Ненаследный сын императора. Часть 1

Глава 2

Изрядно потрепанный, но вновь одержавший победу, двуглавый орёл хищно расправил крылья. Императорский стяг развевался над шатром Владимира Громова, сумевшего выжить в самом эпицентре магического взрыва. Успев в последнюю секунду накрыть себя и ближайших соратников защитным куполом, он спас не только свою жизнь, но и честь.

— Как? Почему не предугадал, не просчитал?! Но кто, кто мог предположить, что этот незначительный мелкий род способен на такое?!

Великий князь, Верховный маг, повелевающий небом, в бешенстве метался по шатру, в воздухе, насыщенном озоном, проскакивали столь же гневные, как и мысли Громова, молнии…

— И Голем… Мага, способного на такое, нужно было холить и лелеять, переманивать на свою сторону, а мы… Так бездарно упустить, прошляпить!

Почтительно откашлявшись, в шатер заглянул часовой. И едва успел увернуться от разряда, полетевшего в него. В воздухе явственно запахло паленым…

— Ваша светлость, срочное донесение! — протараторил испуганно за тонкой стенкой солдат, не рискуя больше показываться на глаза разъяренному главнокомандующему.

— Ну что там еще? — рявкнул Владимир Алексеевич, с заметным усилием утихомиривая стихию внутри себя.

Снаружи послышалась какая-то невнятная возня, протестующее бормотание — и в шатер влетел, направляемый прицельным пинком, неприметный парнишка в замызганной одежонке. Не поднимаясь, он пополз в сторону Громова, подобострастно причитая:

— Не велите им бить меня, я знаю, важное… Только оставьте… Жить хочу! Я боюсь… Не велите…

Подобравшись к ногам всесильного мага, он покрывал походные сапоги Громова слюнявыми поцелуями. Брезгливо отпихнув его, Владимир Алексеевич гневно взглянул на часового:

— Это… Что?!

— Ваша светлость, его подобрал патруль. Говорит, что сбежал из замка, где прислуживал на кухне… Божится, что знает какой-то секрет, но отказывается сообщать, твердит, что только вам…

— Говори! — взор канцлера обратился на сжавшегося от страха парнишку.

— Так я это… в прислугах значит… А они — взрыв, чтобы императору не досталось! А я боюсь, мне страшно! Они маги, а мы-то люди простые… Куда нам? Так и того, её в седло — и из замка, я просился, а меня не взяли… обсмеяли — какой ты охранник, говорят, чушка неумытая… а я что, мне бы из замка! Помирать неохота, ох, пожить бы!…

Недовольно морщась, Громов вслушивался в дрожащий лепет, вычленяя главное.

— Её — кого? Кто покинул замок?

— Так я ж говорю, жинка младшая, брюхатая… Говорит, задача, мол, тебе… И выгнал, точно говорю! А она в слезах вся, с лошади чуть не свалилась, знамо дело… А меня не взяли… Только я сам сбег, потому что Юхан не дурак, не-е-е-е… не дурак! Магам-то все одно — что пламень, что лёд… А мы-то что… А вы мне заплатите?

Бегающие глазки слуги жадно вспыхнули, он с надеждой всматривался в лицо канцлера. Тот, уйдя в свои мысли, широкими шагами мерил расстояние от стенки до стенки…

— Жинка… Брюхатая… Так, значит. Что мы имеем? Возможный наследник…

И, обращаясь к часовому, отрывисто произнес:

— Караулы усилить. Прочесать всю округу. Найти следы отряда, покинувшего замок. Догнать, захватить! Этого… — кивком указав на замершего слугу, — убрать!

И выразительно провёл ребром ладони по горлу.

— Не-е-ет! — заверещал, выпучив глаза, парнишка.

— За что?! Я же… Я жить хочу! Не-е-т!! — Суча ногами, он отползал в дальний угол шатра, в ужасе тряся головой… — Нет, нет, нет… — скороговоркой продолжил он, по его штанам расползалось темное пятно.

Часовой, склонившись над ним, попытался поднять его и вытолкать из шатра, но тот, издав полузадушенный вопль, оттолкнул его — и вдруг замер, перепачканное лицо растянулось в широкой, бессмысленной улыбке. Обняв самого себя за плечи, он стал покачиваться, мурлыча под нос колыбельную:

Спи, усни, птичка луговая,

Утомись, утомись, трясогузка,

засни на доброй лужайке,

приляг на белую землю.

Спи, коль тебя усыпляю,

Утомись, коль тебя утомляю.

