Не та профессия, 1

Глава 6

— Сестра, а можно я тебе сейчас какое-то время позадаю смешные детские вопросы? — напившись кумыса, объевшись лепёшками, чувствую себя почти счастливым. Устраиваясь поудобнее напротив Алтынай на белой кошме.

Кстати, в самом кумысе присутствует едва уловимый, почти не заметный для меня, но след алкоголя: что-то около пары градусов. Слабее пива намного, но, как и всякий алкоголь в крайне умеренных количествах, выступает в роли лекарства и тонизирующего средства.

Почему-то попутно мелькает мысль, что в том мире с ограничением количества употребляемого алкоголя в армии явно были проблемы… Как правило. Когда был алкоголь.

Вместе с тем, лично у меня многое из рассказов Алтынай вызывает если и не настороженность, то, как минимум, истовое желание прояснить кое-какие детали. Лично для себя.

Как у человека из другой обстановки, привыкшего сопоставлять гораздо большие массивы информации. В том числе по работе.

— Да, конечно, — чуть растерянно отвечает не ожидающая такого поворота Алтынай. — Конечно, спрашивай!

— Вот извини, если будет неприятно… ты, кстати, спрашивала, чем я занимался… После армии учился на врача. Ну, на целителя, — поясняю под вытянувшееся от удивления лицо Алтынай. — И целителю, как говорится, иногда приходится делать людям больно, ненадолго. Чтоб потом они могли жить долго и счастливо. Тем более, я никогда не кочевал, многое тут у вас лично мне в диковинку, могу чего-то и не понимать. И мне категорически не понятно вот что: как же так вышло, что все родственники законно избранного хана погибли? Причём, за достаточно короткий промежуток времени? И осталась только несовершеннолетняя дочь. Которая, кажется, по вашим обычаям, даже наследует имущество с очень большими оговорками?

— Я совершеннолетняя… — надувается было Алтынай, но продолжает отвечать, заметив, что я только улыбаюсь. — По наследству: всё, что было в семье, теперь моё. Но у нас же основное богатство — стада. А я одна пасти не в состоянии. Нужно, ещё несколько человек. До десятка. Потому в этом году вынуждена буду отдать одну двадцатую часть стад за выпас.

— А прирост у стада какой? — заинтересовываюсь помимо воли. — Если за полный год брать?

С другой стороны, экономику я тоже хотел бы учесть в анализе.

— М-да, — снисходительно смотрит на меня Алтынай. — И кто из нас ребёнок? Во-первых, год на год не приходится. Во-вторых. Если лошади, то в табуне в этом году будет хорошо если одна десятая роста. От того числа, что есть на сейчас и что пережило зиму. По баранам — где-то от трети до половины.

— Хм, всё равно в плюсах, — бормочу. — А как вы вчетвером куда-то стадо гнали? Если всего десяток нужен?

— Тут нужно объяснять. — Терпеливо вздыхает Алтынай. — Мы гнали не стадо. И не табун. Табуны вообще перемешаны, чтоб приплод от разных коней был лучше, и лошади каждой семьи рассыпаны по пастбищам в десятке мест. Если не больше. Что до баранов…

Ещё какое-то время вникаю в тонкости выпаса скота (что оказывается совсем не так просто. И пастух оказывается кто угодно, но только не дремучий дикарь).

После чего подхожу к следующему вопросу:

— А сколько у вас семей в одном коше?

— Опять же, смотря в каком. — Алтынай снова снисходительно улыбается. — Разница в несколько раз может быть. Я не знаю, что тебе ответить, потому что не понимаю вопроса: в таком виде, он для меня смысла не имеет.

— Хорошо. Зайдём с другой стороны, — усаживаюсь поудобнее. — Всё равно, как понимаю, спешить некуда?

— До заката далеко, — согласно кивает Алтынай.

— Давай тогда про этот кош для начала. Сколько в нём семей?

— Двадцать четыре, — уверенно отвечает Алтынай.

— А сколько человек в каждой семье? Было изначально, до голода?

— Я не знаю, как ответить. Давай перечислю все семьи по порядку? Если тебе это так важно?

— Важно. Перечисляй.

Через полчаса оказывается, что в одной семье от пяти (минимально) до четырнадцать человек, и это ещё не предел.

За семью считается муж с жёнами и детьми, плюс (редко) кто-то из родителей мужа или жён.

Чтоб не запутаться в подсчётах, мы вышли из юрты и устроились прямо на земле, расчистив от травы кусочек почвы и записывая на нём данные палочкой.

Попутно, оказалось, что письменных принадлежностей во всём коше нет ни у кого: слишком большая редкость. А о бумаге конкретно Алтынай вообще никогда не слышала — только пергамент из выделанных шкур. Но он так дорог, что переводить его в повседневных канцелярских целях, как черновик, всё равно что ересь.

