Ненаследный сын императора. Часть 1

Глава 16

После разговора с императором Громов не мог найти себе места. Метался по собственному кабинету, пока не довел себя до изнеможения. Потом уселся за рабочий стол. Устало перебирая ворох бумаг, что уже скопились за время его непродолжительного отсутствия, канцлер постоянно ловил себя на мысли, что упускает что-то очень важное. Иногда у него создавалось ощущение, что какой-то пресс с каждым годом все сильнее и сильнее давит на плечи, заставляя их опускаться под непосильным грузом.

Невольно Владимир Алексеевич вернулся мыслями в далекое прошлое, когда он, молодой, не обременённый заботами и печалями, вместе со столь же юным будущим императором, вошёл в число первых студентов только созданной Высшей Академии Магии.

Отец Александра, Павел Третий, давно лелеял мечту о создании подобной академии на территории Российской Империи. Причем, желал ее сделать именно международной.

Похожие учебные заведения уже были на тот момент в Европе, в частности, в Германии, но все они имели закрытый характер, напоминали скорее школы для избранных. А российский самодержец желал, чтобы в академии могли обучаться все одаренные, вне зависимости от сословия.

Долго Павел ломал сопротивление бояр, не желающих отдавать своих отпрысков в новое учебное заведение, где пришлось бы делиться родовыми секретами. Но самым весомым и неопровержимым аргументом стало зачисление в академию наследника престола и его ближайшего друга, Владимира Громова. Теперь за право обучения в Высшей Академии Магии шла борьба не на шутку. Сначала главным плюсом считали возможность войти в ближайшее окружение будущего императора. Но позже оценили и качество образования.

На роль ректора выбрали всеми уважаемого князя Морозова. Сильнейший архимаг воды, спокойный, обладающий железной силой воли, он за несколько лет смог создать идеальную систему обучения студентов.

По прошествии лет учиться здесь стало не просто престижно, но и обязательно для отпрысков высших родов государства. Пример, поданный однажды, работал до сих пор.

Исключением стал Владимир, абсолютно лишенный дара, да этот выродок Алексей.

Сегодняшние откровения Александра глубоко затронули что-то в душе Громова. Ведь и он, глядя на финского мальчишку, всегда вспоминал о своем провале с захватом замка, с уничтожением рода Торвиггов, с последующими решениями, перевернувшими жизни многих людей.

А по дворцу уже идут шепотки, что младший сын императора куда лучше бы смотрелся на троне, чем Владимир. И это приводило канцлера в бешенство. Нет, не такие планы он строил, определяя судьбу осиротевшего финна!

А наследник тоже хорош! Донесения о его распутстве и злобе приходили чуть ли не ежедневно. И ведь сколько раз настоятельно рекомендовал Громов Александру отправить сына на учебу в Европу в надежде, что тот остепенится! Но тот ни в какую не соглашался, видимо, понимал, что там Владимир совсем отобьётся от рук, еще больше распоясается. Поэтому и предпочитал его держать при себе. И это еще больше злило придворных, которые все чаще смотрели в сторону Алексея.

Да что там придворные! Уже по всей столице ходили разговоры, что Владимиру не место на троне. Своими выходками он умудрился настроить против себя всех, кого только мог. И чувствовал всеми фибрами души старый, прожженный политик — не дадут законному наследнику взойти на престол, начнется кровавый и беспощадный бунт. И на блюдечке преподнесут империю подкидышу! И ведь поздно уже говорить, что Алексей — не родной сын Александра Романова, не поверят. Столько лет канцлер сам, своими руками, делал все, чтобы эта тайна была глубоко похоронена и всеми забыта! Но как об этом узнал Владимир? И чего теперь ожидать от него? Черт, как же все сложно!..

Ко всему прочему выяснилось, что Владимир бесплоден. Лучшие лекари разводили руками. Магия оказалась бессильна. И что теперь? Если раньше оставалась слабая надежда на то, что старший сын императора сможет зачать ребенка, который стал бы достойным претендентом на трон, а Громов, при наилучшем раскладе, взял бы на себя роль регента при малолетнем императоре. Алексея на трон?!!! Да не бывать этому! Чтобы последыш из рода мятежных князей занял трон Российской Империи?!

К тому же, тот начал якшаться с Таракановым, за которым давно наблюдала Тайная Канцелярия, подозревая в слишком тесных связях с иностранцами. И хотя их позиция при дворе была откровенной слабой, сторонники среди высших аристократов империи у них были.

