Неистинная

Глава первая. Неприличное предложение

Айрин Вилиус

Я не знаю, что такое любовь. Зато о ненависти могла бы написать целую книгу.

Я знаю все её оттенки, все особенности этого чувства — яркого, как солнечный свет, и такого же опасного. Как и от солнца бывают ожоги, так и ненависть выжигает душу, оставляя после себя лишь серый пепел безысходности. Она горчит на языке, вскипает солью на глазах, заставляет дрожать руки и связывает язык. Ненависть — пожалуй, единственное, в чём я действительно разбираюсь, если речь идёт о человеческих отношениях. Остальное мне почти недоступно.

Я медленно сошла по ступеням главного отделения судебного комитета, стараясь сосредоточиться на собственных шагах — опасалась, что иначе упаду с лестницы. Да, ненависть… Она такая — умеет и подножки подставлять. Я в курсе, потому что уже падала с лестниц.

— У тебя ничего не получится, Айрин, — раздался позади самый ненавистный в мире холодно-насмешливый голос. — Ты и сама прекрасно это понимаешь. Забери своё дурацкое заявление, хватит тратить моё время.

Я на мгновение прикрыла глаза и сразу поплатилась за это, едва не оступившись. Вовремя спохватилась, выпрямилась и, не оборачиваясь, бросила тому, кто шёл следом за мной:

— Даже не мечтай.

Он фыркнул и язвительно припечатал, снисходительно хлопнув меня по плечу, отчего я замерла, словно превратившись в кусок льда:

— Как была дурой, так и осталась, Рини.

Потом он сбежал по лестнице, не оборачиваясь, а я провожала его горящим от ненависти взглядом.

Да, если бы я умела поджигать одним взглядом, как архимагистры, то мой отец, специалист судебного комитета по архивному делу архимаг Алан Вилиус, уже давно превратился бы в кучку вонючего пепла. Но я, к сожалению, «пустышка». Аристократка без магии — что может быть более нелепым в нашем традиционном обществе? Пожалуй, ничего.

.

На вечер был запланирован спектакль, поэтому сразу после окончания судебного заседания я вернулась в варьете.

Я работала здесь с семнадцати лет — с того момента, как сбежала из дома. Мне тогда колоссально повезло, что я умудрилась наткнуться не на какого-нибудь грабителя, убийцу или насильника, а на маэстро Говарда Родерика — владельца «Варьете Родерика», музыкального театра для обычных людей и нетитулованных магов. Аристократы к нам действительно почти не захаживали — только если под маскировочными амулетами, чтобы никто не узнал об их позоре. Посещать наше варьете считалось дурным тоном, а раз я здесь работала, тем более даже не под псевдонимом, то и мне был заказан вход в «приличные» дома и заведения. Не очень-то и хотелось, разумеется. Однако именно на тот факт, что я «фривольная актрисулька в дурацком театре», и напирал мой отец во время судебных заседаний. Если бы не помощь маэстро, я бы уже давно проиграла тяжбу. Но… даже со связями Алана Вилиуса победить Говарда Родерика было не так уж и просто. Поэтому… мы ещё повоюем.

Войдя в театр, я оставила верхнюю одежду в гардеробе для сотрудников, а затем прошла в свою гримёрную. По пути бросила взгляд на браслет связи — до репетиции ещё два часа, успею привести себя в порядок и, возможно, даже что-нибудь перекусить. Хотя после встречи с отцом обедать не хотелось, но, если я не поем, вечером не смогу хорошо откатать спектакль. Это я уже давно про себя знаю — мне необходимо выходить на сцену только сытой. Можно в плохом настроении и самочувствии, это как раз на эффективность не влияет, а вот наличие обеда в желудке — да.

Я опустилась на стул перед трюмо и посмотрела на себя в зеркало. Оно было трёхстворчатым, поэтому я отлично видела себя с разных боков и могла прийти к неутешительному выводу, что гримёру сегодня придётся постараться, делая из меня юную и цветущую главную героиню пьесы маэстро.