Кстати, делать подсчёты на земле предложила она.

Когда я, под её диктовку, стал заносить в таблицу имена и цифры, она неодобрительно покачала головой и украдкой оглянулась по сторонам:

— Только ты больше никому эту свою запись не показывай…

И до меня дошло, как до того Штирлица из анекдота: система записи алфавитом и цифрами, использовавшаяся и в Киженцовском погранотряде, и в Первом Магическом Колледже, да и в целом по Империи, хоть и отличалась от местности к местности между собой иногда, но категорически не походила на местный алфавит и на то, что у них там вместо цифр.

— Понял, потом сотру, — покладисто кивнул я. — А ты как запишешь всё то же самое? Можешь оказать?

Вместо ответа Алтынай подобрала с земли свой обломок щепки и начала споро заполнять левую (!) половину расчищенного кусочка почвы чем-то, похожим на арабскую вязь. Лично я не понял из её письма почти ничего, поскольку сами символы очень отличались от арабского (и персидского) алфавита, использовавшихся нашими пуштунами и тюрками в Средние Века там, у нас.

— Так ты тоже грамотная? — удивляюсь. Честно говоря, я ожидал увидеть пиктограммы либо руны. В лучшем случае. — Только пишешь иначе?

— Конечно. Я же ханская дочь…

__________

— Получается, одна юрта — это в среднем до десяти человек? — Заканчиваю подсчёт на своей правой половине импровизированной «доски» по получении всей информации.

— Да, было примерно так, — задумчиво покусывает кончик своей щепки Алтынай, переводя взгляд со своей таблички на мою. И явно пытаясь уловить закономерности моего письма.

— Слушай, научишь меня своей письменности? — некстати загораюсь попутной одной идеей. Тем более, мне тут, судя по всему, придётся провести довольно значительное время.

Хоть и не без пользы.

— Научу, если хочешь, — чуть удивлённо поднимает бровь Алтынай. — Если тебе не лень тратить время на это бесполезное для воина занятие.

— У нас с тобой разное понимание полезных умений воинов, сестра, — смеюсь. — И я быстро выучусь, не переживай.

— Я занималась с младшей сестрой, — вздыхает Алтынай. — Она за месяц выучила только половину первичных знаков письма.

Видимо, имеются в виду буквы.

— Я знаю четыре вида письменности, — улыбаюсь. — И две системы счёта. Я научусь быстрее твоей сестры. Но давай продолжим… Сколько людей в среднем осталось в каждой семье сейчас?

— Опять тот же вопрос, — вздыхает Алтынай

— Это не весь вопрос, — чешу нос. — Мне ещё нужно знать, сколько мужчин? Женщин? Сколько умерло в среднем в семье?..

— Ну давай опять считать, — поворачивает вверх ладони Алтынай. — Давай опять писать в таблицы?

— По именам. Давай каждую семью по порядку…

__________

… — А ведь я даже не заметила. — Алтынай серьёзно смотрит на свою половину таблицы, видимо, по-новому оценивая то, что получилось. — Получается, полностью пострадала только семья законного хана. Мы…

— А вот эти семьи кто? — указываю пальцем на клеточки, в которых обозначены семьи, потерявшие больше всего мужчин.

— А это наши друзья и товарищи отца, с детства, — так же серьёзно и задумчиво продолжает смотреть на результаты подсчётов Алтынай. — Теперь всё представляется совсем иным, — она грустно и твёрдо прикусывает губу. — Я почему-то сама не додумалась. Взглянуть на события таким образом.

— Ты ещё маленькая, сестра. И у вас нет леса… — Мне уже понятна общая канва событий, но не ясны мотивы.

Потому что не ясны фигуранты, их цели и задачи.

— А при чём тут лес? — оживляется Алтынай.

— М-м-м… На далёком севере, в Полесье, говорят: за деревьями часто можно леса не увидеть.

— И что это значит? Я понимаю, что это какое-то иносказание. Но суть от меня ускользает. — Алтынай требовательно упирает палец мне в грудь. — Поясни!

— Тут несколько вариантов смысла, — смеюсь. — Но в данном случае уместен такой: череда вполне естественных событий, происходящих одно за другим, и на первый взгляд не связанных между собой, на самом деле увязана общей цепочкой замысла. Кого-то, кто это всё при думал и осуществил.

Не знаю, как точнее передать на этом языке значение слова «СПЛАНИРОВАЛ» и «ЕДИНАЯ СИСТЕМА СОБЫТИЙ».

