Не та профессия, 1

Глава 17

— Тот случай, когда женщины начинают волноваться не потому, что что-то идёт не так, — смеётся Алтынай. — А как раз наоборот: из опасения сглазить. Потому что всё как раз налаживается…

Мы уже который день с молодыми пацанами ловим рыбу; получается неплохо.

В первый день, после лова, «дома» само собой организовалось что-то типа стихийного тоя. Вернее, благодарные «сограждане» замутили что-то в честь дочери хана, благодаря которой именно этому стойбищу голод теперь не грозит. В этом году, во всяком случае.

Ловится стабильно что-то в районе четырёх центнеров в день, если переводить в понятные мне величины. С одной стороны, на толпу в несколько тысяч это не много.

С другой стороны, новости в Степи действительно разносятся как по телеграфу: из соседних стойбищ к нам зачастили гонцы. И женщины, помогавшие мне вязать лодки, быстро провели мастер-классы по вязанию снопов камыша в аналогичные конструкции (тем более что наука совсем не сложная, и учиться — это ровно посмотреть один раз, что и как делать). А как вязать сетки, они, оказывается, знают не хуже меня: свои две «учебные» сетки я каждый вечер раскладываю на просушку (развешивать тут просто негде). А местные матроны, глянув мельком на продукт моих рук всего раз, начали легко воспроизводить то же самое у себя в юртах. Используя в качестве основы для плетения подпорки внутреннего каркаса юрты. Единственный момент, плетут они тоже из шерсти. Но их нити укреплять некому, потому не знаю, сколько их сети им прослужат. Впрочем, это наименьшая из проблем… Плели же как-то в средние века сети из натуральных, не синтетических волокон. Не знаю только, из растительных или тоже из шерсти.

— Твои мальчишки завтра после обеда поедут к Кара-Су, — продолжает Алтынай. — Там вроде бы собрался десяток желающих попробовать ловить по-нашему, и лодки уже связаны.

— А почему мои мне сами не сказали? — удивляюсь. — Не скажу, что сильно занят; но если бы они нарушили какие-то мои планы своим отъездом?

— Кажется, кто-то упрямо не хочет понимать, где он оказался, — заливисто смеётся Алтынай. — В Степи никто, никогда, никуда не спешит! Если речь о работе… С их точки зрения, ну какие у тебя могут быть дела?! Гостишь у хана, вернее, в юрте хана. Кормить тебя будут и так, даже если другим будет нечего есть. Женщина под боком, — Алтынай хлопает раскрытой ладонью себя по плоскому животу, — коня тебе дали… Что ещё нужно для счастья? Куда тебе торопиться? А сами они не подошли потому, что постеснялись: они боятся, что ты расстроишься, когда узнаешь, что они будут учить рыбной ловле соседей.

— Это ещё почему? — удивляюсь причудливости местных загибов мысли.

— Хотя б потому, что некоторые из новых рыбаков будут рыбачить на этой же реке, — смеётся Алтынай. — И вдруг твои уловы из-за этого уменьшатся?

— Дикие люди, что с них взять, — вздыхаю, нимало не заботясь о приличиях.

Когда мы наедине, мы говорим друг другу то, что думаем, и не особо не подбираем слова.

— У меня на родине есть поговорка, — продолжаю. — Грибов в лесу и рыбы в воде хватит всем и всегда. Ещё солнца в небе. Да и затеял я этот лов рыбы только затем, чтобы…

Не оканчиваю фразу, Алтынай отлично понимает, что я хотел сказать.

— Так они-то этого не знают, — резонно замечает она. — Да и в юрту хана, если честно, у нас не принято ходить, как к себе домой. Особенно когда в ней кто-то гостит. Вот они и передали через знакомых мне, а я далее тебе.

— Кстати, давно хотел спросить… А вы используете рисунки местности на пергаменте, которые помогают путнику ориентироваться? — пытаюсь, как могу, описать роль географических карт в ориентировании на местности. — Типа маленького изображения местности?

— Я понимаю о чём ты, — медленно кивает Алтынай, что-то вспоминая. — У Султана во дворце такие есть на этаже писарей. Но это очень дорогая вещь, которая нужна только определённым людям: мы свою степь знаем и так. А взять готовые пергаменты нам негде.