Да-да, наш главный режиссёр и владелец варьете был заодно ещё и сценаристом — и неплохим, если не сказать отличным. Классику литературы мы практически не ставили. Конкурировать с Императорским театром в отношении подобного рода текстов всё равно невозможно, поэтому маэстро даже не пытался. Он создавал своё, и мне невероятно подфартило, что я удивительным образом вписалась в его представления об искусстве музыкального спектакля.

— Айрин, — в гримёрную заглянула Эжени Пэро — наш мастер-осветитель. Осветителями обычно работают мужчины, и у нас в том числе они тоже были, но она всё равно считалась лучшей. Как говорят конкуренты маэстро: «У Родерика всё не как у людей». — Говард просил передать, чтобы ты зашла, как вернёшься.

— Хорошо, — я кивнула. Это было не удивительно — мой наставник и покровитель, естественно, желал узнать, чем закончилось сегодняшнее судебное заседание. — Он у себя или в зале?

— У себя.

Эжени прикрыла дверь, а я, поправив сбившуюся причёску, поднялась со стула и отправилась в кабинет маэстро. Он находился здесь же, в коридоре с гримёрными, только в другом конце и имел более мощную деревянную дверь с табличкой «Г. Родерик». Специально для гостей, чтобы не заблудились — у нас тут некому было их провожать, и в лучшем случае, что светило прибывшим для разговора к маэстро, это отмашка рукой и указание: «Сначала направо, потом налево и до конца».

Я постучалась в дверь и, услышав глухое: «Войдите», толкнула створку. Шагнула через порог и закашлялась — наставник, как всегда, надымил тут так, что дышать стало невозможно.

— Извини, Айрин, — хмыкнул маэстро, откладывая в сторону трубку. Щёлкнул пальцами, стягивая дым в ладонь, спрессовал его в крошечный шарик и отправил в урну под столом. Да, в отличие от меня, Говард Родерик был отличным магом. — Не ожидал тебя так скоро, девочка.

— Я пришла на час позже, чем обычно, — возразила я, улыбнувшись. — Вы просто не следили за временем.

— Да? — Наставник посмотрел на запястье с браслетом связи и удивлённо покачал головой. — Действительно… Совсем заработался. Но пьеса получается неплохая, покажу тебе, как напишу побольше. А пока садись и рассказывай, как всё прошло.

— Мне нечем вас порадовать, маэстро. — Я уселась на стул перед письменным столом, за которым сидел Родерик, и развела руками. — Заседание перенесли по причине того, что айл* Вилиус принёс новые доказательства моей неблагонадёжности в качестве опекуна для Авроры. С местом проживания у него не получилось, теперь пытается напирать на мою нравственность.

(* Айл — вежливое обращение к мужчине в Альганне. Айла — обращение к женщине.)

— Нравственность, говоришь… — задумчиво протянул маэстро, непроизвольно вновь хватаясь за трубку. Из неё посыпался табак, но он этого даже не заметил, продолжая рассматривать меня, хмуря брови. — Значит, завтра пойдёшь в Императорский госпиталь, лично к главному врачу, я договорюсь. Мы с ним вместе когда-то учились в университете.

Я вздохнула. Вот так было всегда: о чём или о ком ни заходила речь, оказывалось, что у Говарда Родерика везде есть знакомые, приятели, друзья, готовые помочь мне по его просьбе. Удивительный маэстро человек, но я это уже давно поняла. Причём во всём удивительный — начиная с внешности, заканчивая литературным талантом.

Чем удивительна внешность? Посмотришь со стороны и подумаешь: «Ох, какой страшный мужик». Небольшого роста, с всклокоченными тёмными волосами, мясистым носом-картошкой и полными губами — прямо скажем, не красавец, да. А потом начнёшь общаться и уже так не думаешь. Потому что из каждой черты лица маэстро сочилось обаяние. Особенно из глаз — тёмно-карих, как утренний крепкий кофе, и таких же тёплых.

Да, Говард Родерик был единственным в мире человеком — если не считать Аврору, но она всё-таки моя младшая сестра, — к которому я, пожалуй, ощущала что-то похожее на любовь.