— Нет, — успокаивал себя Владимир Алексеевич, — все, абсолютно все решения, которые я принимал и принимаю — верны! Потому что превыше всего интересы империи, а род Громовых от неё неотделим!

Уверившись в собственной непогрешимости, всесильный канцлер принялся ожидать новостей.

Ночь после событий в кофейне была ужасной. Вымотанный до предела и физически, и морально, я, тем не менее, долго не мог уснуть. Стоило прикрыть глаза, как передо мной вновь вставали ужасные картины — взрыв, крики, покореженные тела… То и дело вздрагивая, бессвязно вскрикивая, я просыпался, затем снова забывался коротким сном. В итоге утро я встретил в угнетенном состоянии духа, но преисполненный мрачной решимости не оставлять этого дела на самотек. Я должен узнать, кто виновен в этом жутком происшествии! Неужели это была новая попытка Владимира расправиться со мной?! И тогда все эти смерти и увечья — на моей совести!

Я просто не мог заниматься повседневными делами. Каждую минуту я вспоминал маленькую девочку со слипшимися от крови волосиками, рыдания юного поэта над телом погибшей возлюбленной… Надо хоть что-то предпринять!

Уже было решившись нанести визит матери-императрице, с просьбой позволить мне выделить какие-то средства для помощи пострадавшим, я стал собираться. Но тут с докладом вошёл один из гвардейцев, что охраняли мои покои. Сообщив, что прибыли великие княжны Елизавета и Екатерина, он замялся, явно желая что-то сказать, но не решаясь. Я вопросительно смотрел на него.

— Ваше Высочество, — наконец вымолвил он, стремительно бледнея, — Я хотел выразить вам свою безмерную благодарность!

Я опешил от удивления. Его лицо не было мне знакомо, и за что он мог меня благодарить — я не мог даже предположить. Тем не менее, парень с горящими от восхищения глазами, устремлёнными на меня, продолжил:

— Моя сестра… Вчера она была в той злосчастной кофейне! И вы, Алексей Александрович, лично вынесли её, оглушенную и раненую, вызвали лекарей — и теперь её жизни ничего не угрожает! Если бы не вы…

Он задохнулся от наплыва чувств, затем опустился на одно колено, склонив голову, глухо произнес:

— Ваше Высочество, наша семья в неоплатном долгу перед Вами! Мои родители не потеряли горячо любимое дитя, мои племянники не осиротели… Все, что я могу предложить Вам — только мою беззаветную преданность, клянусь честью, что положу жизнь за вас!

Я смотрел на коленопреклоненного бравого гвардейца, чувствуя, как доселе неизвестное чувство наполняет меня. Я вдруг осознал, что власть — это не только богатые одежды, дома, драгоценности, возможность отдавать приказы и не сомневаться в их исполнении. Это и обязанность заботится о тех, кто волею судьбы оказался ниже тебя по рождению, брать на себя ответственность за их судьбы…

— Встань, воин, — мягко обратился я к парню, смаргивая непрошенную слезу, — я принимаю твою службу и горд, что на моей защите стоят такие люди!

Коротко обняв оторопевшего гвардейца, я кивком отпустил его.

Через минуту в комнату влетели сестры. Непривычно серьёзные, с неулыбчивыми, хмурыми лицами, они обняли меня, не произнося ни слова. Постояв так немного, мы медленно расцепили объятия.

— Как это страшно, Алёша… — произнесла Лиза. — И какое счастье, что ты жив и здоров!

— Но многие там погибли, — мрачно сказал я. — И это несправедливо!

— А куда ты собираешься? — встревожено спросила Катя. — Не стоит же, наверное, покидать дворец! А вдруг этот взрыв — попытка убрать именно тебя?

— Вот поэтому я и не могу отсиживаться тут, пока люди там страдают! — взорвался криком я. — Не могу!!! И если деньги хоть как-то смогут компенсировать мою вину перед пострадавшими, значит, я должен их вручить лично! Сейчас я собираюсь к матушке, думаю, она не откажется ссудить мне некоторую сумму на благотворительность.

— Подожди, Алексей, — решительно заявила Елизавета. — Не нужно обращаться к матери. У нас есть наличные средства, и мы поедем вместе с тобой!

