Немного безумия (СИ)

Глава 9

— Я жалок. — дно мутного стакана. Одна интересная поговорка гласит, что там можно найти смысл жизни, если хорошо поискать. — Лишь бы ко мне не подошёл очередной горе-мудрец и не сказал про покерные карты, которые мы не выбираем, но которые можем разыграть. — поймут немногие… а может, я считаю себя слишком умным, когда это далеко не так, и мои мысли поймут все, кроме меня самого.

— Эй, бармен!.. — мужчина лет сорока пяти обернулся. — Плесни ещё. — мастер разливочных дел косо на меня посмотрел. Да, я выглядел довольно непрезентабельно. Опять.

— Ну не погладил я рубашку, и что с того? — капли дождя стекали с вымазанной в грязи куртки. Так бывает, когда хозяина этой куртки выкидывают на улицу под смех и мат, ничего интересного.

— Ничего мне от тебя не надо, сиди и пей. — бармен прожёг во мне дыру. В его лице угадывались щемящие нотки драки до кровавых соплей. Только истинные эстеты поймут такие благие намерения… почему я стал делить людей на тех, кто поймёт, и тех, кто не поймёт. Наверное, это всё двухсолодовый виски.

Я сидел в замечательном бистро на углу площади. Сюда редко кто ходит, потому что боится попасться храброй страже в нетрезвом виде и натворить недобрых дел. Сколько приговоров окрестный народ слышал в суде:

«Александр Вант, вы, бессовестно пороча свою честь и наш город перед многочисленными(!) туристами, в нетрезвом виде выкрикивали нецензурную брань и пели непозволительного рода песни, а когда вас попытались успокоить, оказали сопротивление и напали на нашу доблестную стражу…» — доблестный стражник с царапиной на руке смотрит на то, как человека уводят в застенки, чтобы провести с ним пару бесед на высококультурные темы. Вроде бы и мистер Вант поступил неподобающе, а жалко именно его, а не нашу доблестную, славную, великолепную, несравненную стражу в всегда начищенном мундире.

— Может ты б хотя бы вытерся? — я поднял тяжёлую как наковальня голову и уставился на советчика.

— И зачем, позволь спросить? Всё равно где-то свалюсь за день и опять измажусь, и течь будет не хуже, чем сейчас, может, даже ещё энергичнее.

— За вечер. — уточнил бармен, так скромно ответив на всю мою проповедь. Время идёт быстро… оно летит, сволочь, и не даёт выпивать больше положенного.

Бистро называлось «Бистро. Вкусно и дёшево». Просто и без вкуса.

Вокруг сидели извозчики, торговцы рыбой, моряки с какими-то полуголыми дамочками, студенты с одной булкой на троих — словом, контингент прекрасный. Эти добрые люди обсуждали все новости города. Когда я их слушал, даже на миг забывал, что пришёл сюда напиться, а не расследовать дела и строить логические цепи. Да и строить нечего, у меня есть только дом Дейва, в котором он наверняка больше не живёт. Дженни Крамер пропала посреди улицы и никто ничего не видел. А так называемый «Прут», это существо плавающее. Скорее всего, живёт он в злаченых местах и подвалах, а питается не в ресторанах. Найти его — задачка трудная. Начну действовать немного позже. Сейчас надо зализывать раны, коих накопилось слишком много.

Поначалу, уйдя подальше от больницы, я даже удивился, как больно, оказывается, ходить. Давно меня так не били. Каждые пару минут мне приходилось прислоняться к стене какого-нибудь дома, чтобы перетерпеть особо жгучие порывы и не свалиться от нытья тела.

— Слышали, барона взяли под стражу.

— Тоже мне новость! Кобальт давно играл с огнём, а покушение на казначейство — это уж слишком! — молодые люди громко обсуждали дела минувшей ночи. Кто их только не обсудил, даже деды в доме престарелых и дети в песочнице знали о произошедшем больше, чем я.

— С чего ты взял, что это всё устроил Кобальт? — спросил недоверчивый студент своего товарища по распитию.

— Сам посуди — нападение на левую руку герцога. — налоги сами себя не поделят. Для этого и нужны левые руки — считать деньги, в то время как правые мацают кого-то за бёдра, попеременно раскуривая сигаретку. — И данное покушение на государственные устои происходит в преддверии выборов в совет! Такое может быть совпадением? Я уверен, что нет. — Кобальт давно хотел пробраться в совет, но вместо этого угодил под стражу из-за подозрения в заказном убийстве. Невезучий он парень. Наверное, только ему я и не завидую.