— И чем мне поможет главный врач Императорского госпиталя? — уточнила я и кашлянула, услышав невозмутимый ответ:

— Он тебе справку даст, что ты невинна. Отнесёшь её в судебный комитет.

Я почувствовала, что начинаю краснеть. Абсолютно непроизвольно. Наверное, если бы маэстро поинтересовался об этом прямо, я бы и то меньше смутилась. Но он говорил с таким убеждением, что сразу становилось понятно: не сомневается. Словно мой любовный опыт написан у меня на лбу.

— Ох, Айрин! — Наставник засмеялся и закатил глаза. — Ну что ты как маленькая, в самом деле! Ты пять лет у меня как на ладони, да и живёшь отдельно только полгода. Кроме того, Брайон даже проверять не будет, как обстоит дело, просто выдаст тебе справку. Я ему всё объясню.

— Он вам на слово поверит? — удивилась я, пытаясь справиться со смущением. Как будто я вернулась в прошлое, и маэстро вновь объявляет мне, что я буду играть главную роль в спектакле под названием «Чудовище». — А если вы обманете?

— Кто — я? — пафосно вопросил наставник, поиграв кустистыми широкими бровями так, что я улыбнулась. — Я никогда не обманываю, девочка. Тебе ли не знать!

.

После разговора с Говардом я отправилась в нашу театральную столовую для сотрудников, где быстро, но плотно пообедала, а потом вернулась в гримёрную. За обедом меня никто не беспокоил — все знали, что я не очень люблю, когда ко мне за столик кто-то подсаживается. Я — одиночка, и скорее всего, это уже навсегда.

Вновь опустившись на стул перед трюмо, я набрала по браслету связи одному из наших гримёров, и через минуту она уже готовила меня к репетиции — делала причёску и замазывала усталость на лице. Полноценная подготовка к спектаклю будет позже, и в целом я могла бы пойти на прогон без причёски и грима, но… На меня и так косо смотрят в коллективе, а давать лишний повод для сплетен я не люблю.

Меня давно и упорно считали любовницей маэстро. Не все, но многие — из тех, кто попроще и не мог разобраться в том, что Говард Родерик до дрожи обожает свою супругу, а я слишком закомплексована, чтобы быть чьей-то любовницей. Масла в огонь подлил спектакль «Чудовище» — премьера двухгодичной давности, в которой главные роли играли мы с наставником. Он исполнял роль заколдованного мага, превращённого в чудовище волей злой и завистливой женщины, а я — его возлюбленной, которой предстояло разобраться во всём и узнать своего любимого под маской жестокого проклятья, этим разрушив колдовство. И всё бы ничего, но по пьесе необходимо было поцеловаться. Всего один раз — перед собственно снятием проклятья. Я, нецелованная и зажатая, была в ужасе от подобной перспективы, и Говарду понадобилось всё его терпение и выдержка, чтобы я перестала бояться этой сцены и непроизвольно напрягаться в его руках. Я действительно превращалась в камень, стоило маэстро приблизиться и заключить меня в объятия, и моментально забывала о роли. Он не сердился, просто бесконечно повторял эту сцену, пока она не стала для меня обыденной. И пока я не научилась целоваться, да. Вот с тех пор и пошли слухи — многим было непонятно, как можно часами, закрывшись в репетиционном зале, раз за разом повторять одну и ту же сцену, тем более такую. И стали поговаривать, что маэстро меня так «завоёвывает» как женщину. Глупость несусветная, но люди всегда судят по себе. Кроме того, никто, кроме Родерика, не знал, по какой причине я сбежала из дома.

Маэстро на эти слухи только хмыкал и, посмеиваясь, говорил, что ему лестно быть любовником такой красивой и молодой девушки, как я, — пусть и в чужом воображении. Я же плюнула на всё, тем более что опровергнуть эти слухи я не могла — никаких «конкурентов» у маэстро на моём горизонте не было. И вряд ли будет.