Приходи, дядюшка сон,

ложись, сон-сонович, в люльку,

под одеяло к дитятке малому,

завяжи глазки дитятке,

завяжи шелковой лентой,

сомкни золотою ниткой.

Изумленно глядя на него, часовой попятился, машинально вытирая руки о свою одежду. Устало покачав головой, Громов тихо произнес:

— Слаб сердцем, слаб духом, скорбен разумом… Достойная участь для предателя.

Уже на следующий день временный лагерь имперцев, разбитый после сражения для краткого отдыха, свернулся. Конные отряды умчались, разведывая путь, следом выдвинулись экипажи. В одном из них разместился канцлер. Тяжёлым, испытующим взором он буравил сидящую напротив девушку. Её же взгляд был устремлен в сторону небольшого оконца, но вряд ли она различала хоть что-то из проносящегося мимо пейзажа.

Отряд, увозящий младшую жену Эмиля Торвигга, был обнаружен и уничтожен ближе к утру. Беглецам не удалось покрыть значительного расстояния, бешенная скачка оказалась не под силу беременной женщине. Частые остановки сыграли свою роль. После яростной, стремительной схватки на земле остались окровавленные трупы финнов, Анникке же доставили в шатер Громова.

Увидев поле битвы и разверзнувшуюся на месте родного замка пропасть, она не впала в истерику, не оплакивала погибших… Из неё словно начала уходить жизнь, по капле, обесцветив отдельные пряди прежде темных волос, подернув глаза мутной плёнкой. Вот и сейчас Анникке не интересовалась, какая её ожидает участь, куда её везут.

Владимир Громов же накануне не смог сомкнуть глаз. Так и этак он вертел в уме открывшуюся новость. Род Торвиггов еще не прервался, жива младшая жена, вскоре появится ребенок… А единственный ли это отряд мятежников, сумевший ускользнуть от карающей длани империи? Что они сумели вывезти еще, что спрятать? И что теперь делать с беглянкой? Уничтожить ее сразу? Нет человека — нет проблемы…

Канцлер снова взглянул на женщину, безучастно смотрящую в окно. Нет, жалости он не испытывал ни к ней, ни к будущему ребенку. Перед собой он видел лишь нерешенную проблему. И, казалось бы, проще устранить живое свидетельство его упущения, его промаха. Но — он и так совершил непростительную ошибку, недооценил решимость мятежников. И сейчас, вместо того, чтобы везти преступивших закон империи к месту казни, казни показательной, устрашающей, призванной напомнить всем зарвавшимся о неумолимости возмездия, он возвращается с изрядно потрепанным войском и с практически пустыми руками… А ведь были и планы на сокровищницу Торвиггов, много интересных артефактов и документов хранил этот род.

Громов в раздражении стукнул кулаком по колену, и откинулся на скамье… Нет, нужно отдохнуть. И решение придет, обязательно придет, но ясно одно — жену мятежного князя нужно доставить в столицу империи.

Заложив руки за спину, император и самодержец Всероссийский задумчиво смотрел в широкое панорамное окно кабинета, выходящее на Дворцовую набережную. Казалось бы, мятеж подавлен, в пределах всей обширной территории Российской империи воцарилось относительное спокойствие. Но… Покачав головой в унисон своим мыслям, Александр 1 нахмурился. Не все так просто, как кажется. Слишком неожиданным было это восстание финского княжеского рода, не сумели вовремя просчитать. По донесениям местных лазутчиков, вся эта смута явственно отбрасывает английские тени… Но для чего понадобилось подстрекать финнов к мятежу? Было ли это отвлекающим маневром или прикрытием иных, куда более серьезных намерений?

Неожиданная развязка восстания оставила висеть эти вопросы в воздухе. Если бы зачинщиков мятежа сумели взять живыми, дознаватели Тайной канцелярии добыли бы интересующие империю сведения старыми проверенными способами. А так… Английских дипломатов без серьезных доказательств к стенке не припрешь, хотя, глядя в наглые белесые глаза посла, императору не раз хотелось лично схватить его за грудки и вытрясти правду! А приходилось учтиво улыбаться и говорить любезности…

Оставался крошечный шанс на то, что хоть какие-то сведения можно будет получить от привезённой Громовым Анникке Торвигг. Но лекари, осмотрев женщину, пришли к неутешительным выводам. Состояние её психического здоровья оставляло желать лучшего. Она не реагировала на любые раздражители, не отвечала на вопросы, обходилась без пищи, пока её не начали кормить насильно, с ложечки… И единственное, что вызвало с её стороны хоть какой-то проблеск чувств — попытки прослушать сердцебиение плода… Девушка прикрывала руками живот, больше инстинктивно, чем разумно, оберегая нерожденное дитя. По итогу, лекари пришли к выводу, что вывести её из этого состояния могут роды. Увидев долгожданного сына, взяв его впервые на руки, женщина получит такую эмоциональную встряску, что придет в себя.