— Жаль, — вздыхаю. — Очень хотел посмотреть, какая территория нас окружает; где заканчивается степь с травой и где начинаются горы; а ещё — где текут реки. И какие они.

— Пф-ф-ф, почему не спросил? — фыркает Алтынай. — Так, где это было…

Она лезет в какой-то рундук у дальней стенки юрты и извлекает на свет дублёную овечью (или козью?) шкуру.

На выдубленной, изнаночной, стороне которой обнаруживается схематичная карта региона. Очень приблизительная и корявая. Нанесённая коричневым соком какого-то растения, но включающая даже южные отроги пограничных гор, с которых сюда прибыл я.

— Так это же оно и есть?! — широко открываю глаза я. — Почему ты говоришь, что вы этого не используете?

— Да это так, наш рисунок, — отмахивается Алтынай. — Когда кочуешь на новое место, хан всегда собирает и охотников, и чабанов время от времени — делать такие вот наброски. И потом, ты же спрашивал о пергаменте? А эта шкура ненадолго. Так, на несколько лет…

— Мне важнее содержание, чем форма, — торопливо забираю импровизированную карту у неё из рук и впиваюсь взглядом в детали.

— Содержание тоже так себе, — снова пренебрежительно двигает кистью Алтынай. — Во дворце Султана, на таких рисунках соблюдены пропорции расстояний. А тут их нет…

— Получается, река в нашей местности не одна, — обдумываю увиденное вслух. — Кстати, вот тут где-то я и проходил, тут ещё мост стоит большой… За контуры не поручусь, но расстояния на этом рисунке не соблюдены.

Не знаю, как иначе сказать «масштаб».

— Конечно не соблюдены. Один конный переход — не самая точная мера для измерения расстояний, — безразлично пожимает плечами Алтынай. — Это же примерный рисунок, чтоб разделить пастбища между кошами. Кто на восходе выпасает, кто на закате, кто на полдень, кто на полночь, если считать от ханского стойбища. А ты что хотел-то? Зачем тебе этот рисунок?

— Хотел понять, много ли рек в регионе и где проходят водоразделы. Ну, горы такие высокие, с которых реки начало берут.

— Реки все показаны, — указывает глазами на разрисованную шкуру Алтынай. — Начинаются с этих гор и с этих.

— Хм, получается, тут на местности можно рыбу на разных реках ловить, — делаю логичный вывод. — Чтоб друг другу не мешать… Разделить бы ещё участки рек между кошами…

— Не уверена. — Чётко и по-взрослому роняет Алтынай, подсаживаясь поближе ко мне. — Земля, воздух, солнце и вода общие. А ты предлагаешь…

— Да-да, я понял. Разграничить зоны лова нереально, — бормочу. — Впрочем, пёс с ним. Раньше и этого не было. И, судя по отсутствию других рыбаков на реке, мы пока единственные, кто занимается рыбой. На пару лет идеи хватит, а там…

— Точно. Или ишак, или хан, или… — подхватывает в унисон Алтынай.

Которая уже знает от меня эту смешную историю.

— Я бы, честно говоря, сейчас о другом думала, — задумчиво продолжает она, глядя на карту. — Всего ловить рыбу будет около десятка стойбищ. Повадки рыбы, как ты говоришь, мы выучим быстро. Таким образом, турканам тут, в отличие от остальных местных народов, мало что будет угрожать, я о голоде. Я долго обдумывала твои слова… Помнишь, ты говорил, что если одно племя станет намного богаче других, остальные могут объединиться против, чтобы отобрать всё?

— Это не я говорил. Это ты сама, отвечая на мой вопрос, пришла к такому выводу. — Поправляю её, поскольку очень хорошо помню эту беседу. — Но с выводом я согласен. Люди везде одинаковые…

— Да… И вот что беспокоит лично меня. — Как-то серьёзно и по-взрослому неожиданно преображается Алтынай. — Если сейчас, при явной несправедливости и угрозе голодной смерти, местные пашто вместе с Наместником позволяют себе не то что угрожать, а откровенно нападать на нас… Чего ждать, когда именно мы, туркан, ещё и от угрозы голода вообще избавимся?

— А как об этом узнают остальные народы вокруг? — фыркаю удивлённо. — Особой дружбы между туркан и пашто с дари и фарси я что-то не заметил. Как народы фарси узнают о том, что туркан не голодают?! Вы же почти не общаетесь?

