Не та профессия, 1

Глава 18

— Вот же скотина, — бормочу, размышляя, как убрать заблёванный Еркеном пол, по счастью, только у самого выхода из юрты. — С одной стороны, заставить бы его самого это всё убирать. Утром, как протрезвеет…

Дальше не продолжаю, но Алтынай уже смеётся:

— Скотин было три, не одна. И да, заставить убирать их самих было бы хорошо. Но не ждать же утра? Рядом с этим… — она брезгливо косится глазами влево и вниз.

— Да это понятно…

— Так, этот кусок войлока просто выбросим, — через секунду разрешает мои сомнения Алтынай. — Не хранить же эту гадость…

— С удовольствием, — комментирую, уже скатывая вместе с Алтынай в трубочку (гадостью внутрь) означенный кусок войлока. — Я почему-то не подумал, что можно просто выбросить: у нас в домах полы деревянные. Так просто кусок пола из дома не выкинешь.

— У нас — не у вас, — продолжает смеяться Алтынай. — И слава Аллаху…

— А вот пьяные у вас совсем как у нас, — неожиданно для себя, делюсь нахлынувшими ассоциациями и ретроспекциями. — Такая же пьяная мерзость…

— Хмельное ещё никому не добавило ни ума, ни счастья, — рассудительно отвечает Алтынай, явно что-то вспоминая. — Не зря это харам. А если нарушил, сам себя и накажешь за это в итоге.

— Воистину, согласен, — мне и самому на ум в связи с алкоголем приходит минимум ограниченно смешного; в основном — печальное и трагическое. — Интересно, как и чем они ухитрились так упиться? У вас же вообще хмельного не водится?

— Кумыс, — пожимает плечами Алтынай. — При известной сноровке, его можно сбродить так, что будет пьянить… Еркен, кстати, на старом месте регулярно менял мясо на арак и шарап. Отец его грозился выгнать из стойбища. Потом к Еркену приехали родственники, он вроде бы перестал пить. Но сейчас почему-то опять за своё… Уже вместе с родственниками. И ведь голод уже не страшен, зачем пить? Родных он не терял, тоску души глушить незачем, — наивно и задумчиво бормочет Алтынай, перетягивая свёрнутый трубочкой загаженный кусок войлока кожаным шнурком и направляясь к выходу из юрты.

— Сестра, если человек пристрастился к любому дурману, хоть и к хмельному питью, твоя обычная рассудительность (хочу сказать «логика») у него уже не работает. Это я тебе как целитель говорю. Его мозг будет работать уже совсем по другим законам. Не трать время на мысли о нём… Куда это ты направилась ночью? — спрашиваю Алтынай, выходящую из юрты, с намерением к ней присоединиться.

Потому что отпускать её одну, в свете последних событий, совсем не хочется: вроде и все свои вокруг, но если и тут возможны такие вот чудеса с пьяными соседями… Лучше провожу. С такими «своими» и чужих не надо.

— Пойду выброшу это в огонь, — Алтынай кивает на войлок в руках.

— Пошли вместе. На всякий случай…

У костра, на самом краю плато, встречаем группу молодёжи, весело обсуждающую предстоящую завтра рыбную ловлю в Кара-Су. И затихающую при виде нас с Алтынай.

— Всем вольно, — бормочу. — Мы не ругаться. Мы эту гадость сжечь.

Затем нас приглашают задержаться у костра и около часа потчуют шашлыком из рыбы и чаем.

Что оказывается очень кстати, так как поесть мы сегодня просто забыли.

При виде нас с Алтынай, парни почему-то откровенно стесняются, и беседа получается скомканной. Мы, переглянувшись, решаем не злоупотреблять гостеприимством, и, набрав шашлыка с собой и отлив себе чая в пустой котелок, возвращаемся в свою юрту.

— Слушай, а какие у тебя планы были на завтра? — вдруг спрашивает Алтынай, когда мы уже собираемся ложиться спать.

— Теперь даже не знаю. Думал весь день рыбу ловить, но они и без меня, как оказалось, справятся. От Наместника ничего нет, а ехать к нему во дворец самим будет неправильно — он слуга друга твоего отца, не по чину ему. Чтоб мы к нему копыта коней били… Значит, ничего не буду делать.

