятой, потому она продолжает. — От некоторых родителей некоторых твоих курсантов, ещё раньше, приходили жалобы на твоё немотивированное рукоприкладство в процессе занятий. Теперь, судя по тому, как ты ведёшь себя с Главами Домов Большой Двадцатки, я начинаю полагать, что опасения тех родителей были не так уж не обоснованы. — Лицо собеседницы непроницаемо.

— Мне кажется, ты сейчас просто развлекаешься. И ищешь темы поострее и поэмоциональнее, — спокойно откидывается на спинку кресла Пун. — С самого начала моей работы в Первом Магическом, Деканом был подписан приказ: все курсанты, обучающиеся у меня и по нашей программе, живут строго в соответствие с нашим Уставом. — Пун выделяет интонацией предпоследнее слово. — С точки зрения законных оснований, все мои действия были всегда строго мотивированы и подоплёка всем участникам инцидентов всегда была понятна. Ты в курсе, что имели место элементы неподчинения старшему в процессе учебно-тренировочных мероприятий?

Собеседница молчит, недовольно глядя на Пуна, потому он продолжает:

— Оправдываться не собираюсь. Был полностью прав; действовал, как всегда; результаты за себя говорят сами: ваши зелёные тепличные дети вон даже успешно на ту сторону сходили. И вернулись с результатом. Который…

— Ладно-ладно, пошутила… — хмурится собеседница. — Вопросов нет. Ты действительно чертовски ловкий бюрократ и подстраховался с самого начала… Судя по предусмотрительности, с которой был оформлен этот приказ.

Пун белозубо и искренне улыбается в ответ:

— Опытный инструктор отличается от новичка тем, что все ключевые барьеры знает заранее.

— Я всё же немного не об этом хотела сказать, — досадливо морщится собеседница. — А теперь уже, пожалуй, даже и спросить. Зачем ты позиционируешься как примитивный, неотёсанный мужлан? Потребности которого не просто крайне ограничены, а ещё и сознательно сведены к минимуму? Если сравнивать с прочими представителями твоего социального уровня… Зачем ты сознательно цепляешься за эту дикую маску? Я твою психологическую модель имею ввиду, по большей части демонстрируемую тобой на людях.

— В медицинском колледже, в котором я недавно оказался, некоторые из лучших докторов считают, — улыбается Пун. — Что психологические модели, виды реакций и даже психологические комплексы в конкретных ситуациях могут как мешать, так и помогать. Ещё они считают, что менять психологическую модель взаимодействия с обществом следует лишь в одном случае.

— Уже боюсь спрашивать, в каком, — бормочет императрица.

— Если она мешает в достижении личных целей. Или целей группы, в которой индивидуум является неотъемлемой частью. В общем, если выбранная психологическая модель взаимодействия мешает внутренней реализации, — Пун явно картинно напрягается, делая вид, что с трудом вспоминает незнакомые слова.

— Ты ещё покривляйся тут, — недовольно бросает собеседница.

— Да бог с тобой, Соратница. А где я ещё могу полностью расслабиться, быть самим собой и не ощущать этого груза ответственности за всё и за всех, поскольку рядом есть единственный человек, полнота ответственности которого ещё больше? — смеётся Пун.

— Молчи, грусть, молчи…

— Возвращаясь к твоему вопросу. Моя модель мне не то что не мешает, а во многом вообще помогает. Наиболее эффективно, с наименьшими потерями и с наилучшим результатом решать мою основную задачу: обучение нерадивого контингента, у которого в голове, вместо нормативов первого класса, только выпивка и бабы.

— Всегда так было, — пожимает плечами собеседница. — Ты как вчера родился. Впрочем, ты же действительно молодой… Всё время сбивает с толку тот момент, что мы с тобой «на ты»… — Затем собеседница спохватывается. — И опять стесняюсь спросить: а с женой, в семье, комфорт и расслабленность не практикуются?

— Две маленькие дочери. — Коротко отвечает Пун. — Вообще похожи на чёртиков из табакерки… С одной стороны, как с курсантами, с ними нельзя: девочки, — Пун демонстративно стучит кончиками пальцев правой руки по костяшкам сжатого кулака левой.

Собеседница оглушительно хохочет, заставляя Пуна вздрогнуть от неожиданности.

— С другой стороны, женщины очень тонко чувствуют, когда можно сесть мужчине на шею. И никогда не преминут этим воспользоваться. — С явным недовольством завершает Пун, погружаясь ненадолго в себя.

Под почти минутный искренний смех собеседницы.

— Ты действительно считаешь, что твоя модель подходит лично тебе для достижения твоих целей? — отсмеявшись, интересуется императрица.

