Влажное подземелье вгрызлось в землю и отвоевало порядочную часть территории. Его узкие, поросшие мхом коридоры создавали непроходимую, известную лишь одному богу цепь, похожую скорее не на архитектурное спокойствие, а на криво разросшуюся паутину. В её тонких седых волосках кричали. Кричали все: старики и дети, женщины и мужчины, консерваторы и революционеры, дворяне и пролетариат, обманщики и обманутые. Пытки здесь занимали почётное место среди прочих видов досуга.
Меня приволокли в отдалённый, глухой и забытый всеми коридор. Его крыша, состоящая сплошь из гнилых балок, во многих местах прохудилась, из-за чего на пути возникали целые горки земли, похожие на муравейники.
Дверь камеры открыли не сразу: местный стражник куда-то пропал вместе с ключами. В его личной будке нашлись только початые винные бутылки, двое пьяных подчинённых и протёртые карты.
Как только почтенного пузатого господина отыскали среди множества камер, его сразу погнали открывать двери, потому что личная стража герцога уже устала затыкать мне рот и бить по рёбрам. Я орал, как в рупор, матерился, клял их матерей, угрожал герцогу самой жестокой смертью из возможных и иногда даже сам удивлялся своей жестокости. Надо ли говорить, что я представлял собой один большой синяк, опухший, окровавленный и жалкий? Моя новая одежда превратилась в горстку рваных тряпок.
— Спокойной ночи! — наёмники подняли меня до потолка и закинули в камеру.
Локти встретились с камнем. Я заскулил от боли и злобно ударил по земле кулаком, а затем поднял опухшую голову, чтобы последний раз взглянуть на свободу. Дверь в лучший мир захлопнулась прямо перед моим носом и всякий свет погас. В камере не было даже факела. Я оказался в кромешной темноте, обуреваемый тоскливыми мыслями.
Я думал об Аннабель. Все мои помыслы сосредоточились вокруг её жертвенной фигуры. Что бы произошло, если бы я спас её в тот день? Поддался бы её уговорам и уехал далеко на юг или уплыл далеко на запад. Построил ли бы я там дом? Большой, просторный дом, который наполнится детскими возгласами. Уж наверняка. Это был бы первый особняк в округе. Обязательно с кабинетом и множеством книг, которые я никогда не прочту… Остаётся предаваться несбыточным мечтам.
Что-то зашевелилось в углу. Мне было сложно разобрать детали, но и увиденного с лихвой хватило, чтобы испугаться: тень была слишком большой.
— Эй! — я придвинулся к противоположному краю стены и поджал под себя ноги, сбив вонючую солому в кучку.
— Если бы я услышал такое обращение месяц назад, то ты бы уже плавал кверху пузом, неизвестный революционер. — пророкотал резкий мужской голос, вываливая слова из расслабленного рта.
— Революционер? Ты ошибся, хам из правого угла, я здесь не по политическим причинам.
— Хм… серийный убийца? — с пресным тоном спросил незнакомец, безучастный ко всему в округе.
— Я убил сегодня двух человек. Это считается?
— Да ты святой. — без тени иронии сказал неизвестный шутник и фыркнул. — А кого убил? Герцогских родственников? Пожалуйста, скажи, что Даниеля, этот паршивец никогда не отдавал денег…
— Я убил парочку братьев. — разговор начинал немного веселить меня. Наверное, поэтому преступники так много убивают: им хочется с кем-то поболтать.
— Значит, Ревелиуса и Коди? Никогда не нравились эти паршивцы, слишком уж много они убивали народу ради веселья. Нет бы, прирезать одну дурочку раз в месяц, чтобы утолить жажду, но десятка в месяц? Сотни жалоб… Кстати, знаешь, сколькими из этих жалоб наш глава сыска подтёр задницу?
— Останови свой поток циничного словоблудства. Я убил Антуана и Седерика Гаусов, а не герцогских племянников. — кем же является мой собеседник, если семья аристократов для него обычные извращенцы и должники?
— Гаусы… иностранцы? — я пробудил в молчуне любопытство.
— Медбратья нашей психушки. — незнакомец замолчал. Такая резкая перемена настораживала.
— Психушки, говоришь? Хм…
— А что значит это твоё «хм»? Психбольница такое странное место для убийства?
— Неважно. — хитрец застегнул рот. Ничего, мы выведем его на чистую воду… Мы? Я и моя вторая тюремная личность? Тоже неважно.