— В одной Степи? — склонив голову к плечу, Алтынай смотрит на меня как на идиота. — Да хоть по внешности на базарах! По количеству сытых детей возле юрт! По количеству самих юрт в голодный год. По дальности конных переходов. Атарбай, узнают, поверь… У меня уйдёт четверть часа чтобы только перечислить тебе все признаки. Просто поверь. Если кто-то в Степи сыт, остальные об этом всегда узнают.

— Чего ждать, как раз, понятно… И мне кажется, что ответ Наместника на наш последний разговор должен, как минимум, чётко показать, правильно ли мы с тобой думаем.

— А что говорит лично твой богатый опыт общения с писарями и крючкотворами? — улыбается Алтынай, — ты вон и язык пашто знаешь. Значит, можешь угадать заранее, что ответит Наместник. Тем более что он или дари, или пуштун. Скорее второе…

— Мой опыт говорит: хочешь мира, готовься к войне. Те пашто, которых раньше знал я, сытых чужаков на своей земле в голодный год однозначно терпеть не будут. Если ваши с ними хоть сколь-нибудь сходны… — не заканчиваю мысль, понятную и так. — Плюс, отсутствие у вас более половины взрослых мужчин-воинов тоже не является для Наместника секретом, так?

— Конечно. — Уверенно кивает Алтынай. — Войско ведь именно у него получало и фураж, и повозки перед отправкой. И кое-что из оружия. Уж считать-то во дворце Наместника умеют. А сколько в каком коше взрослых мужчин, отлично знают сборщики налогов.

— Тогда ничего хорошего, — прихожу к выводу. — Если б было где-то по границе, ещё б подумал, что сказать. Но тут, в вотчине земель пашто и дари, просто без вариантов. Моё мнение: если Наместник твёрдо покарает преступников, с наказанием их рода, то варианты ещё возможны. Но лично я ставлю на то, что он будет уклончиво разговаривать на расстоянии… И вот это будет для туркан самое опасное.

— Остальные будут нападать? — уточняет Алтынай.

— Конечно, — уверенно отвечаю. — Или скажем так. Я бы, на твоём месте, однозначно к этому бы готовился.

— Надо выбирать хана. — После пятиминутного молчания припечатывает Алтынай.

Когда я, погрузившись в свои мысли, разглядываю карту и прикидываю, каким бы путём двинуть обратно на север. К себе.

— Но у нас это занимает обычно несколько недель. И всегда является причиной разлада между кошами. — Продолжает Алтынай. — Потом, конечно, миримся. Но не сразу. А сейчас, любая разобщённость недопустима, даже на время. Но и без хана никак. Судя по тому, что нас ждёт.

— Я бы так не утверждал, — отвечаю автоматически, не до конца выныривая из своих размышлений. — Ты сейчас просто хочешь снять с себя ответственность в ситуации, к которой не до конца готова твоя душа и твои чувства. К которой ты не готова эмоционально, запомни новое слово…

— Поясняй. — Кивает Алтынай, усаживаясь поудобнее. — Я вижу, тебе есть что сказать.

— Я не говорю, что прав или что понимаю место и момент времени лучше тебя! — пытаюсь отбояриться, — просто у меня есть свои мысли по поводу происходящего. От твоих отличаются.

— Я не возлагаю на тебя ответственность за решение, — церемонно говорит Алтынай, потом прыскает в ладонь. — Но всегда лучше послушать и другие взгляды на вещи. Говори.

— Выборы хана — это путь. — Терпеливо набрав воздух, объясняю в который раз её периодическую ошибку. — Способ, не цель. Выборы хана — это инструмент, запомни слово…

— Помню. И уже понимаю.

— Пути, как и инструменты, следует выбирать никак не до постановки целей. — Терпеливо продолжаю излагать азы первого курса. — А я от тебя сейчас слышу один-единственный вариант решения. Но не слышу, какова твоя цель. Или цели, если их несколько. Как я могу обсуждать выбираемый тобой путь, если не знаю, куда ты собираешься идти? Вернее, к чему?

— Понимаю, — медленно кивает Алтынай. — Да, ты пояснял раньше… Хорошо, давай идти по этой твоей обычной последовательности.

— Алгоритм. Запомни слово.