— Слушай, а кто выигрывает от смерти хана и ослабления его друзей? — продолжаю выяснять неизвестные мне детали. — Тут же не так много людей, чтоб из-за власти над маленькой группой устраивать такое? — веду рукой вокруг себя.

— У нас же не одно это стойбище. Всего таких около полусотни. Наше просто главное.

— Почему так??

— Чтобы овцы всю траву вокруг себя не съели. И чтоб не перегонять их каждую неделю на большое расстояние. Стойбища рассыпаны по Степи по одному дневному переходу между кошами. В одной семье, как помнишь, было в среднем около десяти человек. В коше двадцать четыре юрты.

— Это было, получается, двенадцать тысяч наших всего? — быстро в уме делаю подсчёты.

— Было побольше, — грустно и уважительно смотрит на меня Алтынай. — Ещё же были дети… до голода… но ты спрашивал не об этом. Власть обсуждается только в нашем, ханском, стойбище. Остальные подчиняются.

— Ещё вопрос… А что выиграют местные от смены власти в коше?

— Нашу независимость. Если власть возьмёт Еркен. — Твёрдо отвечает Алтынай.

— Вот тут не понял, — неловко чешу за левым ухом.

Огорчаясь собственной недогадливости. Лично мне причинно-следственные связи пока не ясны. Несмотря на обилие вводных.

— Он недальновиден. Непопулярен. Но честолюбив и хочет править. — Тремя фразами вносит ясность Алтынай. — Ради власти, готов на всё. А управлять и править — это совсем разные вещи. Вот он и его семья не понимают этой разницы…

Какое-то время мы молчим, поскольку я удивляюсь некоторым недетским чертам Алтынай. И прикидываю варианты и расклады.

А она, видимо, просто по-новому обдумывает свои прежние невесёлые мысли.

— У меня есть ещё вопросы. — Продолжаю после паузы. — Можешь сейчас довериться мне и ответить на пару вопросов, не задумываясь?

— Конечно, — чуть удивляется Алтынай. — У меня нет от тебя секретов.

— Тогда первое. Можешь сейчас сказать, не задумываясь, чего бы ты хотела больше всего? Не больше трёх желаний.

— Ты что, джинн? — начинает веселиться она в ответ, но осекается под моим укоризненным взглядом.

— Ты обещала ответить сразу и не задумываться, — напоминаю.

— Хорошо… Всего три? Тогда вот первое: чтоб вся семья была жива. — Вздыхает она. — Второе: чтоб условия нашей тамги не нарушались. И чтоб Наместник оказался справедливым человеком. Третье: чтоб мне достался достойный муж, которого я буду любить и с которым мне не нужно будет переживать, выживут ли мои дети…

— А теперь скажи, какие, по-твоему, первые три желания у этого вашего аксакала, Еркена?

— Сесть на белую кошму, — не задумываясь отвечает Алтынай. — Это первое. Второе: чтоб никто не мог оспорить его первенства в управлении и во власти. Третье: увеличить имущество хотя бы вдвое. Без этого его в Степи будут продолжать считать безродным и нищим выскочкой. Думаю, так.

— Получается, для уважения в Степи имущество, то есть скот, всё же имеет значение? — заинтересовываюсь неожиданной лично для меня деталью.

Потому что из предыдущей истории у меня была прямо противоположная информация.

— Не всегда, — качает головой Алтынай. — Если хан по наследству — богатство не важно. Если вновь посаженный на кошму курултаем — имущество тоже не важно, вернее, ему сделают подарки. И он автоматически станет богат. Но если в случае как Еркен… То да. Возможность помочь бедным семьям в голодный год — единственный способ заслужить уважение.

Продлить легитимность, продолжаю мысленно.

— Слушай, а помнишь, ты что-то говорила о передержке вашего стада пуштунами? Можешь объяснить?

— Животных в степи клеймят. — Улыбается Алтынай. — Если они наш гурт сразу загонят к себе, то при проверке, реши Наместник разобраться, это автоматически докажет их вину.

— А они собираются с этим как-то побороться? — начинаю догадываться я.

— Да. Они отгонят стадо в нейтральное место, где его сложно найти. Там будут понемногу клеймить и отгонять к себе. Одним тавром за день больше двух сотен не заклеймишь, — поясняет Алтынай, видя мой вопросительный взгляд.

Ну да, логично. Полторы — три минуты на голову. Особенно если тавро ставится в двух местах; допустим, ухо и где-нибудь ещё.

— А теперь скажи, чего ты больше всего боишься. Тоже три вещи. — Быстро спрашиваю, пока она отчасти расслаблена и думает о привычных хозяйственных моментах.