— Тогда насчёт твоих мыслей о добыче с рынков знаний в будущем: чем раньше мы с ними начнём работать, тем для нас лучше. — Озадачивает меня Алтынай, заставляя сесть на пятую точку посреди юрты в прямом смысле слова.

— Продолжай, — только и могу сказать. — Подробности?

— Во дворец к Наместнику, конечно, не поедем. — поясняет Алтынай. — Но в сам город я бы съездила. И даже не в город, а на базар, он за городской чертой, снаружи, у восточной стены.

— Я не против, — отвечаю, подумав немного. — Но у меня вообще нет денег.

— У нас есть рыба, — смотрит на меня, как на маленького, Алтынай. — У нас, если будут ловить и другие коши, однозначно будет её излишек. Чтоб этот излишек не пропал, его нужно продавать. Для этого, нужно договариваться с теми, кто торгует. Перед тем, как договариваться, нужно выбрать, с кем из них. — Она явно имеет в виду, партнёров, но в языке нет этого слова. — Чтоб выбрать, нужно как минимум поехать познакомиться.

— Логично, — удивлённо киваю в ответ. — Но я думал, рыбу будем солить и коптить. И складывать на зиму.

— И это тоже. Но всё равно получится больше, чем нам нужно. И кроме рыбы, на зиму нужен же ещё фураж, дрова, посуда… Лучше менять на это твою рыбу, чем коней и скот. В общем, торговать всё равно придётся… И готовиться к этому нужно серьёзно.

В этом месте даже не думаю спорить, потому что восточный базар — место такое. Готовиться, действительно, нужно по-взрослому. Ибо потенциальных сюрпризов хватает.

__________

На утро, однако, сразу никуда мы не едем, потому что учим ездить на коне меня: хоть лично я не видел ничего зазорного в том, чтоб пробежаться до базара и обратно пешком, но Алтынай категорически отмела данный вид моего появления в городе. Как не соответствующий ни нашему статусу, ни её положению, ни нашим намерениям.

— Твой приход пешком со мной очень ударит нам по уважению, — поясняет она. — Я вчера об этом не подумала. Звезду кокпара* из тебя делать не будем, но через два часа в седле ездить сможешь. Достаточно уверенно, чтоб не позориться. Пошли.

За два часа занятий, однако, Алтынай действительно обучает меня сидеть в седле достаточно уверенно, чтоб по крайней мере доехать до города и обратно.

Натёртые части организма не в счёт.

— Ты просто не любишь коней, — поясняет она причины моей заторможенности. — Но это пройдёт… Теперь поехали.

Возможно, это только благодаря её влиянию, но поездка верхом мне действительно кажется где-то даже интересной уже через час. С нами, чуть поодаль, едет десяток парней, которых Алтынай взяла в качестве необходимого эскорта. Ехать до города, кстати, около четырёх десятков километров с хвостиком, так что ночевать однозначно планируем не дома.

У ворот восточного города с любопытством наблюдаю большое количество людей, но мы внутрь не едем. Повинуясь взмаху Алтынай, мы поворачиваем в сторону и едем вдоль городской стены до самого настоящего вавилонского столпотворения, коим является местный базар.

Как ни парадоксально, он имеет упорядоченную структуру: базар поделен на ряды и участки, соответствующие определённым видам товара. Тенты из ткани и шкур, деревянные навесы типа грибков, разложенный прямо на земле товар и многое другое. Чуть дальше, ближе к городской стене, видны капитальные строения, которые, видимо, являются лавками с более серьёзным товаром.

Возле самого базара, длинной вереницей тянутся коновязи, где можно «припарковать» свой транспорт. Что мы и делаем.

На базаре, Алтынай разбивает нас на тройки и ставит пацанам задачи. Первая тройка отправляется в ряды овощей, зерна и фуража; вторая — в ряды скобяного товара; третья тройка направляется в мясные ряды, а я с Алтынай и ещё одним парнем просто иду по базару. Изображая нечто знатное.