Что произойдет дальше, как потом придется поступить с наследником мятежного рода Торвиггов — император малодушно не признавался даже себе.

— Подумаем об этом, когда придет время, — решил он для себя.

— Алексаша! — услышал он взволнованный голос супруги, Софьи Андреевны. Словно маленький очаровательный вихрь, она ворвалась в кабинет мужа, схватила его за руки и заплаканными глазами требовательно уставилась на него.

— Пойми, так нельзя! Она такая… Ты должен, ты обязан позволить мне помочь этой несчастной!

Осторожно высвободив руки из её хватки, он приобнял жену за плечи.

— В чем дело, душа моя, кто тебя так расстроил? В твоем положении так волноваться категорически нельзя.

Он с любовью и тревогой положил руку на живот Софьи. Четвёртая по счёту беременность давалась жене нелегко, утренняя тошнота довела её до истощенной прозрачности, постоянные боли не давали толком высыпаться, и даже лекари только разводили руками…

— Алексаша, ты понимаешь, эта бедная девушка в тягости, я так её понимаю, а её никак не оставят в покое… Милый, милый, ну позволь мне помочь ей, я поселю её рядом со своими покоями, мне так будет спокойнее… Она такая несчастная, у меня душа болит, ну как же так, Алексаша?…

Софья с отчаянной надеждой то хватала мужа за руки, то теребила золотую пуговицу его мундира, прижимаясь к нему всем телом… Александр с отчаянием понял, что речь идет о жене мятежного князя. Отказать сейчас — рисковать здоровьем супруги. Да и кто знает, может, участие и понимание — это те факторы, что поспособствуют выздоровлению пленницы?

— Хорошо, Софья, я распоряжусь… Но не забывай о собственном здоровье, не усердствуй.

Императрица, словно девчонка, взвизгнула от счастья, и бросилась мужу на шею, покрывая его щеки и губы горячими, беспорядочными поцелуями.

— Спасибо, милый, я знала! Ты добрый, ты не мог, это все твой ужасный Громов, бессердечный, жестокий… у него вместо души гранит…

— Ну что ты, что ты, лапушка, успокойся… Все будет хорошо, ты только поберегись… Как там девочки, как Владимир — не шалит ли?

Отвлекшись мыслями от горестной участи невольной гостьи в Зимнем дворце (о подробностях жизни которой императрица ничего не знала, но, будучи, любительницей рыцарских романов, придумавшая целую душещипательную историю), Софья Андреевна взахлеб начала рассказывать мужу об успехах дочерей Екатерины и Елизаветы… Лишь недавно пройдя обряд инициации, девушки уже сейчас показывали значительные результаты во владении стихией воды. Что же касалось наследника, цесаревича Владимира, к великой печали родителей, магия в нём пока так и не проснулась. И хотя ни один из магов, оценивавших способности императорского отпрыска, не мог гарантировать, что дар в нём проснется, отец все же питал надежды…

— А Володенька… Гувернер, конечно, слишком жестко с ним обращается, Алексаша… Ты бы поговорил с ним, мальчик все же ещё слишком мал, а он… Ну какие бои, он же может пораниться, это так опасно! Я чуть в обморок не упала, так жестоко, это кошмар! А с той историей с дворовой девкой, так это не он, милый, я точно уверена, наш мальчик не мог такого сотворить, надо разобраться…

Александр тяжело вздохнул. С детства его сын, его наследник, проявлял нелицеприятные качества характера. Своенравный, избалованный матерью мальчик не терпел запретов, не признавал ничьего авторитета, высокомерно относился к окружающим. А когда стало понятно, что, скорее всего, сын — Пустой, характер мальчика испортился окончательно. Он возненавидел одаренных сестер, устраивая им исподтишка мелкие каверзы, при каждом удобном случае жаловался на девочек родителям, выдумывая всяческие обиды и оскорбления, которыми, якобы, сестры его постоянно осыпали… Вот и последний случай, упомянутый супругой, лишил императора спокойного сна на пару дней. Зная, что одна из дворцовых служанок страдает аллергией, сорванец раздобыл где-то гнездо диких ос и подбросил в комнату несчастной, подперев снаружи дверь поленом. Пока услышали крики несчастной, пока освободили её из невольного плена… Лицо девушки безобразно раздуло, она задыхалась, то и дело теряла сознание… Лишь вовремя оказанная дворцовым лекарем помощь спасла жизнь служанки. А сын, держась поотдаль, с наслаждением наблюдал за мучениями несчастной, покатываясь от смеха…

— Хорошо, Софья, я встречусь с гувернёром и обсужу с ним план занятий Володи. Но и ты не забывай, он — наследник, и если магия в нём так и не проявится, ему необходимо будет усиленно развивать и тело, и дух. Владеть империей — тяжкое бремя. Не след разнеживать мальчика, пусть привыкает к трудностям!