— Целей будет несколько. — Продолжает Алтынай, кивнув мимоходом ещё раз. — Первая: избежать голода в стойбищах туркан. И тут у нас уже наметились пути; кажется, всё получается. По крайней мере, в этом году. И даже если рыбу выловим сейчас почти всю и очень уменьшим её поголовье в реке, весной можно будет начать выращивать эти твои овощи. После удачи с рыбой, новшества с моим народом будет проще начинать. Надо только запастись инструментами. Но это вполне можно сделать зимой. Я права, ничего не упустила?

— По первой цели нет, — уважительно качаю головой, улыбаясь при этом глазами. — И кстати, поголовье рыбы восстанавливается достаточно быстро. По крайней мере, на этих землях.

Не вдаюсь в подробности понятия географической широты, температуры воды при нересте и репродуктивного цикла.

— Вторая цель: не дать себя ограбить или убить пуштунам и иже с ними. Когда всем станет ясно в этих землях, что пришельцы-туркан освоились тут лучше, чем местные, исконно живущие здесь. И что в стойбищах туркан живут богаче и сытнее, чем соседи. — Алтынай вопросительно смотрит на меня.

— Знаешь, есть мнение, что не дать себя ограбить можно двумя способами. — Отвечаю ей.

— Защищаться или убежать?

— Да. Но оба способа требуют понимания времени и места. Информации. Это…

— Знания. Я помню.

— Да. Вот у нас есть такое понятие, план защитных мероприятий.

— Пока понятно.

— Он начинается с оценки количества и качества потенциальных сил нападающих. Лично ты бы как взялась оценить количество?

— Не знаю, раньше никогда не сталкивалась. Это мужская работа.

— Давай тогда подумаем о целях нападающих… Они будут стараться в первую очередь вырезать туркан? Или что-то другое?

— Пф-ф-ф, целью будет добыча еды своим родам, — весело бросает Алтынай. — Ты же сам говоришь, не нужно путать цель и инструмент. «Вырезать туркан» — это не может быть целью. По той простой причине, что, отняв чужую жизнь, ты не делаешь свою счастливее! Это понимают даже пашто… Убить нас — это не цель. Это средство… — как-то подавленно завершает Алтынай.

— Так, не расстраивайся. Эмоции мешают мыслям! Теперь скажи, сколько будет войск нападающих за один раз? То есть, в одной атаке на вас?

— А как это можно угадать? — широко раскрывает глаза от удивления Алтынай, забыв своё секундной давности огорчение. Смотрит дальше на меня и переспрашивает. — Или всё-таки можно?..

— Можно. — Вытягиваюсь на войлоке. — Количество нападающих будет между двумя цифрами. Нижняя граничная цифра — это минимальное количество воинов, необходимое, чтоб справиться с воинами одного стойбища. А верхнюю цифру нужно считать от добычи. Количество добычи, которую можно отобрать у вас, должно делиться на количество нападающих воинов так, чтоб им хватило прокормить свои семьи до нового урожая: ну зачем им рисковать жизнями за один мешок свеклы на человека, которого хватит в лучшем случае на неделю?..

…

— … значит, мы действительно можем сосчитать, сколько на нас нападёт. — Алтынай покусывает кончик щепки. — Интересно. Мне очень интересно. Но пока всё равно не понятно, как защищаться: наших воинов в любом случае не хватит. Если мы увеличим количество бойцов в одном стойбище, они просто нападут на второе: они на своей земле, их намного больше, и возможностей наблюдать за нами у них тоже больше. В пропорции к численному перевесу.

— Я бы ставил не только и не столько на военную силу. Я бы запросил помощь у Султана, согласно договорённостям вашей тамги. — Пожимаю плечами в который раз. — Насколько понимаю, это его Наместник не выполняет договорённостей. Своего человека должен ставить на место Он.

— Пока не понимаю, как привлечь внимание так, чтоб во дворце забыли о тоях, и вспомнили о нас: следующее сколь-нибудь значимое количество взрослых воинов вырастет только лет через пять. — Грустно смотрит в стенку юрты Алтынай. — А просьбы слабого обычно не слышны, какие бы ни были перед этим договоры.

— Я пока тоже не понимаю, что можно сделать, — честно ей признаюсь. — Но это не страшно. На этапе создания Плана, «белые пятна» в нём — это нормально. Это и есть работа того, кто этот План разрабатывает: вначале создать «скелет», а потом доработать эти «узкие места»…

…

— … ну а как узнать о самом готовящемся нападении?