Излишне говорить, что оделась Алтынай, как для выхода в свет. Хоть и с поправкой на верховую езду и степную моду, что в конкретно её случае, с учётом её происхождения, более чем логично.

Из денег, каждой тройке было роздано исключительно золото и серебро (пусть и в небольших количествах).

— Мы должны выглядеть очень уважаемо, — ориентирует всех Алтынай перед входом в базар, не уведомляя, впрочем, парней обо всех истинных целях визита сюда. — По нам должно быть видно, что у туркан всё благополучно, голода нет, деньги есть. Мне, возможно, предстоит договариваться с купцами; они должны думать, что мы и без них вполне обойдёмся…

Парни кивают и исчезают в толпе.

Мы ходим по рядам, глазеем по сторонам и, по-хорошему, в основном «выгуливаем» Алтынай. Которая говорит, что ей необходимо почувствовать какой-то мифический «Сегодняшний дух этого места», чтоб точно сориентироваться, что делать дальше.

На базаре встречаем не так уж мало людей, говорящих на туркане (правда, на юго-западной его ветви, очень плохо понятной нам): это как оседлые выходцы из этого народа (и их потомки), так и местные, владеющие порою половиной десятка самых употребительных языков.

Через пару часов неспешного крейсирования по базарным рядам, в оговоренном месте встречаемся с остальными. Которые уже пробежались по рядам и добросовестно докладывают Алтынай, что видели и что слышали.

После чего она их отпускает в местный аналог ресторана и прочие (неафишируемые) места для отдыха, а сама берёт под руки нас с «нашим» парнем и направляется прямо в мясной ряд.

В мясном ряду, она вежливо, но непреклонно глядит на ближайшего продавца:

— Уважаемый, пожалуйста, подскажи, где Старшина мясного ряда?

Мужик с грехом пополам понимает туркан, и указывает нам на небольшую каменную будочку, стоящую на границе между мясными рядами и местами продажи живого скота.

Старшиной мясников оказывается на удивление худой и сморщенный старик, по которому я даже не могу понять, какого он народа.

Старик, мазнув по нам взглядом, бойко начинает лопотать на южном туркане, более-менее нам понятном.

После положенных приветствий и представлений, старшина мясных рядов провожает нас в ближайшую чайхану, где занимает отдельный кабинет и сразу берёт быка за рога:

— Сколько рыбы, какой, в какое время берётесь доставлять? — переводит он взгляд с меня на Алтынай.

Видимо, безошибочно определяя, что решать может каждый из нас.

У нас с ней этот момент оговорен, потому отвечаю ему я:

— В основном, только эта порода, — разворачиваю заранее подготовленную и чуть просоленную с локоть длиной рыбёшку из позавчерашнего улова. — Сколько, будет зависеть от того, как будете покупать. Можем доставлять свежую, но это не позже двух часов после рассвета. Можем доставлять вот такую солёную, это увеличивает время хранения. Можем коптить. Если нужна копчёная, с вас нужные породы деревьев для копчения, у нас в степи деревьев взять негде. В опилках, естественно.

— Работа бесплатно? — уточняет старик, пронзительно глядя на нас с Алтынай по очереди.

— Да. У нас нет караула огнеборцев в степи, — демонстрирую знания местных реалий противопожарной безопасности (в частности, производства по копчению мяса в черте города строго запрещены). — Работы мы не боимся, но щепа с вас.

Затем дед очень долго и упорно торгуется с Алтынай: какие виды серебра и золота принимаются в расчёт. Какое качество монеты. Допускается ли отсрочка оплаты, если наша утренняя партия свежей рыбы больше, чем у него есть в кассе. Какие гарантии качества товара (с нашей стороны) и качества оплаты (с его стороны, поскольку, оказывается, износ монет влияет на их номинал). И многое другое.

К моему несказанному удивлению, Алтынай общается с ним не просто на равных, а с позиции доминирующего монополиста. Несмотря на разницу в возрасте.

Как она сориентировалась за это весьма сжатое время, я не понимаю. Надо будет потом расспросить…

Наш третий спутник, парень с восточного края юрт, меланхолично бросает в рот орешки, запивая их чаем, и вообще никак в беседе не участвует.