— Она идеальна, — коротко кивает Пун. Потом, подумав, продолжает. — Выработана не за раз и не за два, а на протяжении многих циклов подготовки. Судя по результатам выхода на ту сторону даже ваших местных дворян с крайне посредственным, по нашим меркам, потенциалом, эта модель вполне нормально работает. Кстати, Атени тоже говорит: «не нужно лезть в работающую систему».

— Это тот твой друг, которому крест вручала не я лично? — хмурится собеседница и, не дожидаясь ответа, продолжает. — Тактичности тебя явно не учили…

— Тот, — кивает Пун. — Но тактичность никогда не была присущей лично мне чертой характера.

— С точки зрения правил Высшего Света, ты сам себе сознательно осложняешь адаптацию. И принятие себя в этот самый Свет как равного. — Серьёзно говорит собеседница. — И пусть сейчас ты молод, но поверь старой женщине. Твои дети тебе могут быть вовсе не благодарны. За родовую «репутацию», которую ты им можешь создать своим амплуа. Не пойми превратно: в случае с домом Бажи, лично меня вообще всё устраивает. Когда проблема одной дворянской занозы в жопе, говоря твоим языком, решается другой частью дворян, да ещё и ко благу Государства и к моему личному комфорту, наедине я буду это только приветствовать. Но позвала я тебя исключительно для того, чтобы предостеречь: если ты планируешь всё же войти в Свет, не считаться с неписанными правилами будет не совсем правильным.

— Не планирую, — улыбается Пун. — В старости мы с женой видим себя совсем в другой части Империи, не в твоих Столицах. А у нас там чуть другие правила и обычаи…

— Не подумала, — снова удивлённо сводит брови собеседница. — Вернее, была не в курсе. Обычно из провинций все наоборот стремятся сюда.

— У нас наоборот провинциалами считают западных варваров, — улыбается Пун.

— Против тебя могут ополчиться несколько семей Большой Двадцатки. Собственно, я тебя за этим и позвала. Сказать «спасибо», ибо мало кто в наше время так педантично исполняет… м-да… дух и букву закона. Не оглядываясь на последствия. И предостеречь: ты нажил врагов. Достаточно могущественных, поскольку казнить без оглядки не могу даже я. До этого разговора, мне казалось, ты просто не до конца ориентируешься в обстановке тут. Теперь понимаю, что я ошибалась и что это — твоя осознанная позиция.

— Спасибо, — серьёзно кивает Пун. — Но тут не в контексте скорее ты. Вовсе не редкость, и далеко не является гипотетической такая ситуация: наряд по охране границы, три человека, сталкивается со значительно превосходящим противником.

— Как это возможно? — заинтересованно играет бровью собеседница.

— Проморгала разведка. Не заметили сосредоточения сил на той стороне. Чей-то караван вынырнул с неупреждаемого участка границы. Да мало ли, — отмахивается Пун. — Главное в том, что у нашего наряда нет вариантов ни на эмоции, ни на комплексы. В случае угрозы на границе, действия даже одного бойца предсказуемы, строго регламентированы и не имеют ни малейшего пространства для манёвра. Вот когда в тебя это вбивается годами, а потом ты на практике видишь всю пользу этого подхода, лично я, попав сюда, не понимаю: почему тут должно быть иначе? Мы же все офицеры твоей короны?

Пун безмятежно, искренне и с любопытством пытливо смотрит в глаза императрицы, которая отводит взгляд.

— Нужно иметь очень твёрдый стержень внутри себя, чтоб идти таким путём, не сворачивая, — наконец поднимает глаза собеседница. — У большинства моих подданных с этим не так хорошо. К сожалению. Как у тебя.

— Соратник императрицы джемадар Пун может отвечать только за джемадара Пуна, — пожимает плечами в ответ Пун. — Ещё за вверенный ему контингент. Твои рефлексирующие дворяне без стержней в список моей компетентности не входят. Знаешь, не люблю вспоминать тот эпизод на блоке…

— Почему? — снова живо интересуется собеседница.

— Да страшно было чертовски, — просто отвечает Пун. — Очень страшно. Когда ополчение ушло ночевать к себе, а я остался один, я особо-то и не надеялся выбраться.

— Тем не менее, отбился от полутора десятков? — демонстрирует отличную память и хорошую осведомлённость императрица.

— Вот именно. А знаешь почему? Как раз именно потому, что не надеялся выпутаться. Думал, хоть шум подниму, задержу, насколько смогу, и хоть пример подам. Тем, кто будет после…

— А после этого случая, тебе этот защитный комплекс стал настолько удобен, что без него ты себя чувствуешь, как без защитной раковины? — догадывается собеседница.