Лаской и уговорами успокоив супругу, Александр выпроводил её из кабинета, и уселся за массивный стол красного дерева, взявшись за кипу бумаг. Государственные дела требовали кропотливого изучения.

Пять месяцев пролетели незаметно. За это время здоровье Анникке окрепло, но девушка так и не произнесла ни слова. Тем не менее, её высокопоставленная опекунша не оставляла подопечную ни на минуту. Поселив финку рядом со своими комнатами во дворце, Софья Андреевна большую часть дня проводила с Анникке. Рассказывала ей последние дворцовые сплетни, занимаясь вышивкой, водила с собой на прогулки, делилась мыслями о воспитании детей… Иногда императрице казалось, что в темных, мрачных глазах Анникке проскальзывали эмоции, но тут же, не найдя выхода, угасали. Любопытство одолевало непоседливую императрицу, не раз она подступала с расспросами к мужу о том, кто эта девушка, и какое же горе её постигло, но внятного ответа так ни разу и не получила. Аристократка из обедневшего рода, трагически потерявшая всю семью — такими общими фразами отделывался от неё Александр. Погрузившись в заботы о несчастной, императрица и сама стала себя чувствовать немного лучше, лекари одобрительно качали головой, наблюдая, как округляется живот императрицы, как румянец окрашивает её щеки.

За пару недель до означенного срока, среди ночи, императрицу разбудил дикий крик. Испугавшись, Софья Андреевна, с трудом одевшись, выскочила в коридор. В покоях, отведенных финской аристократке, мелькал свет, слышался взволнованный говор лекаря…

— Началось! — поняла Софья, — началось. Бессознательно охватив собственный живот руками, она в волнении меряла шагами коридор, прислушиваясь к происходящему, невольно морщась при каждом женском вскрике… И тут она почувствовала какой-то то дискомфорт, усиливающийся с каждой минутой…

— О-о-ох, кажется… Кажется, и у меня началось, — испуганно подумала императрица. С трудом добравшись до своей постели, она вызвала фрейлину.

Всю ночь и весь следующий день лекари метались из комнат финки в комнаты императрицы. Измотанная тяжёлыми родами, Софья Андреевна к полуночи впала в забытье. Спешно прибывший во дворец канцлер привез с собой сухонького, убеленного сединами старичка.

— Ваше Величество, это лучший лекарь моего рода, если не сможет помочь он — не сможет никто! — горячо убеждал императора Владимир Громов. Александр 1, измученный тревогой за любимую жену, лишь махнул разрешающе рукой, и вновь принялся мерить шагами кабинет… Громов устроился в кресле, взяв с полки книжного шкафа первый попавшийся том, и принялся листать его, ожидая новостей.

Спустя примерно с час, в кабинет неслышной тенью скользнул лекарь рода Громовых. Почтительно склонившись, он что-то тихо шепнул Владимиру Алексеевичу, и замер в ожидании. Лицо великого канцлера исказилось.

— Александр, послушай… — запинаясь, произнес он. — Дурные вести…

Громов не решался взглянуть на императора, с которым его связывали не только отношения сюзерена и вассала. С юных лет, проведенных в стенах академии магии, они сдружились, поддерживали друг друга, пронеся чувство товарищества, даже можно сказать — братства, через многие годы. И сейчас он понимал, что своими словами причинит огромную боль другу… Александр вскинулся:

— Софья? Она… Что с ней?! Говори же!

— Она… она в порядке, измучена, обессилела, но её жизни уже ничего не угрожает, её погрузили в магический сон…

— Тогда я не понимаю… — и тут, озаренный страшной догадкой, император глухо простонал:

— Ребенок… Он… Он пострадал? Или… Или?

Не решаясь произнести страшное, он диким вопрошающим взглядом пронзал лекаря.

— К великому сожалению, Ваше Величество, ваш сын родился мертвым. Что-либо предпринимать было уже поздно. Мы боролись уже только за жизнь императрицы.