Наконец, предварительные договорённости достигнуты.

— Тогда жду вас на третий день, считая с завтра, у себя, с двумя мерными мешками свежака, — итожит дед, вежливо раскланиваясь. — Прошу извинить, уважаемая ханум, дела.

__________

— Слушай, а чего я ещё о тебе не знаю? — спрашиваю откровенно Алтынай после переговоров с главным мясником.

После того, как «нашего» парня она отпускает к остальным (как бы не в местный аналог «квартала удовольствий»). А мы гуляем по рядам дорогой одежды, украшений, фарфоровой посуды. Узорчатых ковров и прочей роскоши.

— Ты сейчас о чём? — на ходу удивляется она, впрочем, не отвлекаясь от разглядывания шёлковых нарядов, выставленных в некоторых лавках.

— О том, что ты — маленькая девочка. Как ты так с ходу Старшину мясников под себя подмяла? И не надо таращиться на эти одежды, сестра, они не для порядочной правоверной девушки — поддеваю её между делом.

— Что б ты понимал в нарядах, — весело хмыкает она, на секунду оборачиваясь ко мне. — И в правоверных девушках… — Она демонстративно указывает глазами на мой гульфик штанов, намекая на только нам с ней известные деликатные подробности.

Подсмотренные ею вопреки моим словам.

— А что тебя удивляет с мясником? — переспрашивает она, пробуя на ощупь какой-то шёлковый кардиган. Или как это тут называется…

— Он старше. Опытнее. Давно на деньгах и в торговле. Жёсткий мужик. Обычно, с такими договариваться очень тяжело. И условия новичкам не выгодны.

— Не знаю, где ты такое видел, — Алтынай с удивлением отвлекается от куска шёлка и смотрит на меня. — У него своя работа. У меня товар, который ему нужен. Как раз именно потому, что он старый и много видел, он лучше других понимает все выгоды оптовой покупки рыбы у меня. В одиночку, без конкурентов. А кроме нас, в ближайшее время ловить же никто не будет, это же очевидно: вон даже мы с тобой как намучились… пока ты наших заставлял в воду лезть, — смеётся она, прикрывая ладонью рот. — Что до уважения, то по мне же видно, чья я дочь, — она касается кончиками пальцев какого-то медальона в форме солнца с лучами, одетого ею напоказ поверх одежды. — Он явно не «белая кость», в отличие от меня. С чего бы ему говорить иначе?

Видимо, я ещё многого не понимаю в местных аналогах дворянства.

Алтынай продолжает бесцельно гулять по рядам шёлковой одежды, а я сопровождаю её. С местом ночлега мы определились, тут есть аналоги гостиниц.

Внезапно в соседнем ряду возникает какой-то шум, и в проход между рядами прямо нам под ноги вылетает средних лет мужчина, что-то бормочущий себе под нос.

На языке, которого я не понимаю, но фонетику которого неплохо узнаю ещё оттуда. Поскольку там, ещё на флоте, имел контакты с их экипажами в разных портах одного очень интересного региона.

Алтынай, нахмурившись смотрит на старика (а это оказывается действительно почти старик, просто не толстый и моложаво выглядящий), а из соседнего прохода выходит пара местных здоровяков (явно торгующих тоже тут в одной из лавок) и направляется к поднимающемуся с земли деду.

Алтынай делает мне знак рукой и становится между стариком и двумя местными парнягами, говоря мне:

— Помоги старику подняться. — Затем обращается к местным. — Кто такие? В чём дело?

Видимо, в местных раскладах аналоги дворянства тоже фигурируют, и Алтынай явно имеет какие-то привилегии, судя по её весьма особенным интонациям тут, на базаре.

Местные что-то отвечают ей на дари, которого ни я, ни Алтынай, не знаем.

Наклоняюсь и под руки поднимаю старика, попутно отряхивая от пыли.

— Вы меня понимаете, уважаемый? — Вежливо спрашиваю его на туркане и пашто по очереди.