— Но зачем Кобальту так громко расправляться с казначеем? Взрыв посреди города — не лучшая идея, а Кобальт у нас мужик умный.

— Ты думаешь, я с ним лично общался? Не знаю, можешь оскорбить герцога на площади и тогда сам спросишь барона обо всём в кутузке. — пустые разговоры о политике, как же это нудно. Как мне надоели всякого рода люди, болтающие о всяких ненужных вещах во всяких бистро. В бистро надо пить. В бистро надо лакать виски, пока не выплюнешь горло, и получать от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Что, уши греешь? — бармен этого заведения являлся самым бестактным человеком в округе.

— А что ты ко мне прицепился? Больше народу у стойки нет, не с кем поболтать за жизнь?

— Мне интересен именно ты. Всегда любопытно, как люди опускаются на дно.

— В этом душном бистро появился профессиональный социолог с тягой к статистике? — мой собеседник, кажется, самую малость обиделся. — Ты просто ещё не видел, что такое настоящее дно. Грязная одежда и побитое лицо не показатель бедноты.

— А следствие…

— Не очень остроумно, но терпимо. Плесни ка ещё. — стакан снова наполнился и его смысл вновь пропал под жидкостью. Надо до него добраться. — А знаешь, что интересно мне, бармен?

— Ну-с?

— Почему некоторым людям волшебно везёт, а другим бог даёт кукиш. Да, да, я про тебя говорю, негодник! — я поднял голову в небо и пригрозил несуществующему старику кулаком. — Мы с тобой, дружище, два нищих осла. Я гоняю по улицам за монетки, а ты улыбаешься людям за… нет, пожалуй, ты у нас не улыбаешься. — мой единственный слушатель посмурнел. — Ну да это и не так важно. А главное то, что мы несправедливо обделены жизнью.

— Лично мне всё нравится, не жалуюсь. — бармен отошёл. Вот негодяй, обслуживает клиентуру и работает, а не делает вид бурной деятельности.

С нетерпением я ждал его возвращения. Очень уж хотелось влепить побольше очевидностей этому ворчуну, пока меня не прогнали в город.

Наконец, бармен подошёл и ко мне, сумев разобраться с новым потоком трудяг, что желают пиво для раненой души.

— А я и говорю…

— Да отцепись от меня, дай кружки протереть! — я не обратил на непозволительную грубость никакого внимания.

— А вот я и говорю о нашей с тобой судьбе, друг. Плесни ещё. — смысл опять потерян. — Знаешь, у меня не было даже запасной пары ботинок, мне никто ничего не дал и не собирался давать. Я сам заработал на дом, сам завёл семью, хорошую работу. Ты хоть догадываешься, каким шикарным плотником я был лет десять назад? Я мог делать аккуратные стульчики ко двору нашего герцога.

— Твоими-то лапами? У меня ладонь в раза два меньше и то, я хрен что выстругаю.

— Дело не в размере рук, а в таланте, желании учиться. Но мы отвлеклись. Плесни ещё. — и где смысл? — Но бог отобрал у меня всё… а у тех, кому он дал всё изначально, не забрал ничего, даже медного гроша. Спрашивается, где она, небесная мудрость?

— Давать алкоголикам гору денег — это не есть мудрость, а скорее ошибка небесной бюрократии. Так что всё правильно, мы на своих местах — ты за стойкой, я за баром.

— А ты выше среднего по шкале моих случайных собутыльников. — алкоголь добавляют твоим соседям уровень интеллекта. — Плесни ещё. — стоит ли говорить про смысл? — И вот, конец моего пути — я побит, благодаря мне девушка лишилась парня и будущего, а вся моя жизнь — бутылка… Но я не алкоголик. У меня нет зависимости, я слишком силён характером для этого. В любой момент могу бросить. — Меня никто не слушал. Бармен опять куда-то запропастился.

— Ничего, ничего, я и сам могу себя налить. — я потянулся к бутылке в приятной близости от меня. Ухватился за стекло, сжал продолговатую форму в руках, потянул к себе… рука предательски дрогнула и бутыль упала на пол.

Звон, разбитое стекло, мои слёзы и смешки посетителей были ответом на такую глупость. За второй я уже не успел потянуться.

— Твою мать… что ты тут наделал! Знаешь, сколько стоила эта водка?

— Я заплачу, заплачу. — пальцы потянулись к безумно лёгкому кошелю. Мне кажется, если бы здесь вдруг задул ветер, то он бы улетел и больше не вернулся. — Держи.

— Там в два раза больше.