Разумеется, я отлично понимала, что не всё мужчины такие, как мой отец, но проверять не было ни малейшего желания. Мне было хорошо и уютно в одиночестве. Единственный человек, которого я бы хотела видеть рядом с собой, — Аврора. Это была самая большая моя мечта с тех самых пор, как я в порыве отчаяния и страха за собственную жизнь бросила свою малышку на произвол судьбы…

.

Прогоняли сегодня мы не весь спектакль, а только несколько ключевых сцен, дабы поймать настрой. И песни, конечно, — распевка была необходима, чтобы не дать петуха во время спектакля. За всем этим наблюдал наш второй режиссёр — маэстро, по-видимому, так и не смог оторваться от написания пьесы, чтобы побывать на репетиции, — нетитулованный маг по имени Дерек Ллойс. Он появился у нас недавно, ещё и года не прошло, но уже умудрился завоевать абсолютное доверие Родерика — и мою абсолютную неприязнь. Хотя у неё не было никаких оснований — Ллойс был отличным режиссёром и дело своё знал, несмотря на юный возраст — он был старше меня от силы лет на десять, а выглядел и вовсе ровесником. Дерек напрочь игнорировал слухи о нашей с маэстро связи и последние несколько месяцев упорно добивался моей благосклонности. Набивался провожать меня до дома, флиртовал, дарил цветы и конфеты, старался разговорить. И я уже не знала, как его отвадить, — Ллойс не понимал ни аккуратных намёков, ни прямых посылов (причём никаких — ни вежливых, ни раздражённых). И так мне за это время надоел, что я испытывала лёгкое недовольство, даже если он просто проходил мимо.

Эти симпатия и ухаживания со стороны второго режиссёра не прибавили мне очков с точки зрения остальных коллег, особенно актрис — многие и сами мечтали покорить молодого и неженатого Дерека. Тем более что он был действительно привлекателен и обаятелен, едва ли меньше Родерика. Только не жгучий брюнет, а яркий блондин с открытой улыбкой и сияющими лазурью глазами, высокий и тонкокостный. Ллойс отлично танцевал — пел гораздо хуже — и порой играл вместе с нами в спектаклях, где танцев было больше, чем песен. Талантлив Дерек был несомненно, поэтому и работал несколько лет в Императорском театре, откуда его и переманил маэстро, причём, насколько я знала из слов наставника, не столько деньгами, сколько возможностями. В Императорском театре сложно с музыкальными и танцевальными спектаклями — они там есть, но… как говорит Родерик, «кастрированные». Мне остаётся только поверить на слово — я там никогда не была, и вряд ли побываю. Не очень хочется, чтобы в меня — «пустышку», да ещё и «фривольную актрисульку» — тыкали пальцами.

В сегодняшнем спектакле Ллойс задействован не был, он только режиссировал, что не помешало ему разнести в хвост и гриву наш прогон. Меня он ругал чуть сильнее остальных — причём вполне заслуженно, после судебных заседаний я всегда торможу, — из-за чего Райза Салливан (самая преданная из поклонниц Дерека) на радостях начала петь мимо нот.

— Да что с вами сегодня такое! — возмутился Ллойс, переводя горящий негодованием взгляд с меня на Райзу — мы пели дуэтом. — Одна похожа на ёжика, только что вышедшего из спячки, другая петуха даёт. Соберитесь сейчас же! Иначе заменю обеих.

Угроза оказалась действенной, и при следующем исполнении мы исправились, хотя Дерек всё равно не выглядел довольным. И периодически поглядывал на меня, причём даже после того, как я, закончив все свои сцены, села в кресло в первом ряду, чтобы немного отдышаться. Я думала, репетиция закончится ещё через полчаса и я успею убежать, но Ллойс вдруг решил закругляться и выгнал всех из зала, при этом меня попросил задержаться. Я напрягалась, предчувствуя выволочку — играла я и правда сегодня не очень, а симпатия ко мне никогда не мешала нашему второму режиссёру критиковать мою работу, — но ничего подобного не последовало. И как только за Райзой, выходившей из репетиционного зала последней, закрылась дверь, Дерек поинтересовался:

— Как прошло заседание? Ты ведь сегодня в комитете была, да?