— Повторений такого голода здесь ещё раз, — снова не задумываясь отвечает она. — Тут всё же ещё многое очень чуждо… Второе, что могут начать обижать тебя, чтоб уязвить меня. Но это я только сейчас, с тобой, поняла… Третье, что могу потерять свободу.

— Давай начнём с третьего. — Настаёт моя очередь удивлённо открывать глаза. — Что значит, потерять свободу? У вас что, тюрьмы есть?

— Нет, — смеётся Алтынай, поводя плечом. — Не справлюсь с табунами и отарами одна. Те, кто будет помогать, начнут взвинчивать стоимость своей помощи. Постепенно обеднею и вынуждена буду выйти за того, на кого укажут…

— … Кажется, всё уяснил, — выдыхаю через какое-то время под явно облегчение Алтынай. — Странно только, почему ты так спокойна? Ты разве не понимаешь, что как наследница хана ты живой никому не нужна? Если всё обстоит так, как сейчас видится нам обоим… Почему ты так спокойна?

— У меня сейчас нет ради чего жить. И ради чего имело бы смысл цепляться за жизнь, — спокойно отвечает Алтынай. — Я осталась одна. И я не могу накормить кош. Мне нечего дать людям в обмен за белую кошму.

Мда… знакомая картина…

— Насчёт накормить, это МЫ ещё посмотрим, — бормочу. — Не хочу обнадёживать заранее, но пара мыслей у меня есть… Сестра, скажу так. У меня был начальник. Вот он говорил золотые слова: "Никогда не умирай раньше времени".

— Хорошая мысль, но не уверена, что точно её понимаю, — косит на меня взглядом Алтынай, с тревогой глядя на какого-то местного мужика, направляющего свою лошадь (или коня) прямо на нас.

Похоже, наши психологические реконструкции на песке не укрылись от чьих-то глаз. Поскольку действия мужика явно выходят за рамки долженствующей ситуации вежливости.

Его лошадь подходит слишком близко и наступает левым передним копытом на наши записи.

Поднимаюсь с корточек и гляжу в глаза мужика. Который спокойно и холодно смотрит с коня, даже не спешиваясь.

Перед дочерью хана.

Я уже догадываюсь, откуда и куда дует ветер, плюс мой статус гостя имеет свои плюсы. Какие-то обычаи я всё же знаю. И в эти игры с аборигенами можно играть вдвоём, а не только в одни ворота.

— У тебя невежливая лошадь, уважаемый, — спокойно говорю мужику и без лишних расшаркиваний прикладываюсь кулаком по морде его коня.

Изо всех сил, качественно перенося вес с ноги на ногу и изображая молодого Тайсона.

Лошадь с удивлённым ржанием валится на бок как минимум в нокдауне. Погребая под собой не менее удивлённого седока.

Алтынай беззвучно смеётся, не вставая с корточек, и одними губами беззвучно обозначает мне:

— СПАСИБО.

— Не за что, сестра, — чинно киваю я и, не обращая больше внимания на мужика с лошадью, присаживаюсь на корточки рядом с ней обратно. — Я уважаю гостеприимство твоего коша, Дочь Хана, — продолжаю исключительно для ушей барахтающегося под конём мужика и для пары соседей, подошедших к нам от соседних юрт. — Но там, откуда я родом, коням нет хода туда, где едят люди. У вас иначе?

— У нас также, Атарбай. — Царственно кивает Алтынай, глаза которой смеются.

— Помочь твоему джигиту выбраться из-под коня? — с сомнением гляжу на переплетение тел в шаге от нас.

— Он справится сам, — уверенно отрезает Алтынай. — А ты сильно бьёшь, брат!

— Не особенно, — искренне отвечаю, что думаю. — У нас был парень, легче меня намного. Правда, он жил на поколение раньше меня… Вот он ударом кулака, говорят, сбивал с ног быка. Причём я это слышал от многих людей.

— Он был так силён? — удивляется один из подошедших соседей, с интересом прислушиваясь к нашему разговору и не обращая внимания на мужика и коня, пытающихся подняться друг с друга. — Как его звали? Это было в каком-то войске?

— Нет, силён был не особо, — качаю головой. — Скорее просто умел хорошо бить. Прошу прощения, уважаемый, его имя вам всё равно ничего не скажет.

Я слегка увлёкся. Хорошо, что подошедшие люди основное внимание переключили на горе-наездника (двойной каламбур), наезжавшего на нас.

Потому что я не знаю, как объяснить в местных реалиях так не кстати пришедшего на ум Валерия Попенченко, обладателя кубка Вэла Баркера и заслуженного мастера спорта СССР по боксу. О котором у нас по инерции пересказывали легенды ещё много поколений спортсменов после него. И который, говорят, действительно сбивал ударом кулака с ног быка.