— Вполне, — отвечает он на центральном туркане, с весьма определённым акцентом. Затем добавляет. — Кажется, кто-то хочет сойти за азара…

— Кажется, богом избранный народ как и прежде гоним и притесняем, — смеюсь в ответ. — Но по-прежнему цепляет локтями всех подряд, не считаясь ни с личностями, ни с обстоятельствами.

— В чём дело? — игнорируя двух местных, поворачивается к старику Алтынай.

— У меня была чудесная партия тесьмы и кружев, — чуть поклонившись, отвечает ей дед гораздо более уважительно, чем общался со мной. — Я заплатил полагающийся налог в казну Наместника, но местная гильдия ткачей настаивает на том, что и им я тоже что-то должен. Но я очень хорошо знаю правила, и это просто грабёж!

— Справедливости ради, сестра, — смеюсь, стоя сбоку. — Ничуть не подвергая сомнению слова уважаемого, отмечу: его народ достаточно регулярно попадает в конфликты из-за денег. Хотя, зачастую, отнюдь и не по своей вине.

— Наверное, сложно быть сыном такого народа, — демонстративно вежливо чуть наклоняет голову Алтынай, глядя на старика. — Мы можем чем-то помочь вам?

— Я уже послал за базарной стражей, — ещё глубже склоняется дед. — Если бы вы просто согласились выпить чаю в арендуемой мной лавке. Буквально четверть часа. До прихода стражи Наместника.

— Вы уверены, уважаемый, что приход стражи не ухудшит лично вашего положения? — продолжаю смеяться, поскольку происходящее кое-что очень живо напоминает мне. В духе рассказов одного почившего писателя, которого звали Исааком Эммануиловичем.

— Я не первый сезон арендую лавку на этом базаре, — достаточно прохладно отвечает мне старик. — И знаю правила. — Затем обращается к Алтынай, и его голос становится намного мягче. — Не откажите в любезности.

— Пошли, — хмыкает Алтынай и, обходя двух местных, идёт за стариком к ближайшему каменному строению. Являющемуся привилегированным торговым местом дорогой части рынка.

В других местах, считавшейся бы премиальной.

__________

Примечание 1.

АРАК = водка

СЫРА = пиво.

ШАРАП = вино.

Кто не верит, сморите словарь:)

Соответственно, фамилия всеми любимого Володи Шарапова — какая угодно, но только не славянская. Впрочем, как и Кутузова, Есенина и т. д. и т. п.

Кстати, а графа Аракчеева из литературы все помнят?

Видимо, от «АРАКШИ», = Производитель водяры:) (звуку Ч в казахском соответствует Ш)

Примечание 2.

Насчёт научиться на лошади за пару часов… Близкий друг служил на 20-й заставе Пянджского погранотряда, 1985–1987 (насколько помню, это последняя застава, на стыке с Московским отрядом). Привезли им на заставу лошадей, кажись, в 1986. Сам друг — из почти 2-миллионного города, коней до армии видел только по ТВ. Старшим по коням на заставе поставили какого-то парня из Башкортостана, который явно видел коней не первый раз в жизни, умел и ездить, и ухаживать, и вообще верхом, видимо, поливал дома с детства (кажется из глубинки). Ну как наши деревенские на мотоциклах.

Ночная сработка.

Кэп посылает троих на сработку, моего друга в т. ч. Верхом.

Друг упирается, поясняет, что верхом убьётся и т. д., ещё и ночью, но это ж армия. Ещё и погранвойска… В общем, доехал он с грехом пополам на лошади до этой сработки вместе со всеми. Стёр, понятно, всё, что нельзя и можно по дороге туда.

Обратно, говорит, уже не то что легче, а вообще как родной ехал.

А ещё через неделю и без седла ездил, и т. д. и т. п.

Как сейчас помню его рассказ: левый фланг 12 км, правый 8 км. Сработка та была на левом фланге. То есть, за 24 км езды (примерно четыре — пять часов верхом) он, в принципе, научился и шагом, и рысью. А галоп, говорит, в дневное время вообще быстро освоил. Гораздо легче, чем первые два аллюра.

Примечание 3.

А это чтоб долго не рассказывать, что есть кокпар. Лучше один раз увидеть:

https://www.youtube.com/watch?v=3Cumi_ARnxE