Я поперхнулась воздухом. Никогда я не рассказывала Ллойсу о своих делах… Тогда кто? Неужели маэстро? Только он и знает, больше никто…

— Откуда ты?.. — выдохнула я, справившись с эмоциями. Держать лицо я умею, научилась. И жизнь научила, и Говард Родерик. — Маэстро рассказал?

— Нет, — улыбнулся Дерек, глядя на меня с беспокойством. — Мой двоюродный брат проходит практику в судебном комитете. Секретарь на заседаниях. Он тебя ещё в прошлый раз заметил. Поэтому, да, я немного в курсе того, чего ты пытаешься добиться, Айрин.

В прошлый раз… Прошлый раз был два месяца назад. Именно тогда отец рвал и метал, поскольку заседание закончилось отклонением его требования лишить меня возможности взять Аврору под опеку из-за отсутствия места для проживания. О том, что маэстро помог мне купить квартиру, айл Вилиус не знал и, по-видимому, не догадывался, что так можно. Но подобный поступок со стороны маэстро, скорее всего, послужил сигналом для возможности обвинения меня в развратном поведении, о чём отец и заявил на нынешнем заседании. Понятия не имею, какие он доказательства предоставил… Хотя есть у меня подозрения, что без свидетельств со стороны некоторых актрис не обошлось.

— Пока ничего утешительного. Отец пытается доказать мою безнравственность, принёс какие-то бумажки в качестве доказательств. Какие я не знаю, а судья не озвучивал, — я пожала плечами и вздохнула, вспомнив, с какой брезгливой физиономией изучал принесённое Воган Ашериус — судья, который рассматривал нашу тяжбу уже почти целый год. Мне с ним, на самом деле, повезло — несмотря на то, что Ашериус, как и все аристократы, смотрел на меня с лёгким презрением, выносить приговор не в мою пользу он не спешил. И я точно знала, что взятку от отца Ашериус не возьмёт — принципиальный. Поэтому шанс выиграть дело у меня был.

— Если хочешь, я попрошу брата посмотреть, что принёс твой отец, — предложил Дерек, и я сразу напряглась. Безвозмездно мне не помогал даже маэстро, но он, в отличие от Ллойса, и не скрывал этого. А Дереку что от меня может быть нужно? — Роберт имеет доступ к документам по всем делам, где числится секретарём.

— Вообще-то подобное уголовно наказуемо, — пробормотала я, избегая встречаться взглядом с нашим вторым режиссёром. Ой не нравится мне всё это…

— Ерунда, — хмыкнул Ллойс на удивление хвастливо. — Я никому не скажу, ты тем более. Ну как, Айрин? Мне просить брата?

Я задумалась. С одной стороны, знать было бы полезно, а с другой — что это даст? Да и со справкой от главного врача Императорского госпиталя любое обвинение меня в разврате будет выглядеть нелепо.

— Не нужно, — я помотала головой. Лучше так, чем быть обязанной Дереку. — Я справлюсь и без этого.

— Уверена? — Кажется, Ллойс удивился.

— Да, абсолютно.

— Тогда вот ещё что… Подумай о том, чтобы заключить брак. Если ты будешь состоять в браке, твоему отцу станет в разы сложнее выиграть дело.

Я даже не удивилась. Учитывая интерес Дерека ко мне, это было предсказуемо. Конечно, он весь такой из себя благородный спаситель, хочет помочь несчастной девушке. И будет нисколько не против, если эта самая девушка потом захочет его отблагодарить, причём не деньгами.

— Ты себя предлагаешь в качестве кандидата в мужья? — уныло уточнила я, по-прежнему не глядя на собеседника. От всей этой ситуации тошнило, и смотреть на самодовольную физиономию Дерека вообще не хотелось. Тоже мне, нашёлся охранитель…

— Не обязательно, — ответил Ллойс осторожно. Ага, видимо, ощутил, что рыбка срывается с крючка. — Договориться можно с кем угодно. Просто я могу сделать это бесплатно.

Я решила не уточнять, что в таком случае буду ему должна. Мне ещё с ним работать, поэтому лучше не знать.

— Спасибо, Дерек, — ответила как могла ровно. — Я подумаю.