— Не потому ли ты молчишь, чтобы я не узнал, что в лечебнице находилась сотня магов? — спустя три секунды я заслышал звон цепей, а всего через миг перед моим лицом оказался избитый, заросший щетиной мужчина с спутанными волосами. Он схватил меня за грудки и начал жутко трясти.
— Откуда ты это знаешь?!
— Ляпнул наобум. — ответ незнакомца не удовлетворил. Он прижал меня к стенке и попытался угрожать, но я мигом опустил его с небес на землю, повалив на лопатки.
— Отпусти, смерд!
— А волшебное слово?
— Я барон Кобальт! — не совсем то, что я ожидал услышать, но и этого волшебства мне вполне хватило. Я слез с дворянина и уселся на место.
Значит, вот с кем поселили легендарного Джеймса Брауна? Довольно приятно, я даже готов немного простить герцога и снизить его наказание с сожжения до колесования.
— Вы знаете, что за нападение на аристократа вас ждёт десять ударов плетьми?.. Как прекрасно, что я говорю это так, как будто мне ещё не всё равно.
Барон присел рядом со мной, сложив ноги в медитирующую позу.
— А всё же, кто ты такой? Ты знаешь, и я знаю, все знают, что лечебница — это самое важное место во всём герцогстве. И самое хрупкое…
— Я детектив.
— Не верю.
— И почему это?
— Знаешь, сколько детективов пытались дознаться до секрета больницы?.. Если бы ты был детективом, то моментально бы умер. Отравился, упал с лошади, погиб в уличной потасовке, сгорел при по жаре… понял, к чему я клоню?
— А мне всё равно, к чему ты клонишь. Зачем мне пытаться уверить тебя в честности моих слов? Вскоре я умру и приговор не обжаловать. Врать на смертном одре — не глупость ли?
— Ты меня убедил. — я усмехнулся. Больше мне делать в жизни нечего, кроме как убеждать первого магната города, что я честный парень. — Значит, ты всё знаешь, так?
— В общих чертах.
— Я догадался только неделю назад. Один за другим мои любые взяточники лишались жизни, а потом утянули и меня за собой.
— Герцог настолько глуп, что не понимает того, что ты непричастен? — мы очень быстро перешли на ты, что не может не радовать. Хоть в последний день жизни подружусь с миллионером.
— А с чего ты взял, что я непричастен? Может, я опасный кукловод?
— И именно поэтому валяешься избитым в пропахшем мочой сене?
— У всех кукловодов разные способы воздействия на людей… — мои слова задели гордого аристократа, но он не подал виду и защитился иронией. — Но ты прав, я не очень-то похож на роль судии города… И его опустошителя.
— В каком это смысле? — я напрягся.
— Так ты не знаешь? — даже через расстояние в несколько метров я почувствовал раздражение Кобальта. — Теперь мне придётся болтать ещё пару минут к ряду. Занятно… что ж, а почему бы и нет? Посоветовавшись с западным оккультным практиком первой величины (к слову, он был моим личным звездочётом), я узнал, что наш знаменитый убийца действует не сам по себе. Это пешка… кого-то очень и очень сильного. Сильного настолько, что все маги ещё за месяц до первого убийства сбежали с Ан-Рока, как крысы с тонущего корабля. Остались только жадюги, убийцы и глупцы.
— Ты хочешь сказать, что какой-то другой маг посильнее управляет всеми убийствами издалека?
— Да. Весь город пропитан какими-то «потоками», как их назвал маг. Ещё этот западник пугал меня огромным взрывом, но в это я уж точно не поверил. Старик не так глуп, чтобы позволить какому-то ворожею подорвать город заурядными способностями.
— Он пугал тебя взрывом? — дело набирало обороты.
— Ага, даже дрожал от ужаса за мои деньги… актёришка. По его словам, этот воображаемый кукловод каким-то образом подчинит всех магов в округе и начнёт вершить божий суд. И это всё, якобы, видно «по изменению потоков». Я в эту белиберду не верю. А если бы это поганое вранье и было правдой, то сейчас бы психбольница была абсолютно пуста. — от осознания, что только один мистер Браун знает истинную правду, я самодовольно задрожал от удовольствия… Или от бешеного страха быть погребённым под одним большим кладбищем.
— И что будет, если… начнётся божий суд?
— Не знаю. — сказал незнакомец, завершая разговор. — Что-то очень кровавое.