— И что это за водка такая была? — я кинул озлобленному бармену ещё монетку. Тот припрятал её в карман и начал подметать осколки под ногами.

— Хорошая, сорок пять градусов, чистая. Такие сейчас почти не делают, всё больше гонят какую-то противную смесь для таких, как ты.

— А вот оскорблять не надо. Я пил водку много дороже этой, уверяю. Плесни мне чего-нибудь хорошего. На твой вкус. — мне сделали интересный коктейль из имбиря, лимона и ещё какой-то ереси. Я его с трудом выпил. К концу он мне даже пришёлся по душе.

Люди начали расходится по домам. Фонари за окном освящали площадь с памятником по центру и не давали прохожим свалиться раньше времени, спотыкнувшись об прилавки.

— Памятник рабовладельцам. — буркнул я бармену и усмехнулся.

— Скажешь ещё слово про семью герцога и тебя отсюда выпрут. — недовольно забренчал боязливый хозяин бара.

— Ну-ну. Ещё коктейль.

— Тебе не пора домой? К жене, детям?

— Нет, не пора. Хотя… знаешь, может быть и надо навестить их. Давно не виделись, я забылся в хлопотах и работе.

— Ну вот, иди к ним, а то потом расстроишься, что не пришёл или опоздал. — кажется, бармен не понял, к чему я клоню.

— Только если я навещу их, мне потом не выйти. Не вернуться в бистро, не погулять с Джеки, не съесть какой-нибудь колбасы.

— Ничего, главное в нашей жизни — это семья.

— Ты как никогда прав, бармен. Мне нравится ваше бистро, тут так уютно…

Часть 2

— Вам на сколько дней?

— На одну ночь. — девушка, вежливо улыбаясь, передала мне ледяной ключ.

— Ваш номер 54. Желаю вам хорошо отдохнуть.

Обмякшие ноги в спешке подымаются по высоким ступенькам; они устланы малиновым ковриком с золотистой каймой по краям. Коридор между комнатами столь узок, что мне трудно пройти, не задев стены плечами. С каждым шагом холл сужался, превращаясь в воронку, засасывающую всё вокруг.

В самом конце длинного коридора, напротив крутой лестницы, ослепительно сияла белая дверь с нужным мне номером. Она походила на ворота в рай.

Я уже давно всё решил. Этот выбор, думаю, будет единственно верным и правильным. Моё пребывание в мире бессмысленно и самонадеянно, я уже очень давно должен был прийти в эту комнату. С её одноместной кроватью, двухстворчатым шкафом, табуреткой, крепкими потолками и люстрой, которую можно с лёгкостью снять.

— Я нас подвёл. — засунуть холодный ключ в замок. Отпереть дверь, войти, осмотреться. Маленькая картина белого паруса в тумане голубого моря висела надо кроватью.

Я снимаю свой галстук. Хороший, дорогой, он представляет человека как нельзя лучше. Крепкая ткань, хорошая длина, идеальный покрой. Я любил этот галстук. Он мне нравился.

Затем я тихо снял люстру и пододвинул табурет. Потом с опаской стал на него, сильно покачиваясь. Голова кружилась от выпивки, хотелось вылить из живота всё, что в нём когда-либо плавало и булькало.

Как же сложно связать петлю. Получается не очень.

Человек в палате долго спал. Его не выселили, хотя он не заплатил денег: только полученную зарплату лечащий врач отдал за своего пациента.

Человек ворочался, крутился, его тело ужасно болело, а горячка не отпускала ни на секунду.

Когда часы площади пробили двенадцать, больной проснулся. Его сердце учащённо билось, а мысли были далеко.

Часовая башня ударила по городу. Какая нелепость, будить людей, которым и так вставать в шесть утра, чтобы идти на работу. Хорошо, что мне это не грозит.

Я засунул голову в галстук.

Человек в палате метался между сном и явью. Ему хотелось встать.

Мне не хватает кислорода. Мне не хватает абсолютно всего, я духовный и телесный нищий. Жуткая, прорезающая всё и вся ярость сковала горло, табурет упал, носки не достают до пола буквально один сантиметр и беспомощно вытягиваются на всю длину. В глазах стоят слёзы, морда скривилась, тело дёргается и мечтает о спасительном глотке воздуха. Много предложений, один исход.

Гремит взрыв.

Трещины прошли по потолку, идеальный галстук порвался, а я сам свалился на пол без чувств.

Часть 3

Я бежал на фантастической скорости. Человек не может так быстро бегать, это не поддаётся законам физики. Черепица крыш трескалась под моими ногами.