.

Перед началом спектакля я всегда подходила к кулисам и, аккуратно выглядывая из-за них в зал, воздействовала на зрителей своей родовой магией. Совсем немного, но достаточно для того, чтобы у пришедших на спектакль чуть-чуть повышалось настроение.

Когда я только появилась в жизни маэстро Родерика, и он узнал об особенностях моего родового дара, то оббегал много чиновничьих кабинетов в попытке получить официальное разрешение на подобное воздействие — по закону ментальную магию нельзя применять без согласия. Поэтому нам пришлось печатать на билетах предупреждение о том, что в театре зрителям при помощи магии будут повышать настроение и покупка билета приравнивается к разрешению на воздействие. Маэстро поначалу думал, что это отпугнёт народ — но нет, наоборот. И к нам повалили косяками, ещё и сарафанное радио включили на полную мощность. Оказалось, что очень многие не просто не против того, чтобы на них воздействовали, но даже за, если речь идёт о приятных ощущениях (тем более без последствий). Маэстро, раздувшись от гордости, повесил в холле театра копию разрешений от дознавательского и судебного комитетов, и с тех пор я подобным образом повышала настроение зрителям даже в те дни, когда не играла в спектакле.

В отличие от обычной магии родовая у меня имеется — так всегда бывает с аристократами, и никто не знает точно почему. Хотя в магии, даже в родовой, я практически не разбираюсь, но насчёт этого в курсе. Если судить по отцу, который может воздействовать на настроение собеседника по-всякому — и положительно, и отрицательно, — я то ли не унаследовала от него вторую половину дара (портить настроение у меня никогда не получалось), то ли просто не научилась своим даром пользоваться. Думаю, второе. Меня никто и не учил специально, отец в принципе игнорировал моё наличие в его жизни, с рождения, и изменилось это только после смерти матери, когда мне уже было пятнадцать. Я сбежала из дома через два года, но за это время успела насмотреться, наслушаться и почувствовать столько всего, что уверилась: Алан Вилиус не просто равнодушен ко мне, он меня искренне и беззаветно ненавидит. И это теперь даже взаимно…

Родовая магия принципиально отличается от обычной — она проявляется только у аристократов и не зависит от того, насколько наполнен резерв энергетического контура. Её ещё называют магией крови, кровной магией — наверное, потому что она наследуется по отцу. Это всегда какой-либо особый дар — кто-то умеет зажигать огонь, кто-то замораживает воду, а я вот могу воздействовать на настроение тех, кого вижу. Не до состояния «море по колено», но до желания улыбаться и с удовольствием смотреть спектакль — вполне.

Лучше бы я умела метать молнии или огненные шары — толку было бы больше. Хотя… наверное, всё же нет. Маэстро Родерику подобный родовой дар точно не пришёлся бы ко двору. Конечно, наставник помогал мне не только по причине уникальной кровной магии, и, даже если бы её не было, он всё равно поддерживал бы меня, однако в таком случае я бы чувствовала себя гораздо сильнее ему обязанной. И переживала бы больше. А сейчас все долги я прекрасно отрабатывала, приходя в театр каждый день. Играла в спектаклях и дарила зрителям отличное настроение.

Я обвела глазами полный зал, не ожидая подвоха, — и в третий раз за последнюю неделю споткнулась о взгляд мужчины, который сидел в первом ряду и словно смотрел прямо на меня — сюда, за кулисы. Глупости, наверняка он просто занавес рассматривает. И даже если смотрит на это место, где стою я, увидеть меня невозможно — маэстро здесь давно повесил иллюзорный амулет. Чтобы нельзя было разглядеть происходящее за сценой до начала спектакля, даже если грохнется занавес. За полминуты до выхода актёров амулет деактивируют, но сейчас он ещё должен работать.

Однако этот мужчина… Разумеется, ничего необычного в том, что он ходит в наш театр третий раз подряд за неделю, не было. Как не было ничего необычного и в том, что он каждый раз словно на одну меня смотрел — такое бывает. Я даже ждала потом корзин с цветами или попыток прорваться в гримёрную. Но нет, мужчина вёл себя тихо, из-за чего навёл меня на мысль, что он может быть подослан отцом. Зачем? Вариантов много — от убийства до обычного наблюдения. От Алана Вилиуса всего можно ожидать.