— Да! — не менее решительно кивнула Катерина. — И не смей отказываться от нашей помощи! Мы — семья! Это наш общий долг!

Обратив внимание на то, какой мундир я держу в руках, собираясь надеть, Лиза неодобрительно качнула головой.

— Нет, Алеша, этот не пойдет. Посмотри сам.

Я недоуменно взглянул на предмет одежды, чем-то не устроивший сестру. Мундир как мундир, парадный, с золотым шитьём…

— Слишком нарядно. Не тот случай… — девушка зарылась в шкаф, что-то бурча, перекладывая вещи, критически оценивая каждую. Наконец, на её лице появилось удовлетворение. В руках Лиза держала чёрный скромный китель безо всяких украшений и строгие, в тон, брюки.

— Вот. То, что нужно! Ты всем своим видом должен показывать, что разделяешь с народом горе утраты, что ты носишь траур по погибшим! Понимаешь? — она пытливо заглянула мне в лицо. Я медленно кивнул. Хотя мне это и казалось наигранным, отдающим какой-то показушностью, но сердцем я чувствовал, что Лиза права.

— Отлично! Тогда мы тоже идем собираться, встретимся у выхода через полчаса.

Сестры умчались, тихо переговариваясь на ходу о чем-то своём, а я решил все же посетить покои императрицы.

Выйдя в коридор и определив, кто из охраны отправится со мной, я заметил, что взгляды гвардейцев, обращённые на меня, в чем-то неуловимо изменились. В них сквозило уважение, даже восхищение, в отличии от бесстрастного равнодушия, что было ранее.

Что ж, хорошее к себе отношение после таких событий — это то, чего я не ожидал, но чему был безмерно рад. Каждый преданный мне человек — ещё один кирпичик в стену, защищающую меня от злобы Владимира!

Узнав, куда я собрался, Софья Андреевна прослезилась:

— Дорогой мой, это так великодушно, так трогательно! Ты молодец, что принял такое решение! Я горжусь тобой, сынок!

Всхлипнув, она велела мне обождать, и принесла расшитый кошель с золотыми червонцами.

— Вот, Алёша, это мой вклад в благородное дело! И кстати, ты отлично выглядишь! Чувствуется вкус и такт, достойные императорского сына.

Мысленно поблагодарив сестру, я попросил матушку отпустить на десять минут Светлану Оленину.

— Ты же понимаешь, маменька, я хочу лично поблагодарить девушку, которая, не побоявшись негодяя, оказала мне помощь… — понизив голос, объяснил я свою просьбу.

— Конечно, Алексей, это будет правильно, — одобрительно кивнула императрица и подозвала фрейлину. Шепнув ей что-то, Софья Андреевна отпустила нас.

Оказавшись в коридоре, Светлана непроизвольно подалась ко мне, словно намереваясь крепко обнять, но оглянулась на охрану и только сказала:

— Ваше Высочество, я так рада, что с вами все в порядке!

Я кивнул и отвел её чуть подальше, чтобы нас не могли расслышать, оставаясь, тем не менее, в пределах видимости гвардейцев.

— Сейчас мы не можем обсудить все подробно и не торопясь. Надеюсь, позже ты сумеешь навестить меня. Пока же у меня есть задание для тебя.

Глаза девушки вспыхнули жгучим интересом.

— Побудь, как и обещала, моими глазами и ушами. Мне нужно знать все, что говорят при дворе о вчерашнем взрыве в кофейне. Все, даже самые нелепые слухи, каждое слово!

Я требовательно смотрел на Светлану. Она, внимательно изучая меня, медленно кивнула. Потом прошептала:

— А вы изменились, Алексей Александрович! Я вижу перед собой не испуганного, забитого мальчишку, а целеустремленного, мыслящего цесаревича, который станет достойным правителем! — её глаза радостно заблестели, она едва слышно сказала, — все таки я не ошиблась!..

И склонившись передо мной в низком реверансе, она скрылась за дверью.

Вскоре мы с сёстрами уже направлялись в Петергофский лазарет, в котором и разместили серьезно пострадавших. Тех, кто был ранен легко или отделался легким испугом, отправили по домам. Я заблаговременно велел подготовить список всех адресов, чтобы никого не забыть. Работа предстояла тяжелая.