Тёмно-синее небо заполнилось мириадами ярких звёзд. Я умилялся им, но продолжал бежать, не имея возможности остановиться. Мои ноги меня не слушали, я как будто превратился в податливый пластилин и из меня начали лепить разного рода фигурки. Как я ни сопротивлялся, ни сжимал зубы, ни пытался стопорить движение, у меня ничего не выходило.

Крыши домов проходят мимо. Кошки пугаются стремительно спешащего силуэта и разбегаются перед ним в разные стороны. Неспящие писатели, корпящие над листом, не понимают, почему с их потолка посыпался песок, а нагие любовники, стоящие на балконе в обнимку, пугаются моего плаща.

Я нёсся быстрее арбалетной стрелы и у меня не было времени удивляться моим худым рукам с невообразимо маленькими ладошками. Я даже не мог удивиться тонким аристократичным пальцам и своим злобным стонам, смахивающим на женские.

Спустя недолгое время движение остановилось — мой злобный хозяин дал пару секунд, чтобы отдышаться. Крыша городской ратуши нарастала в доброй двадцатке метров от меня, но я не волновался ни капли, словно думал подпрыгнуть до небес. Взял большой разбег, упёрся стопами в кровлю, сжал руки… из них пошли синие огоньки. Вслед за этим с неба посыпались светлячки и меня окружила целая стая мошек. Охрана площади, наверное, слепая или пьяная.

Без счёта и предупреждения, я направился вперёд. Прыгнуть на такую высоту невозможно, но для меня этого слова никогда не существовало в обиходе.

Прыжок, рыжий длинный волос выплывает вперёд ног. Зверская сила в моих мышцах не даёт даже усомниться в исходе предприятия. Стук пяток об крышу ратуши ознаменовал мою победу.

Я понимал, к чему идёт дело, и мне это не нравилось. Я не хотел становиться убийцей, я лишь хотел отомстить отцу и сбежать из города, но у судьбы и хозяина другие планы. Мне пришлось сжать кулачок, напитанный огнём, и с негодованием врезать им по стеклу купола. Треск крыши прозвенел над городской площадью, гигантские куски стекла опали на мраморный белоснежный пол, а я вновь прыгнул, в этот раз с явным намерением ударить по плитам в прыжке… взрывная волна окатила здание, попадали подсвечники, потрескались стены, выбились окна и многие двери.

Толстый потный мужчина выбежал из комнаты и увидел меня. Отчего-то в его глазах застыл ужас.

— Нет… нет, не может быть… нет! — толстяк, явно крупнее меня в тот момент, решил, что бой он никогда не выиграет. С криками и визгами, как у жирной свиньи, он побежал вперёд, зовя стражу.

Словно гончая, я чуял его страх, слышал его неровное биение сердца, понимал, какое количество адреналина выделила его туша, чтобы попытаться скрыться.

Секундное напряжение и я уже парю над залой. Первый попавшийся страж, неожиданно выпрыгнувший из угловой комнаты, лишается возможности двигаться — одним точным ударом я ломаю его ногу пополам. Белая кость вылезает из кожи, коленная чашечка разбивается на осколки. Раненный мужчина орёт, я не обращаю на него никакого внимания и бегу дальше, нагоняя мою добычу.

Двойка воинов с мечами наперевес не успели поднять клинков, как я прижал их к стене парой легких ударов. Их рёбра с лёгкостью сломались, они не могут сдвинуться места, с их оскаленных ртов течёт кровь.

Я бегу дальше, захватив один из их клинков… первого встречного, какого-то клерка, я отталкиваю назад в комнату. Он взлетает, раскидывает ноги в разные стороны и врезается в свой письменный стол, который был в десятке метров от него.

Я сама скорость, я возмездие, я божий клинок, рассекающий неугодных пантеону грешников.

Воин безрассудно рванул ко мне с алебардой — его руки отрублены, кисти схватили копьё намертво, их уже никогда не пришить. Стражник с криками падает. Играет яростная музыка боя, женское завывание, жуткое и невыносимое, пронзает уши. Синие огоньки поедают шторы, в машине бюрократии гремит пожар.

Дамская трель льётся на убогий люд. Они словно попали в сказку, мрачную и тёмную, сказку мира ведьм.

Меч протыкает мочевой пузырь очередного слабого человека, десяток рычащих псов опустил копья и пытается что-то противопоставить божественной силе. Под тонкое, дрожащее пение, которое не сорвётся и не прекратиться, я начинаю кружиться в танце. Век меча и топора, миг крови и рваных ран. Лица разрезаются от губ до лба, летят головы.