Мужчина был немолод, лет под пятьдесят. Точнее, он немолодо выглядел — я всё-таки подозревала в нём мага, и сильного, а сильные маги обычно долго выглядят молодыми и бодрыми. Однако этот человек то ли хотел казаться старше, чем есть, то ли действительно был пожилым. Чёрные волосы были легко тронуты сединой на висках, чёрные же глаза смотрели пытливо и внимательно. Узкое худое лицо не было красивым, более того — оно абсолютно не запоминалось. Каждый раз, когда я отводила взгляд от этого мужчины, моментально забывала, как он выглядел, и было у меня подозрение, что это тоже влияние ментальной магии. Но, естественно, более сильной, чем моя. Я даже была уверена, что моё воздействие его никак не затрагивает и не может затрагивать — если он всё же сильный маг, то не должен выходить из дома без амулетов, блокирующих кровную магию. Особенно ментальную.

В который раз за последние пять лет использовав свой родовой дар, я отошла от кулис, а ещё через несколько минут напрочь забыла о мужчине в первом ряду — начались последние приготовления перед выходом на сцену, а затем и сам выход.

Спектакль сегодня был музыкальным, впрочем, в «Варьете Родерика», как официально назывался наш театр, почти все такие, просто некоторые ещё и с танцами. Нынешний был только с песнями, и они получались у меня лучше, чем танцы, — по крайней мере на мой взгляд. Маэстро вот говорил, что я во всём хороша, но это со стороны. Сама же я чувствовала, что танцы отнимают у меня больше сил.

Мы с Райзой играли двух девушек, влюблённых в одного мужчину, только героиня Райзы — счастливица, выходила за него замуж по договорённости, а моя героиня, и её подруга по роли, вынуждена была молча по нему вздыхать (герой отвечал взаимностью, но тоже издалека). Как ни странно, сюжет был не драматическим, а комедийным — в отличие от аналогичных спектаклей в Императорском театре, — и заканчивалось всё не чьей-нибудь смертью, а всеобщим счастьем. Маэстро считал, что публика в театре должна отдыхать и смеяться, а не грузиться и плакать, поэтому среди наших постановок слезливая драма была только одна. Как говорил Родерик, «для разнообразия и любителей поплакать».

К концу действа я почти полностью выкинула из головы мужчину в первом ряду — несмотря на то, что тот таращился на меня весь спектакль, — и никак не ожидала, что, когда наконец уединюсь в гримёрной и начну смывать с себя краску, дверь распахнётся и на пороге окажется именно этот человек.

.

Появление мужчины из зала в моей гримёрной было удивительным вдвойне ещё и потому, что подобное было под запретом. Наставник не запрещал посылать актёрам цветы, но в гримёрные никто не мог пройти даже за очень большие деньги. У нас была охрана, проинструктированная по этому поводу, был постоянный наблюдатель из дознавательского комитета, нанятый Родериком специально во избежание любых возможных проблем, поэтому увидеть в своей гримёрной зрителя я никак не ожидала. И от удивления даже уронила на пол губку, которой смывала в этот момент грим со лба. Мужчина тут же сделал несколько шагов вперёд, отходя от двери, наклонился, поднял губку и протянул её мне, проговорив:

— Прошу прощения за подобный визит, Айрин. Но я решил, что так будет проще, чем пытаться поговорить с вами на улице. Тем более что в подобном случае нас могут услышать.

— А сейчас не могут? — поинтересовалась я, разглядывая своего неурочного посетителя. Я его отчего-то совсем не боялась. Может, потому что я в принципе давно разучилась бояться мужчин, зная, что от них в любой момент можно ожидать агрессии и оплеухи — независимо от того, боишься или нет, — а может, просто во мне говорила интуиция. Мне казалось, что этот человек для меня неопасен.