Наблюдая за сёстрами, я удивлялся и восхищался тому, как они преобразились. Явно к выбору нарядов они подошли с той же дотошностью, что и к моему. Длинные строгие платья в пол, с отложными воротничками, гладко убранные волосы, минимум косметики и украшений. Даже в таком образе они не потеряли ни грана своей красоты, скорее, даже подчеркнули аристократичность тонких черт.

Словно ангелы, спустившиеся с небес, княжны проходили вдоль больничных коек, находя для каждого слово утешения и ободряющую улыбку. Я же черной траурной тенью следовал за ними, стараясь как можно незаметнее оставить каждому несколько золотых монет. Тем не менее, на мою долю досталось столько же, если не больше, слов благодарности и благоговейных взглядов.

— Цесаревич… Алексей… Сам… — слухи о нашем приезде распространялись со скоростью лесного пожара. Отовсюду стягивались люди, желавшие хоть краем глаза взглянуть на императорского сына, с риском для собственной жизни спасавшего простых людей… Видя, насколько сильно я чувствую себя не в своей тарелке, сестры сочувствующе мне улыбались и поддерживали своим присутствием. Пока я, с трудом находя слова, разговаривал с собравшимися, выражая надежду на их скорое выздоровление и благодаря за стойкость и понимание, девчонки заняли скромную позицию чуть позади меня, словно показывая, что именно я представляю здесь императора.

Наконец мы, выполнив свой моральный долг, отправились к экипажу. Впереди ждало ещё более тяжкое испытание — визит в семьи, потерявшие своих родных.

Каждый раз, переступая очередной порог дома, в который пришло несчастье, я ожидал обвиняющих выкриков, ненавидящих взглядов. Столь велик был груз моей вины, в существовании которой я убедил себя, что мне казалось, он заметен всему миру. Поэтому то, с каким облегчением встречали нас, как искренне благодарили за слова участия и за помощь, стало для меня открытием. Тяжелее всего пришлось нам с сёстрами в доме тех самых молодых родителей, потерявших своё дитя, крохотную светловолосую девочку в розовом атласном платьице. Как живая, стояла она перед моим внутренним взором, и невозможно было принять факт её смерти. Глядя на горе родителей, сестры давились рыданиями, да и у меня по щекам катились слезы, которых я не стыдился…

Напоследок мы проехали по Невскому проспекту, остановившись у разрушенной кофейни, где застали одного из владельцев. Невысокий, худощавый француз, осматривая руины, заламывал руки, что-то щебеча на своём родном языке, иногда, впрочем, переходя и на ломаный русский.

— Ах, монсеньер, — причитал он, — какая трагедия! Какая жестокость! Вы найдете виновного, вы накажете его?!!!

Пообещав посильную помощь в восстановлении кофейни, мы отбыли во дворец. Голова раскалывалась от боли, на душе было тяжело.

— Ты молодец, Алексей, — ободряюще улыбнулась Екатерина. — Хорошо держался. Это непростая задача — искренне разделять чужое горе, не отделываясь дежурными фразами, а для каждого находя свои.

— Ведь сегодня важно было не вручить деньги, это второстепенно. А вот показать, что ты неравнодушен к страданиям народа, что ты не считаешь зазорным лично выразить свои соболезнования… Это бесценно. — подтвердила Лиза.

На самом деле, девчонки были вымотаны не меньше меня. Я видел, как заострились их черты, как покраснели от слез глаза. Сейчас они мало напоминали тех вертихвосток, что терзали меня своими шутливыми домогательствами, испытывали на прочность. Словно два маленьких воробушка, они, нахохлившись, устроились рядом со мной. Я молча обнял их и притянул к себе. Такого душевного родства с ними, как сегодня, я еще не испытывал, и благодарил судьбу за то, что они есть.

Вернувшись домой, сестры, попрощавшись со мной, побрели в свои комнаты, мечтая о заслуженном отдыхе. Я тоже направился к себе, но перед тем, как позволить себе отдохнуть, мне необходимо было выполнить ещё одно важное дело. Устроившись за письменным столом, я взял листок бумаги с имперским гербом, вооружился пером и начал:

«Любезнейший князь! Глубокоуважаемый Валентин Михайлович! Пишу к Вам с огромнейшей просьбой — как можно скорее устроить встречу с нашим общим знакомым, не столь давно прибывшем с далеких берегов туманного Альбиона…

В задумчивости я покусывал кончик пера. Потом несколькими незначительными фразами завершил письмо, запечатав конверт, подписал его — князю Тараканову. И вызвал нарочного, велев срочно доставить конверт адресату.