— И сложно, и просто одновременно. Я бы связал в один узор три разные нити. Первое: высылать регулярные дозоры. На внешних границах пастбищ, всегда должны присутствовать лёгкие мальчишки, на самых быстрых конях. Заведомо обгоняющие любого взрослого и более тяжёлого всадника.

— Да так всегда и было! — горячится Алтынай, в запале хлопая себя по внутренней поверхности бёдер (поскольку сидит по-турецки). — Просто с отъездом отца почему-то прекратилось… Вообще, это сделать просто. Какие ещё нити замысла будут в этом узоре?

— Есть такое понятие… не знаю как сказать на твоём языке, нет нужного слова… В общем, опускаю детали. На базарах и ярмарках, на которых каждый кош регулярно бывает, по нескольку раз в год, можем быстро завести друзей? И регулярно с ними общаться, не взирая ни на что?

— А что это даст?

— Ну, например, полторы тысячи пашто или фарси решили пойти на вас. Они сразу кинуться в твою любимую конную атаку, сестра? Или перед этим что-то купят? И как-то всё же будут готовиться?

— Будут покупать. Будут готовится. — Уверенно фокусирует взгляд на мне Алтынай. — Кундузы, раз (чересседельные сумки). Быстро на тысячу воинов не сшить, будут не меньше половины покупать готовых. А без них они просто не увезут ничего из набега…

— Ещё что?

— Подковы. Во-первых, перекуют заново и заводных, и верховых лошадей. А это работы кузнецам не на один день. И собственные кузнецы рода, идущего в набег, не справятся быстро; какая-то часть воинов поедет перековываться на базары и ярмарки. Ещё, какой-то запас новых подков они возьмут с собой. Это примерно одна десятая от всего количества лошадиных ног, идущих в набег.

— Ничего себе, у вас тут целая система разведпризнаков, — смеюсь. — Продолжай.

— Кое-что из лечебных трав. Это вообще закупается только оптом, и только перед набегом: стоит дорого. Без набега не нужно. Хранить тяжело, лечебные свойства теряются.

— Вот по этим покупкам ты и можешь заранее определять их подготовку. Но для того, чтобы торговец подковами тебе всё рассказал, ты должна с ним заранее подружиться. И у него ни в голове, ни в сердце не должно быть места никакому иному решению, кроме как срочно отправить посыльного к тебе и к ближайшим твоим людям. Как только первая сотня пуштунов купит у него первые сорок подков.

— Сто двадцать, — как-то механически произносит Алтынай.

— Что «сто двадцать»?

— Сто двадцать подков. У сотни пуштун сто коней верховых. Но будет ещё по паре заводных. Минимум. Если они идут в набег на нас: не телегами же убегать с грузом… — автоматически поясняет она, затем поднимает глаза на меня. — Правильно ли я тебя поняла? Хорошо ли, а в нашем случае необходимо ли, чтобы таких торговцев было много? А знания, поступаемые от них, были сведены, как ты говоришь, в одну систему и стекались в одно место? К одному человеку? Который способен дать точную оценку и сделать правильные выводы?

В ответ молча хлопаю в ладоши три раза.

— Если пушту начинают закупать чересседельные сумки, как я сама думаю, это военные приготовления? Или мирные? — продолжает разговаривать сама с собой Алтынай. — И против кого, против своих же или родни-фарси? Или всё таки против соседей-туркан? Конечно, второе вероятнее… И если торговец, продающий пуштунам чересседельные сумки, тут же отправит гонца к уже своим друзьям-туркан, подготовка пуштунов не останется тайной. И нападение не будет неожиданным. Кстати, ещё кожаные ремни будут покупать… Дрова для огня, — уверенно продолжает Алтынай, набрасывая список на земле абсолютно без моей помощи. — В правильном для нас случае, каждый из продавцов должен отправить нам сообщение. Тогда мы будем видеть всю сумму их приготовлений.

Таким образом, Алтынай разговаривает сама с собой ещё какое-то время, старательно записывая всё сама вслед за собой. А я дублирую это же по-своему, не перебивая её и не вмешиваясь.

Потому что прекрасно понимаю, что «поток сознания» аналитика-разработчика мероприятий в момент, когда его осенило, перебивать ни в коем случае нельзя. Пока тот не иссякнет сам.