Александр, в момент обессилев, рухнул в своё кресло. Обхватив голову руками, он покачивался, издавая полустоны-полувсхлипы, остановившимся взглядом смотря перед собой.

— Софья, она не переживет… Как, как я скажу ей?! Я потеряю и её… Это несправедливо! Почему?

Властно указав лекарю на дверь, Громов подсел к императору. Крепко сжав его ладони в своих руках, он прошептал:

— Саш, послушай… Только не гони меня с моей идеей сразу… Ты хочешь спасти жену? Ты готов ради этого на отчаянный поступок?

Тот закивал головой, с надеждой глядя на друга.

— Лекарь сообщил мне не только о несчастье, что постигло тебя и Софью. Жена Торвигга благополучно разрешилась от бремени, родила здорового, крепкого мальчика. К сожалению, чуда не произошло, и она угасает. Вряд ли доживет до утра. О том, что произошло с императрицей, пока не знает никто. Мой лекарь выгнал всех повитух, когда понял, к чему дело идет… Так вот, — собираясь с духом, продолжал Громов, — мы можем выдать младенца Торвигга за твоего сына, тем самым спасем твою Софью…

Император ошеломленно смотрел на канцлера.

— Ты пойми, — горячо продолжал Владимир Алексеевич, — произошедшего не исправить, мертвых не воскресить… Думать надо о живых! Рассуди сам, это со всех сторон хорошо. И Софья будет счастлива, взяв на руки долгожданного младенца, и нам не придется брать лишний грех на душу.

Он испытующе взглянул в глаза императора.

— Ты же понимаешь, что Торвигг не имеет права на существование? Этот род уничтожен, стерт с лица земли. Оставив ребенка в живых как наследника мятежного рода, мы позволим взрасти и ненависти в его сердце, рано или поздно он станет мстить. А если он станет твоим сыном — возможно, он унаследует дар, которого в избытке было у его дяди — и он будет опорой Владимиру в правлении!

Александр молча слушал Громова, ощущая в своём сердце зарождающуюся надежду. Ведь, действительно, такое решение принесет только пользу. Тяжело поднявшись с кресла, он глухо произнес:

— Но никто, ты слышишь, никто не должен даже заподозрить, что мы пошли на такое.

— Об этом будут знать всего трое. Ты, я, да мой лекарь. Но за него я ручаюсь головой, он слишком многим обязан мне лично, и нашему роду в целом, и предан мне до мозга костей!

Утром отдохнувшая и выспавшаяся императрица с тревогой осматривала комнату, испуганно отметив, что приготовленная заранее колыбель пуста… Тут в дверь раздался осторожный стук — и в покои шагнул Александр 1, держа на руках маленький пищащий сверток.

— Дорогая, ты проснулась? Позволь мне кое с кем тебя познакомить, — он нежно улыбнулся, откидывая кружева, прикрывающие личико хнычущего младенца, — наш сын, Алексей Александрович, прошу любить и жаловать!

В тенистом углу небольшого сельского кладбища, верстах в семидесяти от Санкт-Петербурга, у неприметного серого надгробного камня с надписью: «Аннике Торвигг. Младенец Микаэль Торвигг. Покойтесь с миром» стоял, держа широкополую шляпу в руках, мужчина средних лет, с уверенной осанкой бывалого царедворца. Растрепав тщательно уложенные по последней моде светлые волосы, он протяжно вздохнул и прошептал: — Ну вот и все…

Развернувшись, Громов, а это был именно он, стремительным шагом отправился к карете, поджидавшей его неподалёку. Его ожидали государственные дела.

Тем временем в Рязани, в усадьбе мелкопоместных дворян Никитских, произошёл страшный пожар. Огонь полыхал так яростно, пожирая с огромной скоростью постройки и сад, окружавший дом, что подступиться к нему смогли лишь спустя много часов. Под плач и стенания соседей, из ещё тлевших развалин выносили останки несчастных хозяев… И мало кто смог бы узнать среди чёрных, скрючившихся в позе эмбриона фигур, юных красавиц Айне и Иви Торвигг…

Многие месяцы дознаватели Тайной канцелярии рыли носом землю, изучая малейшие связи финского княжеского рода, как родственные, так и дружеские. И лишь недавно выплыла на поверхность фамилия Никитские. Скрытно изучив все события, произошедшие в этой семье за последний год, дознаватели обнаружили, что в стенах усадьбы нашли укрытие сестры, по легенде, дальние родственницы хозяев, ставшие, по причине несчастного случая, сиротами.

Карающая длань империи нашла свою цель. Теперь-то мятежный род был, казалось, истреблён под корень.