— Сейчас — нет. Я заблокировал эту возможность, — невозмутимо ответил визитёр, без разрешения усаживаясь на второй стул. Даже, можно сказать, бесцеремонно — я ведь не приглашала его ни к себе в гримёрную, ни садиться. Но он явно считал, что имеет право — и вламываться ко мне, и называть просто по имени, и брать мой стул без разрешения. Значит, на это у него есть веские основания.

— Всё-таки вы маг, — протянула я, откладывая в сторону губку. Смывать грим при посторонних у меня никогда не получалось. Хотя было неуютно — лоб-то я уже обработала. Представляю, как забавно я сейчас выглядела с разным цветом кожи. — А ощущаетесь обычным человеком.

— Вы умеете видеть энергетический контур? — поинтересовался визитёр. Судя по лицу, ему и правда было любопытно.

— То, что я «пустышка», не делает меня слепой, — кратко ответила я, и мужчина кивнул, больше ничего не уточнив.

Энергетический контур бывает только у магов. Он похож на тонкую паутину, которая обвивает тело и по которой струится магическая энергия. Так выглядит обычная магия, не родовая. Родовую же увидеть нельзя, однако можно почувствовать — это умеют все аристократы. «Пустышки» вроде меня способны чувствовать кровную магию, но не должны видеть энергетический контур — нечем смотреть, магическое зрение-то отсутствует, — и я его, как и положено, не видела. Просто чувствовала магов. Понятия не имею, как это работает, но тем не менее.

Однако сейчас я ничего не чувствовала. Значит, на моём собеседнике иллюзорный амулет, позволяющий ему выглядеть как человек без магии. Возможно, и внешность он изменяет… Или делает незапоминающейся — не зря же я моментально забывала, как выглядит этот мужчина, как только отводила от него взгляд.

— Не переживайте за вашу охрану, Айрин, — продолжал между тем мой нежданный визитёр. — С ними всё в порядке. И я их не заколдовывал — они сами меня пропустили. Благодаря вот этому.

Он положил передо мной на стол характерную для сотрудников дознавательского комитета зелёную «корочку» — удостоверение личности, где указывалось имя и номер отдела, к которому относился сотрудник.

Имя… я забыла его, как только отдала удостоверение обратно владельцу. Запомнила только, что оно было не аристократическим. А вот отдел был указан первый, что значило…

Да демоны знают, что это вообще значило!

— Первый отдел? — усмехнулась я, глядя на то, как дознаватель убирает «корочку» обратно в нагрудный карман обычного тёмно-синего пиджака. Недорогого и слегка запылённого. — И что от меня понадобилось сотруднику первого отдела?

Все знали, что этот отдел не касается преступлений простых смертных. Убийства расследовал второй отдел, третий занимался кражами и остальными бытовыми преступлениями. В ведении же первого отдела была исключительно внутренняя безопасность — шпионаж, заговоры против императора и членов его семьи и так далее. Всё это было бесконечно далеко от меня, Айрин Вилиус, актрисы второсортного музыкального театра и аристократки без крошки магии.

Мне не было дела даже до нашумевшего закона о титулах, из-за которого нашего императора едва не убили на День Альганны почти три месяца назад. Я всё равно не собиралась замуж. Да даже если бы собиралась… Никто меня туда не возьмёт.

— Всё очень просто, Айрин, — заговорил дознаватель и усмехнулся. Не язвительно, скорее, как-то устало. — Нам нужна от вас одна услуга. Незначительная. Естественно, взамен вы тоже кое-что получите.

Сразу хотелось ответить: «Нет, ни за что», но я понимала, что подобная роскошь мне недоступна. Этот человек, несмотря на то, что не ощущался врагом, мог устроить мне проблемы не хуже, чем отец. Скорее всего, даже более значительные. Хотя бы потому, что его непосредственным начальником был Гектор Дайд — главный дознаватель и личный пёс императора.

Если, конечно, мой сегодняшний визитёр — тот, за кого себя выдаёт.

— Что за услуга?

— Очень простая, — ответил мужчина вкрадчиво. — Нам нужно, чтобы вы стали любовницей его высочества Арчибальда.