Как ещё встретиться с английским дипломатом, графом Дарем, я не знал. И надеялся на помощь Валентина Михайловича. Если все сложится как я задумал, то завтра я встречусь с послом, заодно проведаю Петра, возможно, заеду к Нарышкиным.

Мысль о предстоящем свидании с Дашей подняла мне настроение. Веселая, непоседливая красотка после злополучного происшествия в кофейне открылась мне совсем с другой стороны. Вспоминая, как она самоотверженно помогала пострадавшим, перевязывала их, ни разу не поморщившись от жуткого вида ран, не падала в обморок от огромного количества крови, я испытывал огромную гордость. Нет, не ошибся я в своём выборе! Она будет достойной спутницей в моей жизни. Не знаю уж, смогу ли назвать её женой — или только наложницей — сердце мое будет принадлежать ей безраздельно…

Мои размышления прервал настойчивый стук в дверь. Отозвавшись, я удивленно встал, приветствуя вошедшего императора.

Бросая на меня яростные взгляды, он расхаживал по комнате, явно едва сдерживаясь от того, чтобы не начать сразу на меня орать. Я же недоумевал, чем мог вызвать такое неудовольствие. Наконец он нарушил молчание:

— Я требую объяснений, Алексей! По какому праву ты устроил сегодня это дешевое представление?! Кто дозволил тебе изображать посланца доброй воли, лицемерно раздавая налево и направо средства, которые — заметь! — тебе даже не принадлежат!

Я почувствовал, как во мне рождается ответный гнев.

— Ее Императорскому Величеству, Софье Андреевне было известно, куда я направляюсь. Более того, те средства, в растрате которых вы, отец, меня голословно обвиняете, были вручены мне именно ею, именно с целью раздать их пострадавшим после взрыва!

Никакого представления я не устраивал! Я счел своим долгом выразить соболезнования семьям погибших, оказать посильную помощь раненым. И в чем вы, Ваше Величество, видите здесь лицемерие — мне непонятно!

Император зло взглянул на меня.

— Непонятно, говоришь? Хочешь убедить меня, что ты — весь такой правильный и искренний — даже не задумывался о том, какие теперь ходят толки в народе?! Цесаревич Алексей — народный герой в белоснежных одеждах! Ты знаешь, что среди гвардейцев уже идут споры о том, кто будет охранять тебя? Каждый считает честью занять пост у твоих дверей. Переманиваешь на свою сторону войска? Метишь на трон? Не позволю! Я тебя насквозь вижу! Сегодня ты с беспримерной наглостью взял на себя смелость выполнять обязанности наследника престола!

— А где был этот наследник??? — не выдержав, заорал и я. — Разыскивал с горя, что снова не удалось устранить меня, очередную бутылку? Или дозу опия??? Или, может, готовил новое покушение на меня? Ведь он не остановится, Ваше Величество! И сколько при этом пострадает людей — ему безразлично! Поэтому, я думаю, он и не соизволил показаться перед народом!

Тяжело дыша, мы сверлили друг друга ненавидящими взглядами.

— Значит, ты знаешь. — выдохнул император. — И почему же молчал? Был такой шанс — объявить при всех, что Владимир пытался тебя убить. Выглядел бы мучеником. — он горько хмыкнул. Затем продолжил:

— А в нашей стране мучеников любят, святыми почитают…

Я мрачно буркнул:

— Канонизируют обычно после смерти. А я на тот свет, как вы должны были заметить, не слишком тороплюсь, Ваше Величество.

— Да нет, ты как раз таки делаешь все для того, чтобы твое устранение стало лишь вопросом времени! Если я сочту, что ты представляешь собой угрозу российскому трону… Говоря откровенно, сегодня меня сдерживает только то, что слишком многое в отношениях с Англией, могущественной державой, завязано на тебя! Иначе…

— Что — иначе, Ваше Величество? Устранили бы меня лично? — я вдруг ощутил поразительное спокойствие. Император, кинув на меня горящий злобой взгляд, крутанулся на каблуках и практически выбежал из моей комнаты.

— Рубикон перейден, господа, — злорадно размышлял я, оставшись в одиночестве. — Кто ищет предательства — найдёт, кто видит во мне врага — получит ответную вражду! И если недавно я мечтал лишь о спокойной жизни, то теперь я буду бороться за куда более высокие цели