Пун молча кивает.

— А ты не боишься чего-либо в жизни пропустить мимо себя с таким подходом? Годы идут, а ты всё в казарме. Я не только в прямом смысле. И ведь не делаешь никаких попыток от неё дистанцироваться?

— Женился недавно. Жена врач. В психике разбирается. Говорит, всё под контролем, — флегматично бросает Пун. — И ты всё время путаешь свою философию с моей. Вернее, вашу с нашей. Знаешь, что лично мне бросается в глаза из различий? У вас, крестьянин — это смерд. Самый социальный низ, который ни для кого не является примером.

— А у вас иначе?

— Диаметрально, — кивает Пун. — У нас земледелы считаются вторым по иерархии уважаемым сословием. Потому что творцы и кормильцы. А солдаты — так, сервисная функция, как говорит Атени. Совсем не такой уж необходимый элемент общества. И уж если пошёл в солдаты, мысли о комфорте неуместны. Пока на тебя рассчитывают более уважаемые слои общества.

— Такие, как земледелы? — удивляется собеседница.

— Как вариант, — кивает Пун.

— Мда уж… Воистину, хоть своих разгони, а вас набери, — бормочет императрица. — Вот раз ты так образован, скажи мне… Ты понимаешь, что одним и тем же коллективом должен управлять кто-то один? Что вводные и команды из разных источников одному и тому же адресату недопустимы?

— Разумеется, принцип единоначалия, — кивает Пун. — Но я не совсем понял, ты сейчас о ком-то конкретно или о социальной группе?

— О группе. Мой умный мальчик… Сложилось так, что роды Большой Двадцатки — это вещь в себе. Что-то типа замкнутой касты со своими правилами. Ты, своим без сомнений эффективным и эффектным поступком, затронул некоторые политические моменты. В вотчине, которую я считаю своей. И в которой принцип единоначалия считаю не менее важным, чем ты у себя в армии. Вообще, я хотела выяснить у тебя, как много подобных демаршей ты ещё планируешь? Это ирония, если ты не понял. Я не планирую изымать у тебя жетона, как и не планирую реформировать институт Соратников. Но не сообщить тебе о некоторой…м-м-м… не то чтобы недопустимости, но скорее о требующей согласования твоей решительности… ты понял.

— Не вижу противоречий, — ровно отвечает Пун. — Устав и Закон одни для всех. Это — первый пункт Устава и Закон номер один в своде. Если кто-то не знает Устава либо Закона, это не является освобождающим от ответственности обстоятельством, так?

— Так, но мне очень не нравится сам ход твоим мыслей… — Хмурится собеседница.

— А знаешь почему у нас результаты лучше, чем у всей твоей армии? — задаёт неожиданный вопрос джемадар.

— А при чём тут это? — удивляется собеседница.

— У нас действительно одинаковый для всех устав. И нет особенных. Чтоб тебе была понятнее моя позиция, а то у вас в языке даже слов таких нет, сейчас кое-что расскажу… В одном из отрядов, когда только вводили ветеринарную службу, уже был собачий питомник.

— На границе? — заинтересовывается императрица.

— Конечно… Вот в этом питомнике, часть собак раздали на заставы, а одного пса подарили новому командующему отрядом. Чуть не единственный случай, когда командующего перевели из столицы, чуть ли не по твоему приказу

— Я, кажется, понимаю, о ком ты, — ещё больше хмурится императрица.

— Личности неважны, — безмятежно отмахивается Пун. — Главное факты. По командующему вообще нет вопросов… Этот пёс был приучен жёстко реагировать на всех чужих. Но командующий забрал собаку к себе в дом. Пустил бегать по поместью.

— Как так? Эта собака же должна была хватать всех, кроме командующего? — заинтересованно спрашивает собеседница. — Если я хоть что-то понимаю в ваших реалиях.

— Так и было. — Снова кивает Пун. — Но командующий был упрям. И считал, что тоже что-то понимает в дрессировке. Он долго отучал пса лаять и бросаться на всех, кого сам командующий сочтёт своим.

— И чем закончилось?

— Собака — не человек. Пятьдесят людей не запомнит. Пёс хозяина уважал и слушал, потому просто перестал реагировать на чужих. Из служебной собаки превратился в декоративную: он перестал понимать, кого можно атаковать, кого нельзя. А хозяин очень сердился, когда пёс лаял не на того человека.

Пун безмятежно смотрит на собеседницу, которая, нахмурившись, барабанит кончиками пальцев по фарфоровой кофейной чашке.