Ратуша опустела, стражников не хватает, их капитан лежит с оторванной челюстью. Его посиневший язык весело высунулся и упал на шею.

Мерзкий, заплывший жиром мужчина спотыкается и падает около выхода из ратуши. Двери плотно прикрыты на три замка, спешащая стража пытается выбить их взятыми из ближайших бистро столами.

— Нет, нет! Я ничего не делал, это всё герцог! — женский голос гудит, как набатный колокол, и ревёт, как всполохи огня на горе чумовых трупов, безумный напев, невыносимые стоны. — Умоляю!

Я обхватил щекастую черепушку и запел в унисон. Руки налились синим светом, земля вокруг задрожала, ткани мироздания открылись, потоки первобытной магии превратились в нескончаемый ручей, полноводную реку, наполненную вкусной рыбой.

— Я — месть! — взрыв. Агония.

Куски бывшего казначея разбросались по ратуше. Рваные окровавленные почки, частицы паха, крошево зубов, кишки, висящие на мебели, разлетевшийся мозги, пальцы волосатых ног, кожа с живота… на улице стража считает секунды до своей смерти. Кровь течёт с их ушей, некоторые головы лопнули и с этих тел торчит только позвонок на котором они раньше держались.

Три десятка человек разлетелись по площади, как игрушечные оловянные солдатики. Каждый их них принял разную позу перед смертью, некоторые превратились в каракатиц.

Стоило мне выйти из ратуши, как тут же город начал превращаться в размытое пятно, пока и вовсе не пропал… чтобы появиться передо мной в другом обличии.

Я шёл по ночной улице быстрым шагом и, что странно, чувствовал холод. Чувствовал! В чужом сне, в чужой жизни, может, в выдуманном моим больным разумом мире, я ощущал каждое изменение матери-природы вокруг.

Что, если всё это и вовсе — сон во сне? Ненормальная теория, но другой нет. Вдруг я нахожусь при смерти в больнице, и мимо моего воспалённого сознания проносятся чёткие, как линии подточенного карандаша, видения.

С осознанием своего незавидного положения, с пониманием невозможности что-либо изменить, я ухватился за ручку особняка и с треском выдернул её вместе с частью двери, измяв в ладони до неузнаваемости. Своим вскрытием замков я наверняка перебудил весь дом.

— Что вы себя позволяете! — вскрикнул консьерж, спавший у входа, и поднял на меня морщинистую руку.

Пинок, мужчина врезается в шкаф, ломая полки спиной. Сложенные в стопку вещи повалились на его опавшую из-за сломанной шеи голову.

В доме было темно, все его обитатели ещё недавно спали, может, и сейчас спят, если по обычаю приняли снотворного или горячительного.

Я зажёг свечу около входа с помощью рук и, взяв подсвечник, медленно пошёл вперёд по королевских размеров лестнице. Она была столь широкой, что по ней в ряд могли пройти семеро кавалеристов, не задев друг друга гордо расправленными плечами.

Пение… оно вновь решило появиться в сонном доме на сырой от дождя и мокрого снега улице. Бешено играли скрипки, буйно ревели барабаны, женский вокал стонал до потери сознания, синие огоньки скапливались на подъёме к третьему этажу в разъярённые кучки. Как только я подымался на одну из ступеней, тени моментально окутывали всё, что пряталось сзади меня, словно съедая пространство. Невидимый музыкант фанатично бил по клавишам пианино, флейты азартно пробовали новые мелодии. Разгневанная музыка наполнила в дом, а в центре — привычное пение. Я слышал его довольно давно, только раньше оно было более симпатичным.

Наконец, я поднялся в богатые покои третьего этажа. В коридоре меня ждала охрана поместья, которую я с лёгкостью обезвредил парой смешных тычков. Помниться, у одного несчастного человека я вырвал сердце и, пока не дошёл до нужной комнаты, продолжал держать его в руке. Липкое, умолкнувшее, оно тянуло помять его в женской маленькой ладошке.

Двери в спальню отворились. Глава совета стоял передо мной в одной пижаме и колпаке, держа затупленный меч, ранее служивший украшением декора.

— Я тебя не боюсь! — я в один шаг оказался около советника и вырвал меч с его влажных от холодного пота пальцев. Клинок полетел в зеркало. Столько трещин. Я старался не смотреть на то, что делаю, а глядеть в это потрескавшееся зеркало.

Взрыв.

Остатки черепушки опали на постель, испугав жену советника до обморока. Оттирая лицо от мозговой жидкости, я вышел в коридор…