Так мы общаемся ещё какое-то время, причём беседа поглощает нас обоих полностью.

А потом полуприкрытый полог юрты вдруг распахивается и в юрту вваливается едва стоящий на ногах Еркен.

Поначалу, глянув, как он шатается, думаю, что что-то случилось, но уже буквально через секунду вижу, что он просто мертвецки пьян.

__________

Дочь хана весь вечер не выходит из юрты, обсуждая с лысым азара что-то важное. И наверняка касающееся всего коша или даже всех туркан: она ни за кумысом не посылала, ни чай не грела, ни вообще каких-то канонов гостеприимства в это раз не соблюдала.

Ханскому стойбищу не нужно объяснять, чем занят хан. Или его ближайшие родственники, если они целый вечер разговаривают, что-то пишут щепками на земляной части пола юрты и перестают ходить за кумысом и чаем. Если они не режут барана, не просят готовой сорпы у соседей и вообще забывают о еде и питье.

Судя по умным и деликатным решениям и поступкам дочери хана за последнее время, она гораздо больше готова заменить своего отца, чем показывала раньше. И, видимо, опять почувствовала что-то, срочно требующее её внимания.

Иначе никак не объяснить их напряжённый разговор, сопровождающийся подсчётами, спорами и письменами, которыми они укрывают землю, стирая и что-то нанося заново.

С азара, который оказался воистину гостем, посланным Всевышним.

То, что он для девочки сделает всё, уже видят все (кроме, похоже, него самого). Хотя и потихоньку над этим посмеиваются: из сетей, раскидываемых девушкой-дулат, ещё никто никогда не уходил… А зверь на то и зверь, чтоб ловчих сетей не замечать вообще…

Неожиданно из своей юрты вываливается пьяный Еркен. Мутным взглядом смотрит по сторонам и, взмахнув зажатой в руке камчой, направляется в ханскую юрту.

Этого никто не ожидает настолько, что перехватить его просто не успевают. От южных юрт к ханской уже бегут вернувшиеся с рыбалки парни, когда из ханской юрты выходит лысый азара, несущий едва трепыхающегося Еркена на плече как бревно. Сам Еркен при этом уже перевит своей же камчой, затянутой сзади на какой-то хитрый узел, не позволяющий шевелить руками.

— Раушан-апай, куда его? — хмуро спрашивает азара, подходя к старухе. — Как сделать, чтоб он к Алтынай в таком состоянии не ломился?

— Извини, уважаемый, — только и говорит Раушан. — Мы не успели… Ребята, сюда!

Через пару секунд Еркен, поддерживаемый с разных сторон, воцаряется на ближайшую кобылу и, ведомый группой ребят, исчезает в направлении реки.

Прохладная вечерняя вода, как ничто другое, способствует удалению паров кумыса из головы.

Но на этом перипетии вечера не заканчиваются. Буквально через четверть чеса после того, как Еркена увозят на реку, из его юрты появляются парой его родственники. Тоже хмельные, и тоже устремляющиеся в юрту хана.

Раушан успевает только руками всплеснуть: сейчас снова нужно быстро звать мужчин.

Но в этот раз, незваные «гости» ханского шатра «возвращаются» сразу же: первый вообще вылетает из ханской юрты спиной вперёд, как будто его в живот лягнул ногой конь.

Второго, удерживая его голову за шею подмышкой, выводит азара, пинком пониже пояса спуская затем вниз с холма. Где тот и исчезает, кувыркаясь и смешно размахивая в воздухе руками и ногами.

— Всё правильно, — Раушан, несмотря на возраст, мгновенно оказывается рядом с азара и кладёт ладонь тому на бицепс. — Всё правильно, сынок. Спасибо, и не держи зла… Это всё хмель. Завтра по всему стойбищу кумыс соберу и Еркену в юрту больше ни глотка не дам.

— Спасибо, апай. А то вроде все вокруг донельзя правоверные, время тоже никак не модерн, а как будто домой попал… — бормочет азара непонятные вещи в ответ.

— Не держи зла, сынок, — Раушан мягко гладит бицепс здоровяка. — А что, у вас, оседлых шиитов, разве пьют хмельное?

— Разреши, я не буду отвечать, — хмыкает азара и, явно погрузившись в какие-то свои мысли, негромко смеётся несколько мгновений.